Свиньи олимпийской породы. - Каспер Давид

 Офицер посмотрел на часы и недовольно оглядел собравшихся.

 - Жду еще минуту. — пробурчал он и задал вопрос, который его беспокоил уже два дня: — Кто заклеил мягкий знак на названии концерта «Играй, гармонь!»?

 Не ожидавший такого веселого начала Максим с шумом выдохнул, но, опомнившись, он зажал рот обеими руками и стукнувшись лбом в стол, беззвучно захохотал. Сбоку кто–то захихикал. Сдерживаемый смех напоминал плач. Остальные не поняли — в чем собственно проблема.

 - Вам смешно?! — повысил голос замполит. — Правильно! Для этого стада похотливых баранов концерт «Играй, гормон!» в самый раз! Но кто посмел поднять руку на наглядную агитацию?!

 Запыхавшись, вбежали дневальные. Ибрагимов и Большаков были присланы для того, чтобы заполнить пустующие места и создать видимость массовости. Вставший вместо них «на тумбочку» сержант Рустамов осоловел от недосыпа и ругался, поминая замполита, его маму, политзанятия, коммунистическую партию, советскую армию и недоумевал, как это Аллах устроил такой бардак в отдельно взятой стране.

 Мамырко походил еще немножко и с сожалением посмотрел на незаполненные стулья ленинской комнаты. Пустые места зияли, словно выбитые зубы. Концерт «Играй, гормон!» был на время забыт. Ждали более важные дела. Замполит с сожалением подумал о том, что больше никто не придет, что молодых, податливых к восприятию марксизма–ленинизма мозгов только четырнадцать, и опечалился. Если бы была такая возможность — он убедил бы всех на земном шаре. Да! А несогласных — уничтожил. И по всей земле наступил бы мир. Со всех сторон раздавались счастливые песни рабочего класса, целыми городами танцевали бы освобожденные народы и отовсюду бы доносился детский смех…

 Мамырко представил себе эту огромную массу черно–желто–красно–белых людей и снова поразился. Как прогрессивное человечество не скинет с себя непосильное ярмо угнетателей и эксплуататоров? Почему до сих пор существуют религиозные предрассудки? Как в эти сказки могут верить люди? Например, тот же Джабаров. Или Навазов. Ну да ладно, темные людишки. Для них все ответы в Коране. Но как быть с Яцкевичем? Этот же умный. В Бога не верит. Но до чего мерзкий. Вечно у него вопросики. И лезет же гад своими лапами к гению! Фраза «Диктатура пролетариата есть высшая форма демократии», видишь ли, содержит внутреннее противоречие! Вот ведь жидовская морда!

 Капитан был уверен, что дело не в национальности. Все люди равны. Ведь есть же славные евреи! Доктор Левин, например. Вылечил его от нехорошей болезни и никому не сказал. Но Яцкевич…

 Однажды Мамырко услышал, как тот спрашивал у хохочущего Федотова: «А почему всем хорошим людям не собраться, и не убить всех плохих людей?». Губит ведь чистую душу, сионист проклятый.

 Однако даже у замполита в последнее время стали возникать сомнения. Нет! Не дай бог, не в идеях Ленина — Маркса. Вся теория была великолепна, и имена их — святы, но… Но что–то происходило неправильно. Генеральный секретарь, человек, который в принципе не мог ошибаться, затеял слишком уж крутые реформы. Зачем перестраивать то, что хорошо работает? И если антиалкогольную компанию и ускорение Мамырко поддерживал абсолютно, то гласность его пугала. Как можно давать возможность говорить тем, у кого нет ничего святого? Но если ЦК решил, то у него, простого коммуниста сомнений возникать не должно. Он — простой винтик гигантской машины. И он — хороший винтик. Не его дело решать, куда машине ехать, не его право советовать водителю.

 Капитан сделал еще несколько шагов и резко развернулся на каблуках.

 - Учение Маркса вечно! Почему, Яцкевич?! — Он указал на него пальцем и пристально посмотрел в глаза. Максим вскочил и диким голосом заорал:

 - Потому что оно верно!

 - А почему оно верно? — Палец теперь указывал на Федотова. Тот встал, и, подумав секунду, ответил:

 - Потому что оно вечно!

 - У попа была собака… — тихонько промычал Максим, не разжимая зубов.

 - Садитесь. — разрешил капитан, и начал политзанятия. — Как вы знаете, товарищи солдаты, живем мы в тяжелое время. — замполит прокашлялся и обвел взглядом притихших военнослужащих. — На вооружении военно–воздушных сил Швеции поступил бомбардировщик «SR–71». «Черный дрозд» по классификации НАТО. Как известно, это очень коварный самолет. Его скорость составляет… составляет… — Мамырко оглядел солдат, ожидая подсказки. Максим поднял руку.

 - Говорите, Яцкевич.

 - Максимальная скорость «черного дрозда» в три раза выше скорости звука. — сказал он поднявшись.

 - Да? — Удивился капитан. — Это значит, что если из Копенгагена крикнут, то «SR–71» три раза прилетит, прежде чем мы услышим. Садись, Яцкевич, стараешься.

 - Служу Советскому Союзу!

 Вызванный в Ленинскую комнату для массовости, дневальный Ибрагимов заснул, убаюканный мерным замполитовским голосом. Его лысая голова со стуком упала на стол. Солдат проснулся, вскочил и, не соображая, что происходит, закричал:

 - Так точно!

 Мамырко видел все потуги дневального не поддаться призывам Морфея, замечал, как все ниже и ниже клонится голова, и решил не наказывать узбека.

 - Стой, если тебе невмоготу.

 Благодарный замполиту и злейшему врагу всех коммунистов — Аллаху, за то, что не последовало наказание в виде дополнительных нарядов, Ибрагимов остался стоять

 - Хорошо. — Мамырко посмотрел на часы. До конца занятий оставалось еще сорок минут, а говорить, по большому счету было нечего. Он решил опросить солдат. — Рядовой Федотов!

 - Я! — Серега встал и, переминаясь, улыбнулся. Со стороны казалось, что капитан чем–то его обрадовал.

 Замполит с удовольствием осмотрел большое тело рядового и подумал, что этот, исконно русский человек ласков к друзьям, но не дай Бог, оказаться его врагом. Враг его, естественно, должен быть нерусским. Однако Сергей улыбался, вспомнив анекдот рассказанный нерусским Яцкевичем.

 - Федотов. — Мамырко решил задать несложный вопрос. — Что такое Бенелюкс?

 - Бенелюкс? — Переспросил солдат и задумался. — Бенелюкс — это такая штука… — неуверенно сказал он, толкая Максима коленом.

 - Какая?

 - Ну… лекарство…

 - Бельгия. — шептал Макс.

 - Бельгийское лекарство. — уточнил Сергей.

 Замполит расстроился.

 - Кто знает, что такое Бенелюкс? Ибрагимов?! — Изумился офицер, увидев поднятую руку стоящего узбека.

 - Разрешите!!!! — кричал солдат, пританцовывая. — Выйти нада! В туалет нада! На клапан давит очэн!

 - Иди — разрешил капитан, и, когда за дневальным захлопнулась дверь, пояснил:

 - Это капиталистическая пропаганда рисует советских офицеров этакими зверями. А ведь это полная неправда и клевета. Вот сейчас, например… — Он обвел взором внимательные, вдумчивые лица защитников отечества, и порадовался представившейся возможности проиллюстрировать потуги наемных журналистов–стервятников очернить героическую советскую армию. — А я ведь мог не отпустить… Пусть бы мучился. В штаны бы себе надул. Но ничто человеческое мне не чуждо.

 Он жестом посадил Федотова, и, решив не рисковать, обратился к Максиму:

 - Рядовой Яцкевич. Вы знаете, что такое Бенелюкс?

 - Так точно, товарищ капитан. — Максим поднялся. — Это блок капиталистических стран. Бельгия, Голландия и Люксембург. Эти страны, хоть и входят в блок НАТО, но непосредственной угрозы…

 - Садись! Неправильно! Это Бельгия, Нидерланды и Люксембург! — Макс прикусил губу, чтобы не расхохотаться. — Ладно. Кто является потенциальным противником Советского Союза номер один?

 - США! — Мгновенно ответили сзади.

 - Молодец, Большаков. А номер два?

 - Израиль!

 - Правильно! — Мамырко пригладил пальцем усы. — Яцкевич! Что ты хмуришься? Не доволен, что твой любимый ИзраИль — наш враг?

 - Никак нет, товарищ капитан. Государство Израиль — капиталистическое государство–агрессор. Оно захватило в неправедной шестидневной войне Палестину и продолжает оккупировать и эксплуатировать мирный палестинский народ. Но…

 - Что но?

 - Ведь в Израиле двадцать процентов населения — арабы…

 - Ну и что? Угнетаемое меньшинство.

 - Да! Но ведь в Советской Армии пять миллионов человек! А в Израиле все население — пять миллионов. Включая женщин детей и стариков. Включая арабов. Включая арабских женщин, детей и стариков. Какой же это противник? Смех один…

 С Мамырко мгновенно слетело благодушие. Его лицо закаменело. Губы сжались. На скулах выступили желваки. Он молчал, и в Ленинской комнате наступила грозная тишина. Никто не шевелился. Максим испугался. Он мгновенно раскаялся в своем вопросе, который мог быть истолкован, как сионистский выпад. Однако, слово — не воробей…

 - Я всей душой осуждаю Израиль! — Попытался он оправдаться. — Я за советский народ готов жизнь отдать…

 - Не свою конечно… — Прошептал Федотов. Сзади захихикали, что взбесило замполита окончательно, и тот взорвался.