Записки санитара морга - Артемий Ульянов

– Сдается мне, коллега, что вы слишком высоко цените свой покой, – холодно процедил он, проходя в отделение. – А раз так, чтоб вас никто не тревожил, рекомендую заняться надомной работой по разнарядке Всероссийского общества слепых – розетки собирать, конверты склеивать. Вы зрячий, будете три нормы делать, – добавил заведующий, удаляясь по коридору. И, обернувшись на повороте, резюмировал: – На первый раз прощаю. А записку приказываю сожрать, чтоб впредь неповадно было.

– Слушаюсь, Виктор Михалыч, – облегченно ответил я, торопливо засовывая бумажку в рот.

«И что мне на этот раз написать? – думал я, держа в руках листок и ручку и вспоминая тот случай. – Санитара унес орел. Вернет к утру. Просьба подождать», – всплыло в мозгу, от чего я залился пародийным крякающим смехом.

Кое-как уняв веселье, по-детски высунув язык и пыхтя, начертал старательными печатными буквами стандартное: «Ушел в отделение. Буду через 20 минут. Просьба подождать». Подумав, мелко приписал внизу «санитар».

«Если будут звонить, а звонить они будут, даже если записку прочтут… Двадцать минут мне хватит, чтобы прийти в себя. Соберусь, сделаю морду кирпичом, схвачу документы и пойду журнал оформлять. Глядишь, и обойдется», – решил я, сильно сомневаясь в том, что эти двадцать минут что-нибудь изменят.

Вся эта суета вдруг показалась такой мелочной и унизительной, что стало противно. «Вот в таком мельтешении вся жизнь и пройдет, – размышлял я, брезгливо морщась. – Интересно, а способна ли землеройка отрастить крылья?»

И в тот самый момент, когда передо мною возникла землеройка, горделиво парящая с ошарашенным орлом в лапах, пронзительная судорога впилась в тело, отдаваясь болезненным электрическим разрядом в каждой клетке. А следом за ней – еще одна, и еще, и еще. Вдруг холодный пот окатил с ног до головы, укутав в мерзкую липкую пленку. И все потому, что кто-то уверенно жал на кнопку звонка служебного входа.

Звонок стих. С трудом повернувшись по направлению к служебному входу, я медленно пошел к нему, комкая в руках записку и продолжая с силой чеканить слова.

– Доза большая, от этого паника на ровном месте! Это перевозка. Скажешь, что весь день с похмелья. Они поверят. Все!!! Успокойся!!!

Добравшись до двери на непослушных чужих ногах, дрожащей рукой взялся за ключ, торчавший из замка. Его сталь показалась мне пронзительно ледяной, и холод этот струился по пальцам звенящим пульсирующим потоком, стремясь забраться в самую сердцевину моего сознания. Секунду-другую помедлив, глубоко вдохнул, и рывком натянув на лицо тугую маску усталого равнодушия, стал открывать дверь, отделявшую мой сказочный уютный мирок от остального человечества. Щелчок, еще один, и вот я уже толкаю ее вперед. Необъяснимо медленно, с тоненьким сочувственным скрипом, она отделяется от косяка, торжественно отверзая проход в Царство мертвых.

Стоя перед дверным проемом, я смотрел на крыльцо отделения, пытаясь унять страх, переплетенный с щемящим душу восторгом. Наверное, что-то подобное чувствовал космонавт Леонов, впервые выходя за пределы корабля. Любой посторонний наблюдатель, взглянувший на эту банальную ситуацию со стороны, увидел бы лишь двух крепких мужиков в синих рабочих комбинезонах. Но если бы он мог попасть в мою шкуру, то никогда не забыл бы этого величественного зрелища.

Передо мною предстали две огромные, плавно вибрирующие лазурные фигуры, сильно напоминавшие земных обитателей. Замысловатые узоры, наполненные неведанным мне сакральным смыслом, стремительно стекали с них вниз, обрушиваясь им под ноги и тут же превращаясь в серый вязкий туман, стелящийся по крыльцу отделения. Обрамленные мягким пастельным сиянием уходящего вечернего солнца, эти двое лучились потусторонним свечением, заливая темный коридор патанатомии глубоким теплом. Лица их переливались, беспрерывно меняясь… От сурового удивления к сочувствию, веселой беспечности, внимательному любопытству, к скрытой иронии и обратно. Мало того, от них исходило могучее, хоть и еле слышное, пение, напоминавшее звук летавров и таящее в себе почти неуловимую мелодию, гармонично сплетающуюся с сиянием и бегущими узорами. И резкий, дурманящий аромат свежей июньской клубники, наступающий на меня плотной тяжелой волной, был частью той музыки. А когда он откатывался назад, то перерождался в затухающий запах подгоревшего омлета, чтобы спустя мгновение вновь кинуть клубничную волну…

Это масштабное магическое явление, втиснутое в дверной проем служебного входа, обрушилось на санитара Антонова за какую-то долю секунды, которая будто застыла на месте, дав мне время вкусить это зрелище. Чуть приоткрыв рот, я уперся в него застывшими глазами, которыми мог разом видеть, слышать, обонять…

Но вдруг эта доля секунды стала быстро таять, словно спохватившись, что задержалась со мною дольше обычного. Второпях скомкав потрясающее зрелище, она уступила место другому времени, что терпеливо дожидалось своей очереди. И тогда магия момента рухнула, разом сменив мистических визитеров на Гену и Юрку – фельдшера и водителя-санитара бригады городской подстанции трупоперевозки. С ними была и Клавдия Васильевна Иванова. Замотанная в простыни, она лежала в кузове старенького облезлого «рафика».

– Здорово, трудяга, – делая шаг вперед, устало бросил дородный круглолицый Генка, алея непроходящим детским румянцем. Немногословный мрачный Юрка, получивший среди санитаров кличку «Немой», как обычно, лишь только кивнул мне.

– Здрасьте, – почему-то смущенно пробормотал я, словно подросток, застуканный с сигаретой в зубах.

– Держи документики, – сказал фельдшер, сунув мне в руку медицинскую карту покойницы и сопроводительный талон-наряд. – На вскрытие, – добавил он. «Секция раз», – прозвучал чей-то посторонний голос у меня в голове.

Кивнув, я с облегчением пошел за журналом регистрации трупов, унося подальше от своих непрошеных гостей потную бледную рожу с огромными зрачками. «Вроде не заметил», – подумал я, стараясь твердо ступать по колыхающемуся коридору. «Только бы сейчас орел не пожаловал».

«Странно, что он внимания не обратил», – размышлял я, беззвучно шевеля губами и аккуратно, по буквам записывая фамилию Клавдии Васильевны в графу журнала. «А ничего странного», – отвечал я самому себе. «Когда человек в таком состоянии, когда что-то такое значительное происходит, он как бы не здесь, а где-то далеко. Вот его остальные и не замечают. Оболочку физическую видят, а самое главное – нет. Ниндзя японские могли так на людей влиять, что на них внимания не обращали, словно их и нет вовсе», – галопировало мое сознание, захлебываясь догадками и предположениями, которые моментально превращались в волнительные открытия. «И если я сейчас под потолок взмою и полечу у Генки на глазах, он меня тоже не заметит. «Наверное, Бог специально так устроил, чтобы в такие важные моменты никто не мешал. А ниндзя это дело, значит, раскусили и в своих интересах применяли. Хитрые япошки», – с трудом поспевал я за мыслями, выводя фамилию. Закончив заполнять журнал, присмотрелся к графе в журнале и вдруг обнаружил, что вместо «Иванова» написал «Ивановшта». А вместо обозначения «вскр» (означавшее, что труп поступил к нам для вскрытия), вышло «всшткр». «Всшткрытие – значит «вскрытие, одна штука», – с трудом сдерживая внезапно нахлынувший приступ нездорового веселья. «Да и хрен с ним, с этим журналом. Потом поправлю», – решил я. И уже хотел закрыть журнал, но почему-то вновь поднес его к глазам, всматриваясь в надпись. На этот раз ошибки не было.

Осторожно положив журнал на место, замер, прислушиваясь. Соприкоснувшись с каталкой, тело Клавдии Васильевны издало глухой стук. Он означал, что парни закончили свою нехитрую работу, и вот-вот уедут. Если только не задержатся, чтобы позвонить… или сходить в туалет. Но мне повезло. «Все, Тёмыч, мы погнали», – вскоре услышал я. Надо было что-то ответить, иначе они бы могли начать искать меня в отделении, чего мне совершенно не хотелось. Казалось бы, чего проще крикнуть «пока». Или «счастливо», «до скорого», «увидимся». «Ага, давайте» тоже бы вполне сгодилось. Но тут-то я и попался. Секунды шли, а я никак не мог выбрать какой-то один из этих вариантов, вертя их в голове, словно в поисках единственно верного ответа. Поняв, что тянуть больше нельзя, сипло выкрикнул неожиданно литературное «всего доброго!». И сам себе удивился.

– Ты бы еще «до новых встреч» добавил! – проскрипел я сквозь заливистый смех, когда хлопнула входная дверь. Хорошенько проржавшись, я пошел закрывать дверь, смакуя сладкое облегчение. – Фху-у-у-у, пронесло, слава богу, – прошептал я у поворота к служебному входу. А когда повернул, озадаченно остановился, изумленно глядя на каталку.

Такого от Клавдии Васильевны я не ожидал. Она была не просто мертвой пожилой дамой. А очень большой мертвой пожилой дамой.