Свиньи олимпийской породы. - Каспер Давид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Не свою конечно… — Прошептал Федотов. Сзади захихикали, что взбесило замполита окончательно, и тот взорвался.
- Яцкевич!! — Закричал офицер. — Что? Что? Родина предков зовет?!!
Плечи Максима поникли. Он потупился. Хорошо Старовойтову говорить о загранице! Где эти полуголые мулатки? Мамырко — вот он. А где Средиземное море? Где пальмы?
- Ты с Гитлером целовался!! — ревел Мамырко в праведном гневе. Максим зажмурился, ожидая страшного наказания. — Израиль, по–твоему, белый и пушистый?! Думаешь, он млекопитающийся?! Не–е–ет! Он хоть и маленький, но хищник! Бешеная крыса! Ты что? — вопил замполит. — Правительству не веришь? Министру обороны маршалу Язову не веришь?
- Никак нет — прошептал Максим, что можно было истолковать двояко.
- Завтра! Завтра же! — капитан больше не кричал. Он шипел, брызгая слюной. — Июльский пленум ЦК КПСС. Выучить. Законспектировать. Объяснить Ибрагимову и доложить! Садись! — и прошептал в сторону, но так, что все услышали. — Вот ведь жидовская морда. А сало русское едят…
Макс сел и задумался. С одной стороны хорошо, что не два наряда вне очереди. Хотя дисциплины он не нарушал, нарядами наказывать за политическую незрелость как–то неправильно. Но зубрить тезисы июльского пленума — тоже не сахар.
Однажды, еще в школе, он пытался понять, что же говорят на 25 съезде партии. Макс всерьез вчитывался в речь Леонида Ильича Брежнева, но больше пяти минут казенных оборотов и смутных обещаний генсека не выдержал. Ясно только то, что экономика должна быть экономной, а социализм обязательно победит капитализм. Потом. Когда–нибудь. Максим сильно напрягал извилины, в попытке осознать смысл часовой речи. Не получалось. Ничего не понятно. Каждое слово в отдельности понятно, а вместе — какая–то тяжелая муть. Кроме головной боли, попытка выяснить, о чем же говорят на самом центральном форуме страны, он не унес. Яцкевич был разочарован и зол. Должна же была быть какая–то идея! Невероятно, что семьдесят лет самая большая в мире страна живет ведомая голым королем!
В ту пору ему было шестнадцать лет и он не считал себя дураком. Значит, дурак был не он…
И вот теперь, вместо того чтобы спать, играть в карты или заниматься французским языком, его ждет вечер политического мазохизма… Еще узбека инструктировать о линии партии… Вот блин…
Хотя почему он должен это делать?! Большаков в наряде! Пусть конспектирует и втюхивает все это Ибрагимову. А он потом чего–нибудь расскажет Мамырке об уборке озимых и надоях молока. Отлично!
План созрел. Будущий отличник политической подготовки вернулся из туалета. Макс благосклонно слушал, как замполит рассказывает о том, что в жизни всегда есть место подвигу. Сначала он поведал о неком трактористе, который при пахоте выковырял из земли неразорвавшийся снаряд времен Великой Отечественной. Молодой механизатор хотел уберечь колхозное добро и отнес снаряд подальше от трактора, на край поля. Там он и взорвался. Вторая история была еще печальнее. Она тоже напоминала детские страшилки по типу: «маленький мальчик нашел пулемет». Два пионера пытались потушить загоревшееся пшеничное поле. Ну и понятно: «напрасно старушка ждет сына домой».
Яцкевича разморило. Он даже успел увидеть какой–то сон, но со стола соскочила рука, и он проснулся. Максим помотал головой, сладкое ощущение того, что он безнаказанно поспал на политзанятиях, а значит, одурачил капитана Мамырко, и поимел коммунистическую партию и советскую армию грело душу. Потянуться, или зевнуть он опасался, поэтому сжал зубы и напряг руки. За последние сутки Максим спал три раза. Удачный день. Для полного счастья захотелось попеть русские народные песни. Затянуть бы с Серегой про калину или малину?
Максим огорченно вздохнул. Невозможно. Ладно. Вечером споют. Но замполит что–то разошелся. Какие–то страшилки рассказывает. Максим сомневался в целесообразности гибели молодых людей во имя спасения железного коня или даже урожая, но что–то вякать не осмеливался. Даже соседу. Хватит с него июльского пленума.
Серега разобрал ручку, сжевал из бумаги шарик и выстрелил его в шею спящего стоя как лошадь, Ибрагимова.
- Ай–яй–яй!!! — Заверещал узбек, хлопая себя ладонью по затылку.
- Федотов! Пятьдесят отжиманий! — Мгновенно вынес приговор замполит. — Лоб здоровенный! У тебя уже дети в яйцах пищат, а ты как маленький. Где уважение к боевому товарищу?
Наконец политзанятия закончились. В Ленинскую комнату вошел дежурный и скомандовал:
- Рота встать!
Простоявший полчаса Ибрагимов понял команду неправильно и сел. Офицер покосился на него, но ничего не сказал и вышел быстрым шагом.
11
Нужно было поскорее дойти до командного пункта, минуя старшину и прочих работодателей, однако на выходе из Ленинской комнаты их подстерег рыжеусый прапорщик.
- Яцкевич, Федотов! — Старшина обрадовался друзьям, как будто они вернулись из фашистского плена. — Мне нужны ваши руки!
Максим недовольно поморщился.
- Нам они самим нужны. — буркнул он.
- Вот, ептать. — Сергей тоже не ожидал ничего хорошего от этой встречи. Он скривился.
- Мы не можем! — Максим лихорадочно искал причину, по которой они не смогут быть задействованы в хозработах. — У нас приказ!
Старшина решил, что сейчас выловленные им солдаты сошлются на какую–нибудь срочную работу на своих загадочных станциях и развел руками:
- Мне уже все настоебло! Помочь мне не хотите? Не в службу… — он говорил непривычным, просительным тоном. — всего–то делов на пять минут…
- Ну что вы! — сердце у Сереги было мягким. — все сделаем!
- Ой, как славненько! — сверхсрочник довольно потирал руки. — Тут машину цемента привезли! Для автороты. Они ее сейчас разгружают, так вы, под шумок, пару мешков снимите и на склад отнесите.
Он посмотрел на недовольное лицо Яцкевича, и, видимо понимая, что деяние предстоит не совсем законное, добавил:
- А завскладу Навазову скажите, что я приказал выдать вам две буханки хлеба и пачку маргарина. — Старший прапорщик знал, что путь к сердцу солдата лежит через желудок.
- Скомуниздим. — пообещал Сергей.
Машину разгружали четыре «духа» из автороты. Невдалеке покуривал наблюдающий за ними «дед», который на счастье связистов оказался земляком Федотова.
- Слышь, зема! — лениво протянул Серега и сплюнул, — скажи духам, пусть отнесут два мешка на наш склад, Навазову. Я тебе за это дам буханку хлеба и полпачки маргарина. Идет?
- Идет. — Зема улыбнулся, показывая прореженные благодаря стараниям военных дантистов зубы. Он свистнул, подзывая молодого солдата.
Довольные взаимовыгодной сделкой друзья продолжили путь.
- Ты, Макс, это зря… — Заговорил Федотов.
- Чего?
- Ну, про Израиль твой, про сионизм…
- Да не мой это Израиль! А про сионизм я вообще ничего не говорил!
- Да не залупайся ты с замполитом, ептать! Он нормальный мужик, только непьющий. А то, что он мозги трахает, так это работа у него такая.
- А что я ему, по–твоему, говорить должен?
- Ну, расскажи ему что–нибудь про рабочий класс. Он это любит. Или про кенийских детей. Я, как–то в газете видел. Такие маленькие и черные. Только животы и глаза большие.
- Ага, про рабочий класс! Может ему еще пролетарскую лирику выдать на концерте «Играй, гормон!»?
- Чего выдать?
- Ну, про любовь. Типа: «И он пожал в тени завода ее мозолистую грудь». Знаешь песню такую?
- Макс! Что ты такой вредный? Мамырко — он же несчастный человек…
- А я счастливый?
- Он же суворовец! У него же детства не было! Представь, что ты с двенадцати лет в армии! Игрушки — только автомат Калашникова и граната Ф–1!
- Серега! Ну, что ты от меня хочешь? Чтобы я Мамырку любил? Я скорее Гитлера полюблю. Замполит ведь говорил, что я с ним целовался. Оставь ты эту армию. Лучше про свою Катю расскажи.
Максим перепрыгнул через яму.
- О! Котенок мой! — Сергей вдруг сделал несчастное лицо. Обычно радист был беззаботно весел. Очень редко Макс видел друга без широкой, идиотской улыбки.
- Уже две недели не пишет. Сука! Стерва! Ненавижу! — Федотов открыл рот, чтобы продолжить изъясняться в любви к далекой Кате, но его прервали. Над «минным полем» разнесся безумный крик Джабарова. В первые секунды это был вопль ужаса, но затем Абдул захлебнулся и начал выть. Вой перемежался плачем и заунывными словами молитвы. Изредка удавалось разобрать слово «Аллла–а–а». Все услышавшие бросились к свинарнику, в который Джабаров загнал разбежавшихся в поисках пищи животных.
Увиденное поразило даже видавших виды. В стороне от сорвавшего пилотку и бившего себя по голове Абдула одна свинья забралась на другую. Всем было известно, что в попечении у Джабарова самцов не было. И если сексуальные игры двух хряков еще можно было истолковать свинской половой распущенностью, то поведение самки взобравшейся на свою подругу объяснению не поддавалось.
