Ошибочный адрес (сборник) - Клавдий Дербенев

Каждое утро Бахтиаров собирался заглянуть в санаторий к Нине Ивановне. Но проходило утро, день, наступал вечер, а намерение оставалось неосуществленным. Не будет ли теперь его разговор с Ниной Ивановной вмешательством в оперативные мероприятия? Как на это посмотрят в управлении?

В одиночестве и лесной тишине Бахтиарову невозможно было отвлечься от мучительных размышлений, и сердце его не находило покоя. Иногда появлялась трезвая мысль: вернуться домой, узнать, как обстоят дела, а затем уехать в Москву, к матери. Там он лучше сумеет отвлечься. Но вопреки всему продолжал скитаться по лесам, так и не сделавши одного выстрела.

В этот, седьмой день блужданий Бахтиаров лежал на холме в тени кустов, заросли которых как бы сбегали с откоса и окунались в воду широкой реки. Мягкая серая фетровая шляпа Бахтиарова лежала на траве рядом с ружьем и рюкзаком. Бахтиаров глянул вверх. Небо ему показалось полем со стогами белой ваты, между которыми текут ручьи небывало синего цвета. Он перевернулся со спины на бок. В сотне метров от него, вправо, у берега, одиноко стояла небольшая старая баржа, служившая пристанью для плоскодонного самоходного судна, находившегося у противоположного берега и казавшегося издали не больше лодки. Дорога от пристани, сверкая песочными плешинами, скрывалась в лесу. Было тихо и жарко. В памяти Бахтиарова, словно паруса по реке, медленно поплыли картины юношеских и студенческих лет. Бывали и тогда огорчения, но что они значат в сравнении с случившимся? Только бы найти Жаворонкову! Он исправил бы свою оплошность… Оплошность? Не слишком ли мягко? Не щадит ли он себя, приравнивая случившееся к оплошности? С работой чекиста ему придется распрощаться… Эта мысль в последние дни появлялась не раз.

«Надо было покорно склонить голову, всеми силами погасить в себе неприятные ощущения и остаться работать, — подумал он. — Зачем мне этот дурацкий отпуск, это робинзоновское одиночество?»

Через минуту он поднялся и, подхватив свои вещи, быстро пошел к реке, высматривая подходящее для купания место. Когда пристань, паром и суетящиеся на них люди остались далеко позади, он увидел настоящий песчаный пляж.

Расположившись под старой ивой, Бахтиаров достал из рюкзака дорожное зеркало и бритвенный прибор. Воткнув охотничий нож в ствол дерева, он повесил зеркало, а затем принес в стаканчике воды. Впервые ему приходилось бриться в таких условиях. Операция совершалась медленно. Видя в зеркале свои глаза, Бахтиаров как бы разговаривал с самим собой.

А этот мысленный разговор был не из приятных. Почему он с таким каменным упорством хочет из каких-то непрочных доводов слепить версию о том, что Жаворонкова только жертва? Не в его натуре было предаваться мечтам вопреки здравому смыслу, но теперь он становится каким-то беспочвенным фантастом! Неужели красота и обаяние политической авантюристки сделали, его слепым… Если принять за чистую монету показания Свиридова в отношении Жаворонковой, то… Нет, лучше не думать об этом! Что скажут братья, а главное — мать? Перед ним сразу возник образ матери. Суровым и осуждающим будет ее взгляд, жестокими ее слова. Мать! После смерти отца она делал все для того, чтобы сыновья ее были стойкими коммунистами. Даже старшие братья всегда ценили ее мудрые советы. Она не представляет себе, чтобы который-то из ее сыновей поступил в жизни не так, как требуется от коммуниста. Что теперь скажет она? Что скажут братья?

Бахтиаров брился медленно. Но по мере того как его лицо под звенящей о щетину бритвой принимало обычный вид, тяжелые мысли стали сдавать свои позиции…

«Зачем я здесь? — подумал он, складывая бритву. — Надо вернуться. Возможно, я потребуюсь, а в управлении никто не знает, где меня найти…»

Вошел в санаторий Бахтиаров не со стороны главного въезда, а около служебных построек. Заметив у входа в кухню двух женщин, он подошел к ним и попросил позвать Улусову.

Одна из женщин, маленькая, толстая, с рыжими волосами, выбившимися из-под небрежно повязанной розовой косынки, ответила, что Улусова уехала в город. Другая, высокая и худая, в чистом белом халате, заявила, что она недавно видела старшую сестру в конторе.

— Так вы пройдите сами. Контора недалеко. Мимо вот этого корпуса, и затем повернете направо, — сказала она, окидывая его пристальным взглядом.

— Мне неудобно показываться в таком виде… Очень прошу.

Толстая взяла высокую женщину под руку, и они пошли, пообещав сказать Улусовой.

Бахтиаров сел на деревянный ящик. Из окон кухни доносились оживленные женские голоса, смех и звон посуды. Прошло несколько минут.

В проходе между зданием кухни и погребом показалась Нина Ивановна. Она шла очень быстро, и на белом фоне развевающегося за ее спиной халата отчетливо обрисовывалась стройная фигура в легком голубом платье. Бахтиаров встал, опустив на землю свои вещи, и пошел навстречу.

Лицо Нины Ивановны раскраснелось от быстрой ходьбы, карие глаза блестели.

— Вадим Николаевич! Здравствуйте, — волнуясь, проговорила она. — Получили мое письмо?

— Какое? — пожимая ее руку, спросил он.

— Двадцать седьмого числа я послала вам с капитаном Колесовым. Он отправлялся в командировку в ваш город…

— Очевидно, получил товарищ, заменяющий меня. О чем было письмо?

Нина Ивановна коротко рассказала о Гулянской и догадках Кати Репиной. Увидев по глазам Бахтиарова, что новость заслуживает внимания, Нина Ивановна пояснила:

— В письме я также указала, где Гулянская прописана в вашем городе, где получила паспорт и какой организацией выдана путевка в наш санаторий. Я несколько дней поджидала, думая, что вот-вот вы появитесь, но потом вижу: медлить дальше нельзя, и решилась… Но все равно очень хорошо, что вы здесь!

— Почему?

Нина Ивановна несколько мгновений помедлила, а затем тихо сказала:

— Дочь Касимовой сегодня утром была здесь…

У Бахтиарова перехватило дыхание, и он машинально расстегнул воротник рубашки.

— Ужас, что с ней было, когда она узнала о смерти матери, — продолжала Нина Ивановна.

— Где она? — побледнев, прошептал Бахтиаров.

— Ушла.

— Куда?

— Успокойтесь, — тихо сказала Нина Ивановна и, взяв его под руку, с обычным своим ласковым умением подвела к ящику, на котором до этого он поджидал ее. Они сели.

Из окон кухни высунулось несколько женских физиономий. Не обращая внимания на любопытных, Нина Ивановна вполголоса рассказала Бахтиарову все подробно.

Из этого рассказа Бахтиаров понял, что Жаворонкова приезжала повидать Касимову, у которой, по ее расчетам, заканчивалась путевка. Выглядела Жаворонкова очень плохо. Услышав о смерти Ольги Федосеевны, она потеряла сознание. Прошло много времени, прежде чем она пришла в себя.

Бахтиаров спросил:

— Вы ей сказали, что в день смерти Касимовой я был здесь?

— Да. После того как она пришла в чувство. Это была моя ошибка. Мне думается, не скажи я этого, она так не поспешила бы отсюда. Я пыталась ее удержать…

— Откуда она появилась? Куда пошла?

— Я ее спрашивала, но она ничего не ответила. Но подождите, Вадим Николаевич, — сказала Нина Ивановна, видя, что Бахтиаров недоволен. — Когда она лежала в нашей амбулатории, то одна санитарка, только что возвратившаяся после отпуска, сказала, что видела ее в доме доктора Полякова, около деревни Лунино. Это километров двадцать пять отсюда…

— Кто такой Поляков?

— Его многие знают. Сейчас он не работает. Пенсионер. Во время оккупации натерпелся от фашистов. Я с ним не знакома, но видела его в прошлом году, случайно. Интересный старик…

— Когда она ушла отсюда?

Нина Ивановна взглянула на свои часы, наморщила лоб и ответила:

— Точно не заметила время, но что-нибудь около двенадцати дня.

Бахтиаров посмотрел на часы. Было без десяти пять. Он соображал, что ему предпринять: идти в город, чтобы оттуда позвонить в управление, или отправиться в деревню Лунино.

Его размышления прервала Нина Ивановна:

— Должна вам сказать, что дочь Касимовой на этот раз вызвала во мне жалость. Каждая жилка в ней говорила о том, что с ней стряслась страшная беда…

— Вещи при ней были? В чем одета?

— Никаких вещей. Одета в простенькое серое платье из штапельной ткани, на голове широкополая соломенная шляпа, на ногах коричневые туфли на низком каблуке.

Бахтиаров устало опустил голову на руки.

— Вам следовало бы отдохнуть, Вадим Николаевич, — заботливо проговорила Нина Ивановна.

— Что? Отдохнуть!..

Он встряхнул головой и поднялся с ящика.

— Вид у вас измученный, — продолжала она, с сожалением смотря на его усталое и расстроенное лицо.

— Можно у вас оставить? — спросил Бахтиаров, поднимая с травы рюкзак.

Нина Ивановна встала и молча взяла в руки рюкзак.