Ключ Сары - Татьяна де Росней

В двадцать семь лет я была еще очень красива. И да, меня действительно выбрали «мисс Нахант», когда мне исполнилось семнадцать. У меня до сих пор где-то хранится корона из горного хрусталя, которую мне тогда вручили. Зоя частенько играла с нею, когда была маленькой. Но я никогда не гордилась своей красотой. Впрочем, я заметила, что, переехав в Париж, я стала привлекать к себе больше внимания, чем по ту сторону Атлантики. Я также обнаружила, что французы более смелы и открыты, когда дело доходит до флирта. И я поняла еще одну вещь: несмотря на то что во мне не было ничего от искушенной парижанки — я была слишком высокой, слишком светловолосой, слишком зубастой, — моя внешность уроженки Новой Англии оказалась именно тем, чем надо, своеобразным последним писком моды. Помню, что в первые месяцы своего пребывания в Париже я была изумлена тем, как французы — и мужчины, и женщины — откровенно рассматривают друг друга. Постоянно оценивают себя и окружающих. Изучают фигуру, одежду, аксессуары. Я вдруг вспомнила свою первую весну в Париже, когда шла по бульвару Сен-Мишель вместе с подругами, Сюзанной из Орегона, и Джейн из Вирджинии. Мы даже не одевались специально для выхода в город, на нас были джинсы, футболки и вьетнамки на босу ногу. Но мы, все трое, были высокими, атлетически сложенными, светловолосыми, то есть выглядели явными американками. Мужчины постоянно заговаривали с нами. Bonjour Mesdemoiselles, vous etes Américaines, Mesdemoiselles?[18] Молодые мужчины, зрелые мужчины, студенты, бизнесмены, бесконечная череда мужчин. Они требовали дать им номера телефонов, приглашали на ужин, просто на рюмочку, умоляли, смеялись, отпускали шуточки. Одни были очаровательными, другие — не очень. Дома такого просто не могло случиться. Американцы не волочатся за девушками на улицах, повествуя о том, какой огонь пылает в их сердцах. Джейн, Сюзанна и я, мы лишь беспомощно хихикали, чувствуя себя одновременно польщенными и смущенными.

Бертран говорит, что он влюбился в меня во время нашего первого танца, в ночном клубе Куршавеля. Прямо там и именно тогда. Я ему не верю. Мне кажется, любовь пришла к нему позже. Может быть, на следующее утро, когда он пригласил меня покататься на лыжах. Merde alors,[19] француженки совсем не умеют ходить на лыжах, выдохнул он, глядя на меня с нескрываемым обожанием. Что вы имеете в виду, поинтересовалась я. Они и вполовину не так быстры, рассмеялся он и пылко поцеловал меня. А вот я влюбилась в него с первого взгляда. Влюбилась сразу и безоговорочно, так что даже не оглянулась на бедного Генри, чтобы попрощаться, уходя с дискотеки под руку с Бертраном.

Бертран очень быстро заговорил о женитьбе. В общем-то, я не стремилась к этому, тогда меня вполне устраивало положение его девушки и я рассчитывала побыть ею еще какое-то время. Но он оказался весьма настойчив, очарователен и любвеобилен, так что в конце концов я сдалась и согласилась выйти за него замуж. Полагаю, он не сомневался в том, что я окажусь хорошей женой и хорошей матерью. Я была умна, развита и начитанна, образованна (красный диплом Бостонского университета) и воспитанна — «для американки», я буквально читала его мысли. Я была здоровой, красивой и сильной. Я не курила, не употребляла наркотики, почти не пила и верила в Бога. Поэтому, вернувшись в Париж, я была представлена семейству Тезаков. Как же я нервничала в тот самый первый день. У них была элегантная, классическая квартира на rue de l'Université.[20] Меня встретили холодные глаза Эдуарда, его сухая улыбка. А потом я увидела Колетту, ее безупречный макияж и стильную одежду. Она пыталась изобразить дружелюбие, угощала меня кофе с сахаром, протягивая мне чашечку холеными, наманикюренными пальчиками. И еще там были две сестры. Одна угловатая, светловолосая и бледная: Лаура. Другая загорелая до черноты, розовощекая и круглолицая: Сесиль. Там же присутствовал и жених Лауры, Тьерри. Он не снизошел до разговора со мной. Зато обе сестрицы рассматривали меня с несомненным и живым интересом, явно озадаченные тем фактом, что их дорогой братец Казанова выбрал себе в спутницы жизни простушку американку, когда le tout-Paris[21] был у его ног.

Я знала, что Бертран — как и вся его семья — ожидал, что я быстренько, одного за другим, рожу ему четырех или пятерых ребятишек. Но осложнения начались сразу же после нашей свадьбы. Нескончаемые осложнения, которых мы никак не могли ожидать. Череда ранних выкидышей повергла меня в пучину отчаяния.

Спустя шесть нелегких лет я все-таки сумела выносить Зою. Бертран еще долго надеялся, что за ней последует и номер второй. Как и я, впрочем. Но больше мы на эту тему не разговаривали.

А потом была еще и Амели…

Но сегодня вечером я абсолютно не расположена думать об Амели. Я предостаточно занималась этим в прошлом.

Вода в ванне стала едва теплой, и я вылезла из нее, дрожа от холода. Бертран все еще смотрел телевизор. В любой другой день я бы, по обыкновению, подошла к нему, он протянул бы ко мне руки, обнял, приласкал и поцеловал, а я бы пожаловалась, что он был слишком груб, но я бы произнесла это голоском обиженной маленькой девочки, надув губы. А потом мы бы поцеловались, и он повел бы меня в нашу спальню. И мы занялись бы любовью.

Но сегодня я не подошла к нему. Я потихоньку забралась в постель и почитала еще кое-какие материалы о детях на «Вель д'Ив».

Последнее, что я вспомнила, перед тем как выключить свет в спальне, было лицо Гийома в тот момент, когда он рассказывал о своей бабушке.

___

Сколько времени они уже провели здесь? Девочка не могла вспомнить. Все ее чувства притупились, она чувствовала себя так, будто что-то внутри у нее умерло. Дни и ночи слились в сплошную неразличимую и однообразную череду. В какой-то момент она заболела, ее рвало желчью, и она стонала от боли. Она чувствовала, как отец обнимает ее, стараясь утешить. Но все мысли ее были только об одном — о маленьком братике. Она не могла не думать о нем. Иногда она доставала ключ из кармана и исступленно целовала его, как будто это были его маленькие пухлые щечки и кудрявые волосы.

В последние дни здесь умерло несколько человек, и девочка видела их агонию своими глазами. Она видела, как мужчины и женщины теряли рассудок в этой ужасной, удушливой жаре, видела, как их валили наземь и привязывали к носилкам. Она была свидетельницей сердечных приступов, самоубийств и приступов лихорадки. Девочка смотрела, как из помещения выносят тела. Еще никогда ей не доводилось видеть такого кошмара. Ее мать превратилась в кроткое и безропотное животное. Она почти не разговаривала. Она лишь молча плакала. И молилась.

Однажды утром громкоговорители выплюнули короткие слова команды. Они должны были взять с собой вещи и выстроиться у входа. Соблюдая тишину. Девочка поднялась на ноги, пошатываясь от слабости и головокружения. Колени у нее подгибались, и ноги едва держали ее. Она помогла отцу поднять мать на ноги. Они взяли с собой сумки и узлы. Толпа медленно продвигалась к дверям. Девочка заметила, что люди шли, с трудом сдерживая болезненные стоны. Даже дети ковыляли, как столетние старики, со сгорбленными спинами, опустив головы. Девочке хотелось знать, куда они направляются. Она уже решила было спросить об этом отца, но, взглянув на его осунувшееся, мрачное лицо, поняла, что сейчас он ничего не ответит. Неужели они наконец отправляются домой? Неужели наступил конец их мучениям? Неужели все закончилось? Неужели она сможет пойти домой и освободить братика?

Они медленно шли по узкой улице, и полицейские подгоняли их. Девочка видела, что отовсюду — из окон, из дверных проемов, с балконов и тротуаров — за ними наблюдают местные жители. У большинства из них были пустые, ничего не выражающие лица. Они просто стояли и смотрели, не говоря ни слова. Им все равно, подумала девочка. Им все равно, что с нами сделают, куда нас ведут. Какой-то мужчина засмеялся, показывая на них пальцем. Почему, подумала девочка, почему он смеется? Неужели мы выглядим смешными в дурно пахнущей, порванной одежде? И поэтому они смеются над нами? Неужели это так смешно? Как они могут смеяться над нами, как они могут быть такими жестокими? Она хотела плюнуть им в лицо, накричать на них.

Женщина средних лет перешла улицу и быстрым, незаметным движением сунула что-то ей в руки. Это оказалась небольшая мягкая булочка. Полицейский оттолкнул женщину в сторону. Но девочка успела увидеть, как та вернулась на другую сторону улицы. Женщина пробормотала: «Маленькая бедняжка. Да смилостивится над тобой Господь». Интересно, что сейчас делает Бог, вяло подумала девочка. Неужели он отвернулся от них? Или он так наказывает их за что-то? Она не знала, за что. Ее родители были не особенно религиозными людьми, хотя она знала, что они верили в Бога. Они не воспитывали ее в традиционном религиозном духе, как воспитывали Арнеллу ее родители, соблюдая все обычаи и обряды. Девочка подумала: может быть, в этом и заключается их наказание? Кара за то, что они верили недостаточно сильно?