Московит - Борис Давыдов

Мне рассказывали люди, которым можно верить: как-то голливудскую суперзвезду во время его визита в Россию привезли на показательные бои. Среди прочей «спецуры» там были ребята из одной части… словом, ее номер скажет очень многое знающим. А кто не знает – и не надо. Все равно не поймут… Так вот, легендарный актер-буддист внимательно посмотрел на то, что они делают, а потом очень вежливо, но категорично отказался от поединка. Хотя по сравнению с ним самый крупный из тех ребят казался чуть ли не дистрофиком…

И правильно сделал, что отказался! Убить не убили бы, но покалечить могли запросто, причем без всякого злого умысла. А оно ему надо – при его графике съемок и астрономических гонорарах?..

…Кстати, чья это была инициатива – проследить, чтобы мне не подсыпали яду в питье? Тут что – принято травить посторонних? Неужели сам князь так беспокоится о каждом своем госте? Или мне одному зачем-то оказана такая честь? Или это пан Дышкевич на всякий случай подсуетился: вдруг странный человек, привезенный в замок, и впрямь окажется ценным для господина, так лучше уж перестраховаться?..

Поставив пустой кубок на поднос, я повернулся к Стивену:

– Я готов следовать за паном! Куда прикажете?

Он вместо ответа махнул рукой в сторону двери: иди, мол, а там укажут. И тут же двинулся за мной, держась почти вплотную.

Стражники, замершие по обе стороны проема, быстро подвинулись, пропуская нас, потом зашагали за Дышкевичем, четко ступая с ним в ногу (это было хорошо слышно, строенное гулкое эхо буквально отскакивало от стен и потолка коридора).

Молодцы, ребята! Со строевой подготовкой у вас все в порядке… А вот как со всем прочим – скоро будет видно.

Это «скоро» наступило примерно через десять минут.

Сначала меня привели в довольно просторное помещение, куда более роскошное, чем комната, где пришлось ждать. Стены обиты яркой и явно дорогой материей, по углам расставлены стулья с высокими резными спинками на гнутых ножках, а наборный паркет с очень красивым и сложным рисунком казался просто великолепным, особенно в солнечных лучах, льющихся через два широких окна. Я им невольно залюбовался. Всегда питал слабость к хорошей работе по дереву, знаете ли…

«Не отвлекайся, Андрюха! Ты идешь прямо к тигру в пасть!» – снова не утерпел внутренний голос.

«Сам знаю», – лениво огрызнулся я. Чисто для порядка: пусть не считает своего хозяина умственно отсталым.

Логово «тигра», точнее, большой зал лубенского замка, где пресветлый князь Иеремия-Михаил Корбут-Вишневецкий пожелал принять меня, допустив пред свои ясные очи, находился по соседству с этой комнатой за плотно закрытой дверью, высокой и двустворчатой. Это объяснил мне все тот же Стивен, перед тем как тщательно обыскать на предмет наличия оружия.

– Проше пана, по долгу службы обязан… – все тем же холодным, хоть и не грубым, голосом произнес он, проводя ладонями по моему телу. Достаточно профессионально, надо признать. Любой предмет, превышающий размером зубочистку, был бы обнаружен. Нащупав заграничный паспорт во внутреннем кармане, пан Дышкевич как-то неопределенно хмыкнул, задумался, потом решил, видимо, что это не представляет опасности. Ведь не пистолет, не нож, даже не бритва… Пожал плечами и еще раз окинул меня изучающе подозрительным взглядом, в котором так и читалось: «Ладно, сейчас ты вывернулся, сукин сын!..»

Стражники, стоявшие по обе стороны вышеупомянутой двери – точь-в-точь в такой же одежде, как парочка, сопровождавшая Дышкевича, – буквально впились в меня взглядом во время обыска. И тоже, кажется, были разочарованы отсутствием результатов.

Я посмотрел на гиганта, постаравшись вложить в свой взгляд всю гамму чувств – от сдержанного возмущения таким недоверием до смиренного принятия судьбы: мол, что же поделаешь, настали опасные времена, а жизнь князя драгоценна! И, естественно, не стал ему сообщать ядовито-медовым голосом: пан мог бы искать хоть до второго пришествия и ничего бы не обнаружил, а я все-таки сейчас пронесу в зал оружие, прямо у него под носом. Очень опасное оружие. Невидимое и всегда находящееся при мне…

Дышкевич произнес пару коротких, рубленых фраз, отдавая команду. Стражники четким, выверенным движением распахнули створки. Начальник стражи переступил порог зала первым, стоявшие у двери – вслед за ним, а те, что привели меня сюда, жестами показали: ступай, мол, твоя очередь! Я не заставил себя долго упрашивать. Остальные тут же двинулись за мной, взяв «в коробочку».

Если скажу, что вошел в зал, сохранив полное спокойствие, – это будет вранье. Но и страха тоже не было. Скорее, напряжение, вызванное осознанием важности и сложности задачи, а также непосредственно грозящей опасности. И мысль об Анжеле тоже давила, чего уж там… Сердце заколотилось чаще и сильнее обычного, во рту пересохло, а пальцы рук и ног начали покалывать невидимые ледяные иголочки…

«Спокойно, Андрюха! И не в таких передрягах бывал… Прорвемся!»

Глава 10

Пан ротмистр Подопригора-Пшекшивильский все на свете отдал бы за благословенную возможность провалиться сквозь землю… точнее, сквозь паркет главного зала. Но, увы, злая судьба не дала ему этого последнего утешения, и оставалось только до дна испить чашу мучительного, беспредельного позора.

Лицо пылало, как если бы он стоял вплотную к жарко пышущему костру, сердце билось о грудную клетку так, словно стремилось проломить ее и выскочить наружу, а горло перехватило спазмом. Мало того, на глаза навернулись предательские слезы, вот-вот готовые пролиться, лишить незадачливого ротмистра последних остатков самоуважения и воинской чести.

Тадеуш презирал и ненавидел себя. Но куда большую ненависть он испытывал к предателю, ловко прикинувшемуся порядочным человеком. Который – о Езус, как сильно людское коварство! – сразу понравился ему, вызвал непритворную симпатию… И теперь держал жизнь пресветлого князя, надежды и опоры Речи Посполитой, в своих руках.

Их разделяло всего несколько шагов. Но с тем же успехом могла разделять бездонная пропасть. Это расстояние не покроешь мгновенным прыжком, даже самым отчаянным. Он успеет полоснуть лезвием по княжескому горлу…

Сбоку доносилось хриплое, клокочущее дыхание пана Дышкевича. А сзади что-то бормотал иезуит Микульский. Ротмистр сейчас даже не способен был понять, что именно. Кажется, духовник призывал на помощь и Отца, и Сына, и Святого Духа, вкупе с Маткой Боской и всеми апостолами…

А потом послышались слова этого… Подопригора-Пшекшивильский даже не нашел бы подходящее по крепости определение. Голос казался ему противным карканьем старого ворона:

– Ты видишь, пресветлый князь, что я не солгал тебе. Здесь была куча народу, и никто из них не смог мне помешать.

Уши и щеки ротмистра, и без того пылавшие, налились еще более густым алым румянцем.

– Я с тебя шкуру заживо сдеру! – заскрежетал зубами взбешенный Дышкевич, испепеляя чужака ненавидящим взглядом. – По кусочкам! Сдохнешь в адских муках, пся крев!

Не обратив ни малейшего внимания на эту угрозу, странный и страшный человек продолжал:

– Так подумай, княже: может быть, и другие мои слова тоже были правдой? Может, мои сведения и впрямь стоят того, чтобы выслушать их наедине? Я стремился к тебе потому, что знал: ты не только бесстрашный воин и прославленный полководец, но и очень умный человек. Ты способен понять и оценить то, что другим недоступно. А то, что я знаю, может очень помочь Речи Посполитой. Более того – может спасти ее… Так неужто я ошибся в тебе? Неужели ты оттолкнешь протянутую руку? Погубишь свое отечество из-за упрямства и уязвленного самолюбия? Если так – значит, я напрасно погибну. Но и государство погибнет тоже…

И в следующий миг мужчина в странной синей одежде сделал то, отчего все присутствующие впали в самый настоящий ступор. Он положил кинжал на колени Вишневецкому, по-прежнему сидящему недвижимо, как статуя, отступил, пятясь, от кресла и отвесил князю поясной поклон:

– Моя жизнь в твоих руках, княже. Поступай, как велит тебе ум и совесть.

Кто-то из советников, не сдержавшись, громко ахнул. Иезуит трясущимися губами начал бормотать: «Восславим Господа…»

Стряхнув оцепенение, пан Дышкевич, ротмистр и стражники бросились вперед, толкаясь и мешая друг другу. Сейчас каждый из них мечтал только об одном: первым добраться до горла «пана Анджея».

– Стоять!!!

Голос Вишневецкого прозвучал вовсе не громоподобно, но эффект был такой, будто в зале выпалили из пушки.

Мужчины, проскочив по инерции еще несколько шагов, замерли. Ненавистный чужак был совсем рядом, до него можно было уже дотянуться, но они не смели тронуть его без приказа господина.

Князь медленно поднялся с кресла. Он смотрел не отрываясь в глаза человека, только что позволившего себе невероятную, неслыханную дерзость. А тот точно так же смотрел в глаза Иеремии – внимательно, без тени страха, даже с некоторым вызовом.