История зеркала. Две рукописи и два письма - Анна Нимова

Быстро стянув одежду, в одной рубахе я растянулся на одеяле. И, хотя глаза закрывались без моего на то участия, решил, не откладывая, заглянуть в зеркало, удостовериться, что удалось сотворить сегодняшнему дню. Руки дрожали от волнения, когда подносил зеркало к лицу. Света недостаточно, лучше бы подождать до утра, но я был слишком напуган, а потому нетерпелив. Из глубины проступили глаза, измученные, настороженные, они казались чужими, но, верно, от усталости, – подумал я и быстро осмотрел лицо. Ничего особенного. Я почувствовал облегчение. Оглядел себя снова. Немного отдыха, и всё будет по-прежнему, – решил наконец.

Из комнаты, где остались Жюст и женщина, доносились какие-то скрипы и едва слышный шепот, настолько тихий, что было невозможно понять, кому он принадлежит. Потом показалось: я слышу негромкий стон, он прозвучал, но сразу оборвался – то ли стон, то ли вздох. Не удержавшись, я поднялся с пола, подошел к двери и приоткрыл её, намереваясь окликнуть Жюста.

Двое стояли как раз напротив окна, ночной свет окутывал фигуры, делая отчетливыми изгибы и выделяя движение. Фигура мужчины с силой сжимала в объятиях фигуру женщины, её тело послушно гнулось в его руках, поддаваясь порывам желаний, свидетелем которых я опять становился. Я должен был поскорее захлопнуть дверь, но почему-то не сделал этого и, незамеченный, продолжал наблюдать, как мужчина освобождает женщину от одежды. Уверенность во всех его движениях чувствовалась необычайная, он ни на мгновение не сомневался: то, что находится в его руках, принадлежит ему.

Трудно сказать, сколько я простоял, глядя на них, завороженный этой новой для себя стороной жизни. В объятиях они опустились на постель, до меня доносились стоны, а их тела то тесно сплетались, то замирали без движения, давая друг другу краткий отдых.

В смятении от увиденного, я прикрыл дверь, жар медленно растекался по телу. Вернувшись на одеяло, я лежал неподвижно, но биение сердца не давало уснуть. За один день я встретил смерть и вот теперь увидел любовь в одном из её проявлений – как странно всё переплетается в жизни.

Если бы утром нашелся провидец, сказавший, что следующую ночь я проведу в незнакомом доме, за стеной мужчина будет любить женщину, и всё после того, как моя рука принесет смерть человеку, который тем же утром был бодр и, как ни в чем не бывало, собирался прожить новый день, за ним ещё два, а потом многие годы, но мое неловкое движение навсегда остановило его намерения… Это оказалось слишком невероятным для моего понимания, разумеется, я бы не поверил. Но, размышляя позже, заключил, что одно следует за другим, как неделимая часть, порожденная чем-то случившимся и, возможно, те двое любили друг друга, чтобы дать новую жизнь взамен утраченной. Они осознали себя в этой жизни, мне же ещё только предстоит найти свое место. И, если уже суждено провести дни вдали от родных, почему бы завтра не попросить Жюста помочь добраться до Парижа и попробовать разыскать Ансельми.

То решение стало первым из немногих осознанных, принятых мною, до него я лишь следовал неизбежному за уже свершившимся. Решение, которое сложило в мучительную цепь все последующие события, но что я тогда понимал в этом… Конечно, я мечтал свидеться с Ансельми, но никогда не думал добиться встречи такой ценой, видит Бог, не было у меня таких мыслей.

Я боялся, что во сне мне явится Пикар и примется грозить всеми карами небесными, но обошлось, спал я довольно сносно, лишь иногда изболевшееся за день тело напоминало о себе.

Проснувшись, поначалу с возрастающим удивлением осматривался по сторонам, не понимая, как мог здесь очутиться. Наконец, память воскресила подробности вчерашнего дня, и со стоном я уткнулся головой в одеяло. Но делать нечего, случившееся уже навсегда останется со мной, и самым разумным было попробовать с этим примириться. Я принялся одеваться, когда внимание привлек лежащий на столике предмет, по виду – с гладкой поверхностью. Я осторожно взял его в руки, и на поверхности появилось лицо. Это было подобие моего зеркала, в чем-то более совершенное: для удобства руки к нему была сделана изящная ручка, но смутно и невыразительно проявлялось в нём само отражение, оно расплылось так, что лицо становилось почти неузнаваемым. Моё зеркало умело показать каждую черточку и даже едва заметную морщинку, это же определяло формы, но, теряя подробности, само лицо выглядело безжизненным. Тем не менее, не появлялось сомнений, что сей предмет служит той же цели.

Задумавшись, я вертел зеркало в руках и неожиданно испытал острое чувство близости с женщиной, обнаженное тело которой извивалось перед моими глазами ночью, при желании я бы мог дотронуться до него рукой. Она обладала таким же редким предметом, и некая общность словно соединила наши души, что подчас вызывает много большее волнение, чем обычная физическая связь. Сама по себе физическая связь слишком коротка в жизни, глупец тот, кто ищет только её. Она приносит удовольствие, оно скоротечно и обрывается, едва одно тело покидает другое. Мы забудем о пережитом очень скоро, но, если задета наша душа, тончайший механизм начнет действовать, и не будет нам покоя, пока мы снова не соединимся и не обретем друг друга. В этом я смог убедиться позже, а тогда, конечно, был слишком юн и физические проявления занимали меня куда больше.

Шаги за дверью заставили оторваться от мечтаний, я спешно вернул зеркало на его обычное место. В дверях появился Жюст, он был одет и дал знак, что уезжает. Мы вышли из дома, лошади стояли привязанными к коновязи у дверей, глоток воздуха, пропитанного свежестью, помог окончательно прийти в себя, и со вздохом я приготовился к новым испытаниям, что сулила дорога.

Но настроение поднялось, когда мы двигались по городу, сверкающему от снежной россыпи на крышах домов и деревьях. Жюст дружелюбно переговаривался со мной, и я решил посвятить его в свои планы. Опять услышав об Ансельми, он лишь покрутил головой.

– Дался тебе этот Ансельми… Впрочем, поступай, как знаешь, дело твоё.

Я ничем не выдал, что видел прошлой ночью, да и вопросы пришлись бы не к месту. Чаще я молчал, привыкая довольствоваться малым. Но и от малого можно узнать больше, чем от намеков или уклончивых ответов.

Я ожидал, что их расставание будет таким же бурным, как и ночь, но ошибся. Уезжая, Жюст даже не попрощался, а когда мы проходили через комнату, женщина спала или, возможно, делала вид, что спит. Всё-таки я не удержался и спросил, как зовут хозяйку дома. Жюст процедил имя, так неохотно, и я не решился заговорить о ней вновь.

Мы думали об одном, но не сама женщина была источником мыслей, а то, что каждый смог от неё получить. И мне она сумела подарить чувство, хотя я почти не видел её и, случайно встретив, вряд ли смог узнать. Это чувство возвращало в обычную жизнь, заставляло думать о дне наступившем, и с удивлением я понял, что почти не вспоминаю о Пикаре. Был ли обязан этим женщине, или в юности мы склонны всё переживать быстрее, но путешествие уже не казалось столь трагичным, а предстоящая встреча приятно волновала душу.

Дорога до Парижа заняла больше недели. Позже я всегда возносил молитвы Господу, что дал мне те дни и человека, разделившего их со мной, ибо только благодаря нашему союзу я смог понять, что выживу, если не отторгну, но приму происходящие в жизни изменения как можно скорее.

Большие города поражали меня. Каменные глыбы зданий нависали, готовые обрушиться, а толпы народа, что нас встречали, могли растерзать и поглотить, мой страх перед ними был огромен, и я выучил свой первый урок: надо сначала научиться преодолевать этот страх. Для городов и живших в них людей я был ничтожной крупинкой, попросту никем, но старался сблизиться с ними, ибо только в этом увидел своё спасение. Мне так долго приходилось хранить молчание, не будучи немым, теперь же, чтобы стать их частью, требовалось научиться говорить с ними. От природы я был очень робок и стеснителен, да и обстоятельства не позволяли вести себя иначе. Жюст помогал, как мог, казалось, для него в жизни нет тайн, и как должное он принимал всё, что жизнью ему давалось.

В Дижоне он любил другую женщину. На ночь мы остановились в знакомом ему месте – что-то вроде гостиницы. Совсем юная девушка принесла ужин и, раскладывая еду, улыбалась, поглядывая на нас. Черные колечки волос в беспорядке вились вокруг её лба, а в глазах пряталось столько лукавства, в котором без труда можно было отыскать любопытство к жизни, такое же любопытство испытывал я и простодушно вообразил, что могу быть ей интересен. В тот вечер я впервые решился ответить улыбкой женщине. Однако она не приняла мой взгляд, лишь равнодушно повела глазами, зато неотрывно смотрела на Жюста. Вспыхнув от обиды, а ещё больше от смущения, что он всё заметил и теперь явно забавляется увиденным, я судорожно глотал еду, не решаясь взглянуть на него.