Тяжесть венца - Вилар Симона

Анна рыдала. Мать Эвлалия прижимала к груди ее голову, утешала. Слова ее звучали глухо, безобразная раздвоенная губа топорщилась.

– Плачь, дитя мое, плачь. Слезы – благодать Божья. И уповай только на Него. Ибо учит Он нас: призови Меня в день скорби, и Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня.

Когда сестры-монахини после ночного богослужения возвращались в общую опочивальню, Анна оставалась стоять на коленях, не отрывая взгляда от тонкой свечи, горевшей перед реликварием со святыми дарами. Сжав на груди руки, она трепетно повторяла:

– Слава и хвала тебе, Мария Присноблаженная. Благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего – Иисус, проливший кровь свою за грехи наши… Пресвятая Дева! Будь заступницей Филипу, ибо все, что ни делал он, он делал ради меня. Господь всемилостивый, будь добр к мужу моему и сыну, невинному и не познавшему еще греха!..

В то время Анна находила утешение, просиживая с дочерью, прижав к своей груди белокурую головку дочери Филипа, сестры Дэвида… Но Кэтрин раздражали эти молчаливые объятия матери. Она начинала ерзать, вырывалась и в конце концов убегала либо на кухню, смотреть, как сестра Геновева печет пирог, либо на стены обители, откуда с завистью наблюдала, как деревенские ребятишки шумной гурьбою рвут плющ и остролист для рождественских украшений. Девочка отчаянно томилась в заточении. Привыкнув к жизни в шумном замке, где она была маленькой госпожой и все счастливы были поиграть с ней, она испытывала глубокое разочарование, оттого что это чудесное путешествие завершилось столь печально. Порой она просила мать вернуться в Нейуорт, но леди Анна всякий раз при одном упоминании о замке заливалась слезами. Когда в Сент-Мартин наведывался герцог Глостер, Кэтрин требовательно настаивала, чтобы он увез ее. Добрый герцог лишь улыбался в ответ.

– Ты хочешь оставить маму совсем одну?

И когда Кэтрин начинала отрицательно мотать головой, он прибавлял:

– Будь умницей, Кэт. Ты должна быть поласковее с матерью и пореже напоминать ей о Гнезде Орла. И тогда однажды я возьму тебя с собой в Йорк или в Ноттингем, где на озерах плавают лебеди, и ты будешь кататься на белом как снег пони, которого я тебе подарю. Все мальчики и девочки захотят с тобой играть, потому что ты станешь принцессой.

Но герцог уезжал, а Кэтрин по-прежнему продолжали держать взаперти.

В день Богоявления, когда окрестные крестьяне сошлись в монастырскую церковь на праздничную службу, Кэтрин была чрезвычайно оживлена и без устали болтала о чем-то в притворе церкви с деревенским мальчишкой. Однако во время трапезы вдруг стала подозрительно смирной, отказалась от праздничного пирога и необычайно рано ушла спать в общую опочивальню, куда в последнее время окончательно перебралась.

Ближе к вечерней молитве Анну разыскала перепуганная сестра Агата, сообщив, что у девочки жар, лицо ее опухло и покрылось сыпью, она никого не узнает.

Как ни странно, именно это новое горе словно пробудило Анну. Осмотрев дочь, она повернулась к испуганным монахиням и начала властно и твердо отдавать приказания, будто госпожа в собственном замке. Сестры засуетились, забегали, и даже не терпевшая посягательств на свою власть мать-настоятельница покорно отправилась выполнять ее распоряжения.

Монахини-бенедиктинки были обязаны заниматься врачеванием, поэтому в кладовых монастыря нашлось достаточно лечебных трав и снадобий. Сестры удивились, что Анна оказалась столь сведущей в медицине, но еще в большее изумление их привели та твердость и сила духа, которые обнаружились в этой, казалось бы, совершенно сломленной женщине.

Как оказалось, эта болезнь уже довольно широко расползлась в приходе, и леди Анна, бодрствовавшая у изголовья дочери двое суток, пока у нее не начал спадать жар и не исчезла сыпь, тотчас отправилась в селение и принялась лечить детей из долины. Тогда-то она неожиданно и узнала, что начальником отряда, охранявшего ее, является тот самый Джон Дайтон, который одно время служил в Нейуорте.

– Когда я попросился к герцогу в услужение, он велел мне стать вашим охранником, – глухо проговорил Дайтон в ответ на удивленный вопрос Анны Невиль. – Милорд считает, что вам будет спокойнее, если поблизости окажется человек из Гнезда Орла.

Анна была слишком утомлена, чтобы долго расспрашивать его или размышлять над фактом появления нейуортского ратника здесь. Ее больше занимало, как поправляется Кэтрин, она навещала детей в долине и стала находить общий язык с сестрами в обители. Постепенно она начала возвращаться к жизни.

Приехавший к ней с очередным визитом Глостер сразу отметил это. Он вызвал Анну, и они какое-то время сидели в покое странноприимного дома, где обычно останавливался герцог во время своих приездов. Анна перебирала крохотные посеребренные четки. В камине под колпаком тлели куски торфа и пылал сухой утесник. За окном уже вторые сутки без устали падал пушистый снег.

Молодая женщина заговорила первой:

– Милорд, здесь в долине я встретила человека по имени Джон Дайтон. Он сказал, что вы повелели ему охранять меня. От кого? Кому может понадобиться вдова нортумберлендского барона, ищущая покоя за стенами уединенной обители?

Ричард Глостер внимательно взглянул на Анну. Ему показалось, что ее голос приобрел былую твердость, исчезла прежняя вялость интонации, когда Анна будто делала над собой усилие, роняя каждое слово. Значит, она действительно оживает, а следовательно, настала его пора действовать.

– Вы забываете, Анна, что по происхождению вы из рода Невилей, а ваш деверь, герцог Кларенс, владеет вашей долей наследства Делателя Королей на незаконном основании. Мой брат Джордж некогда объявил вас умершей, дабы прибрать к рукам ваши земли. Однако Кларенс знает, что, если обман раскроется, он вынужден будет поделиться с сестрой покойной Изабеллы, чего ему явно не хочется. К тому же его люди ищут вас по всей Англии, чтобы подтвердить слова своего господина о смерти Анны Невиль.

Анна пожала плечами.

– Сент-Мартин слишком глухое место, чтобы кто-то мог заподозрить, что там скрывается бывшая принцесса Уэльская. Впрочем, если вы не убеждены в надежности Литтондейла, можете отправить меня обратно в Нейуорт. Уж там-то меня Кларенс не отыщет, а я буду дома, вблизи от могил дорогих мне людей, под охраной преданных слуг.

Ричард задумчиво покусывал нижнюю губу, не отвечая, и в это мгновение Анне впервые пришло в голову, почему Ричард Глостер так стремился увезти ее из Нейуорта и скрыть в своих владениях. Но она не успела ничего сказать, ибо герцог заговорил сам:

– Господь свидетель, что обитель святого Мартина для вас сейчас гораздо предпочтительнее замка на скале в Пограничном крае. Вы не ведаете о том, как обстоят сейчас дела на границе. Битвы, начавшиеся еще в дни падения Нейуорта, не прекращаются и сейчас. Мои люди и люди Перси без сна и отдыха стерегут рубежи. Одним словом, этот край ныне не походит на землю обетованную и там вовсе не место для малышки Кэтрин Майсгрейв.

Анна уронила четки. Ее лицо, обрамленное траурным покрывалом, стало еще бледнее.

– Нейуорт когда-то был для меня дороже всей Англии. И моя дочь – наследница нейуортских Майсгрейвов. Это ее земли.

– Это так. Кэтрин навсегда останется хозяйкой Нейуорта. Однако она могла бы владеть и землями в Йоркшире, Уорвикшире, Ланкастере и других графствах, и, да позволено мне будет сказать, это может сделать ее куда более счастливой, чем суровая, полная борьбы и опасностей жизнь на краю света.

– Владения, о которых вы упомянули, уже давно не принадлежат мне. Вы сами сказали, что их присвоил герцог Кларенс, а он не тот человек, который будет делиться полученным.

– Аминь. Но мне странно, что вы так легко смирились. Ибо эти владения могли бы вновь стать вашими, если вы позволите мне объявить, что вы живы.

В камине с сухим треском вспыхнула вязанка утесника, осветив ясным светом лицо Анны. Ричард заметил, как в ее глазах промелькнуло удивление.

– Милорд, не хотите ли вы уверить меня в том, что до сих пор хранили тайну Анны Майсгрейв?