Медовый месяц - Дороти Сэйерс

— О Боже! — тяжело вздохнул Питер.

И действительно, когда они зажгли спиртовку, чахлый голубой огонек говорил о том, что фитиль на последнем издыхании.

— Слава Богу, — сказал Питер, зажигая сигареты, — что хоть спички еще горят. Сегодня против нас все законы природы. Нам придется сегодня завернуться в одеяла, тесно прижаться друг к другу и ждать утра. Как застигнутым метелью путникам в далекой северной стране. Будем петь. Предлагаю «Берега Гренландии» или что-то в этом роде. К счастью, это не Арктика, и ночь здесь не длится по полгода. И уже полночь.

— А как там дела с камином, Бантер? — спросила Харриет.

— Минуточку, миледи, — Бантер с чайником в руках побежал наверх.

— Если, — сказала ее сиятельство через несколько минут, — ты снимешь очки, я смогу стереть темную полосу на твоей переносице. Ты жалеешь, что мы сейчас не в Париже или Ницце?

— Нет, конечно, нет. Нам приходится туговато. Но мы узнали так много нового!

— Главное, что я начинаю понимать — мы с тобой женаты, Питер. Такая бездна мелких домашних происшествий могла произойти только с женатыми людьми. Нет той искусственной свадебной мишуры, которая мешает людям узнать друг друга. Ты блестяще выдержал экзамен на мужество и героизм. Теперь я смотрю в будущее с надеждой.

— Спасибо, — церемонно поклонился Питер. — Но, знаешь, я, действительно, не понимаю, из-за чего здесь горевать. Я получил тебя, и это для меня главное. У меня есть пища, крыша над головой и даже некоторое подобие огня. Чего мне еще желать? Кроме того, у меня не было бы такой прекрасной возможности послушать речь Бантера и познакомиться с миссис Руддл. Даже вино из репы внесло свой особый аромат в нашу новую жизнь. Единственное, чего бы я еще хотел, так это чуть больше горячей воды и немного меньше копоти. Лично меня запах дыма не слишком беспокоит, но я категорически против духов для мужчин.

— Это прекрасный запах дикой природы, — успокоила его жена, — и он намного лучше дорогих французских ароматов. И потом, я уверена, волшебник Бантер сможет его из тебя выветрить.

— Надеюсь, — сказал Питер. Он вспомнил слова одной пожилой аристократки после того, как он выиграл забег на скачках: «Ах, этот молодой светловолосый джентльмен. Он, кажется, английский граф? По его осанке можно сказать, что он великий монарх, но, когда ветер дует в нашу сторону, можно подумать, что он великий турок». Судьба, кажется, решила нанести еще один удар по его тщеславию. Ну и пусть. Он сможет сразиться и без этой пропахшей дымом одежды. Питер рассмеялся.

— Все замечательно!

— Дорогая!

— О, Питер!

— Прости меня, я, кажется, сделал тебе больно?

— Нет. Да. Поцелуй меня. — Через несколько минут Питер услышал тихий шепот: — Запах дикой природы или амброзии?

Питер засмеялся, это была мелкая месть за «дикую кошку».

Вернулся Бантер. В одной руке он держал маленький дымящийся чайник, в другой — бритвенный прибор, губку и мыло. На согнутой руке висели полотенца, пижама и шелковый пеньюар.

— В спальне уже довольно тепло. Я нагрел воды для миледи.

Питер укоризненно посмотрел на него.

— А что для меня, любовь моя, что для меня?

Бантер промолчал, но красноречиво кивнул в сторону кухни. Питер задумчиво посмотрел на свои ноги и содрогнулся.

— Леди, — сказал он, — ложитесь спать и предоставьте меня моей печальной участи.

В камине весело пылал огонь. Воды было не так уж много, зато она была горячая. По обеим сторонам зеркала две маленькие свечи мужественно пытались рассеять ночной мрак. Огромная кровать была покрыта роскошным покрывалом в блекло-голубых и пурпурных тонах. Благородное сияние дорогого шелка превратило скромную комнату с белыми стенами в изысканную королевскую спальню. Наконец, исчез этот ненавистный запах гари. Харриет наслаждалась ощущением тепла и чистоты. Она сидела перед старинным зеркалом, расчесывала волосы и думала, почему Питера так долго нет. Она тихонько вышла в холодный коридор и прислушалась. Откуда-то снизу раздавался грохот железа, кто-то вскрикнул и тихо засмеялся.

— Бедняжка! — подумала Харриет.

Она потушила свечи. Прекрасные полотняные простыни уже немного обветшали от времени, пахло лавандой… Река Иордан… В камине раскаленное полено треснуло и рассыпалось снопом золотых искр, красноватые отблески отражались в зеркале и на бронзовых ручках комода. Харриет задумчиво разглядывала голубоватые тени на потолке.

Скрипнула дверь, и тихо вошел ее муж. Он с трудом сдерживай торжествующую улыбку. Харриет засмеялась. Потом вдруг ее сердце сильно забилось, кровь застучала в висках и стало трудно дышать.

Питер опустился на колени рядом с кроватью.

— Любимая, — его голос дрожал от смеха и волнения. — Прими своего мужа. Чисто вымытого и уже не пахнущего дымом, но чертовски уставшего и продрогшего. Сжалься над горьким страдальцем.

— Милый Питер!

— Знаешь, — быстро и неразборчиво пробормотал он, — знаешь, Бантер сейчас тоже наслаждается жизнью. Я послал его вытрясти тараканов из чайника. Но разве это имеет какое-то значение? Что сейчас вообще может иметь значение? То, что мы вместе. Улыбайся, дорогая, улыбайся! Это конец нашего долгого путешествия и начало великого блаженства.

Мистер Мервин Бантер, который уже вытряс тараканов из чайника, налил туда воды, приготовил дрова и спички, потом завернулся в две шубы и коврик и удобно расположился на сдвинутых креслах. Ему не спалось. Он был спокоен, но в голову лезли всякие мысли. Он (титаническими усилиями!) подготовил своего любимца и вывел его на беговую дорожку, и теперь должен был оставить совсем одного. Но никакие правила приличия не могли помешать Бантеру мысленно преодолевать рядом с ним этот трудный забег. Поворочавшись полчаса, Бантер встал, зажег свечу, взял ручку и листок бумаги. Он надеялся, что исполнение сыновьего долга поможет ему хоть немного успокоиться.

«Дорогая мама, пишу из «неизвестного далека»…

— Как ты меня назвала?

— О, Питер, я сказала, не подумав.

— Как ты меня назвала?

— Мой господин.

— Последние два слова в языке, которые я ожидал услышать. Истинное наслаждение доставляют вещи, которые заслужишь. И чтобы тебя заслужить, я буду рыцарем, королем и… завоевателем…

В задачи биографа не входит вмешиваться в то, что обычно называют «тайнами супружеского ложа».

Достаточно сказать, что, наконец, и добросовестный Мервин Бантер отложил письмо, задул свечу и устроился на своем импровизированном ложе. И тот, у кого в этом доме была самая холодная и одинокая постель, в конце концов забылся мирным, спокойным сном.

Глава IV Домашние боги

Леди Питер Вимси, приподнявшись на локте, с улыбкой разглядывала своего спящего лорда. Насмешливые глаза были закрыты, упрямые губы расслаблены, длинный нос и разметавшиеся волосы придавали ему простоватый вид. Он был похож на школьника и немного на птенца. В волосах играли рыжие искорки. Странно, что у мужчины могут быть такие светлые, красивые, мягкие волосы. Конечно, когда их днем причешут, они приобретут свой обычный цвет ячменного зерна. Этот удивительный цвет поразил ее еще вчера вечером, когда он вошел к ней после трудов неутомимого Бантера, и она насухо вытерла их полотенцем перед тем, как привести их в порядок.

Бантер? Его образ промелькнул в еще затуманенном сном сознании. Вездесущий Бантер. Издалека до нее донесся шум передвигаемой мебели, хлопанье дверей. Там сейчас, наверное, невероятная свалка. Но, конечно, к пробуждению их сиятельств все будет, полном порядке, чтобы избавить милорда от утомительных низменных хлопот. Вряд ли он хоть на минуту сомкнул глаза сегодня ночью. Ее мысли вернулись к Питеру. Она осторожно поцеловала его, боясь разбудить и надеясь, что он проснется, и думая что он скажет ей, когда наконец откроет глаза. Если он заговорит по-французски, можно надеяться, что прошедшая ночь не оставила в его сердце горького осадка недоумения или разочарования. С другой стороны, если первая фраза прозвучит по-английски, это будет означать, что он полностью отдает себе отчет, где и с кем он сейчас находится.

Как будто ее тревожные мысли пробились в его скованное сном сознание, Питер шевельнулся и, не открывая глаз, протянул руку и притянул ее к себе. И его первая фраза была не по-французски, и не по-английски. Это было длинное вопросительное:

— М-м-м?

— М-м! — прошептала Харриет, прижимаясь к нему. — Могу ли я задать один вопрос? Ты помнишь, как меня зовут? Кто я?

— Да, моя Суламифь, да. Поэтому тебе не нужно ловить меня на слове. За прошедшую половину жизни я усвоил главную заповедь настоящего джентльмена: утром первым делом нужно вспомнить, с кем вчера лег в постель. Ты Харриет, смуглая брюнетка и очень хорошенькая. И ты моя жена, а если ты об этом забыла, придется тебе выучить урок еще раз.