ДНК неземной любви - Татьяна Степанова

– И правда двери настежь, – капитан Белоручка потрогала створку распахнутой двери театра. – Что ж он все тут бросил без присмотра? Вот так сразу?

– Как это бросил? – спросила Катя.

– Но он же здесь, в театре, работал, я так понимаю, ночным охранником. Эта охрана обычно как дежурит? Запрутся у себя, камеры включат, если есть... Кстати, тут они имеются, камеры-то эти? И телик гоняют всю ночь, а потом баюшки завалятся, – капитан Белоручка внимательно оглядывала двери. – Смотри, запоры какие, а все открыто. Сам, что ли, открыл? Получается, что сам, раз вышел. На грозу любоваться? Да вроде она только-только начиналась, эксперт говорит: убили его либо еще до грозы, либо когда уже полил дождь. Чего ж он на бульвар поперся? Зачем?

– А вдруг его здесь убили, а туда тело перетащили?

– Нет, он был убит именно там, хотя... Будем смотреть, разбираться. Эй, тут есть кто?

– Товарищ капитан, Лиля, проходи сюда – через фойе, – откликнулся из темноты мужской голос. – Мы здесь с Федуловым помещение осматриваем, проходите, сейчас свет включу в вестибюле, тут у них, кажется, выключатели.

Свет вспыхнул, но из десятка ламп в фойе отчего-то загорелось только две, и освещение было скудным. Катя смотрела по сторонам – обычное театральное фойе, все новое, видимо, театр ремонтировали и денег в интерьер вложили немало – лестница, гардероб, буфетная стойка – закрытая чехлом, зеркала... много зеркал.

Открытые ночью двери театра. Он, потерпевший, вышел из здания и перешел на ту сторону, переход со ступеньками тут в двух шагах, она, Катя, сама только что поднималась по этим самым ступенькам туда, а он...

– Как его зовут? – спросила Катя. – Следователь мне говорил, но я...

– Колобердяев Александр Александрович, так на его визитке написано. Пожилой, на вид за шестьдесят уже. – Капитан Белоручка внимательно оглядывала фойе, потом прошла мимо буфета к дверям с надписью «Служебный вход».

Двери были приоткрыты, там горел свет. Катя увидела длинный коридор с серым ковровым покрытием, еще одна дверь открыта – вторая слева. На пороге показался оперативник.

– Мы зал зрительный осмотрели, там ничего, все тряпками укутано. По-моему, у них нет сейчас представлений, лето ж... А там, судя по всему, его комната. Камер внутреннего наблюдения нет, так что не за монитором он дежурил, а по старинке. Телевизор работал, когда мы вошли... Чайник электрический был еще теплый. Да, там список телефонов должностных лиц. Материально ответственный у них некто Мартов, ну мы ему сейчас позвонили – на мобильный, позвонили и Говорунову, за него жена ответила. Сказала, что тот приехать не может, мол, с самолета, только что из командировки прилетел и выпил лишнее... в общем, пьяный... А Мартов сейчас приедет, хотя тоже никак поначалу в толк не мог взять, что случилось. Подумал, в театре пожар.

Следом за муровцами Катя вошла в небольшую квадратную комнату, где забранное решеткой окно было открыто, жалюзи подняты, где без звука все еще работал телевизор (звук выключили оперативники). На письменном столе – остатки снеди, чайник электрический на тумбочке в углу, на спинке стула висел черный пиджак, а в воздухе витал запах сигаретного дыма и алкоголя.

Капитан Белоручка показала на бутылку водки, где зелья оставалось на донышке.

– Похоже, один гулял, дежурил... Но все равно проверить не мешает, забирайте на экспертизу, упаковывайте. И еду, сравним потом с результатами вскрытия, когда эксперт заключение даст по гистологии.

Закончив осмотр этого помещения, снова прошли по коридору, проверяя двери, – это оказались либо артистические уборные, либо гримерные, и все заперты на ключ. Затем заглянули в зрительный зал.

Сумрак. Кресла под серыми чехлами, похожими на растянутые паруса. Алый бархатный занавес. Зал напоминал конфетную бонбоньерку – все новенькое, начищенное до блеска, недешевое и одновременно какое-то ненатуральное, словно склеенное, вырезанное из бумаги и папье-маше. Катя подумала: у многих нынешних театров вот такой вид, что-то уж очень коммерческое, почти магазин, только с занавесом и креслами для зрителей. И кресла эти – как и в большинстве других таких же театров – сборные. Два с такой обивкой, три с другой. Она не удержалась, подняла чехол, проверила – так и есть, гнутые ножки, итальянские ткани, пестрота. Приют комедиантов... Нет, трагикомическая артель...

Он, этот человек, что лежит теперь там, на аллее, без глаз... он оставил все это, хотя должен был охранять. И один ночью в дождь пошел туда – на бульвар. Зачем? Что заставило его так поступить?

– Что? Ты о чем? – спросила капитан Белоручка.

– Я удивляюсь, Лиля, что заставило его так поступить? Выйти на улицу ночью? И вообще, как такое возможно в самом центре... здесь... Сначала задушили, а потом глаза... Он же кричать должен был, на помощь звать.

– Когда за горло железной хваткой возьмутся, не очень-то закричишь. А там хватка была что надо, следы на горле у него видела какие?

– А может, нападавших несколько было? Наркоманы, хулиганье? Увидели пожилого человека и... – Но Катя чувствовала, что эта ее версия, скорее всего, далека от истины.

Слишком уж вид у капитана Белоручки мрачный и сосредоточенный. И у всех членов опергруппы, что продолжали искать улики там, на аллее, вид был такой, что версия обычного хулиганского нападения сразу отпадала.

– И не ограбили его, да? – спросила Катя. – Следователь про его бумажник упомянул, про деньги...

– Ты-то как тут все-таки оказалась? Не пойму я. – Лиля Белоручка обошла сцену вдоль рампы.

– Я же объяснила, мы допоздна в районе сидели, там операция по задержанию, я репортаж готовила, ребята-телевизионщики снимали. А потом меня дежурная машина домой повезла, я мимо Гоголевского сто раз ездила, ходила. У меня подружка есть – фотограф Анфиса, у нее тут студия в двух шагах от Кропоткинской, комната в коммуналке. А тебя из дома вызвали, да?

– Ага, представляешь, только-только уснула с таблетками...

– А друг твой... Митя, он не разоряется, когда тебя вот так, среди ночи, по звонку вдруг...

– Еще как разоряется, дуется потом по два дня. Вида не показывает, но переживает, ревнует дурачок, – капитан Белоручка фыркнула. – К счастью, не было его сегодня у меня, он по делам фирмы в Твери, только завтра явится, то есть уже сегодня...

– Лиль, я понять не могу, по какой причине его убили, а потом так страшно изуродовали? – Катя и не слушала ее, думала уже о том, о главном.

– Вы здесь, товарищ капитан? – В зрительный зал зашел один из оперативников. – Лиль, слушай, там этот приехал, кого мы вызвали... Мартов... Он немного того, не совсем трезвый... Сама с ним поговоришь или...

– Я сама поговорю, он там, в фойе? Слушай, а сюда, в театр, пригласите эксперта, лучше Сивакова, он самый опытный. Если он на бульваре закончил, пусть детально осмотрит кабинет, двери... пусть входные двери тоже осмотрит и обработает.

В фойе в тусклом свете ламп их ждал мужчина средних лет. Катя поняла, что это какой-то то ли продюсер, то ли художественный руководитель.

– Здравствуйте, – низенькая капитан Белоручка доходила вновь прибывшему едва до плеча. – Московский уголовный розыск, вот осматриваем место происшествия. Позвольте ваши документы.

– Вот, пожалуйста, водительские права, только их успел захватить. Я думал, тут все горит, полыхает. Подъехал, а пожарных машин нет, только там, на бульваре, милиция... сколько милиции, – Мартов протянул документы.

– Так, хорошо, Константин Петрович. Меня зовут Лилия Ивановна, я старший оперуполномоченный по особо важным делам.

– Вы сказали, место осматриваете... Что случилось?

Вид у этого самого Мартова неважный, лицо с резкими чертами помято, как будто след от подушки отпечатался на щеке. А какой еще может быть вид, когда человека будят заполошным телефонным звонком в три часа ночи? От Мартова к тому же тоже исходил резкий запах алкоголя.

Что это они тут, все алкаши, что ли? Катя понимала – сейчас, если капитану Белоручке удастся разговорить этого «продюсера», она получит о потерпевшем важную первоначальную информацию, так что стоит, стоит послушать этот допрос. Но тревога, любопытство и страх звали ее туда, обратно на бульвар. Эксперт ведь сказал, что материала для исследований достаточно. Нашли они там какие-нибудь следы? Улики? Но ливень же был, ливень чертов мог все смыть, уничтожить...

– Константин Петрович, вы кем работаете здесь в театре? – спросила Белоручка.

– Я исполнительный директор – контракты, договоры, материальное обеспечение, финансы, организация гастролей, выступлений на корпоративах – все на мне, все хозяйство. Кроме художественной и постановочной части, правда, в новом сезоне я выступаю как продюсер... Пожалуйста, скажите мне, что здесь произошло? В нашем театре?

– Это не в вашем театре, это на бульваре, – Лиля Белоручка оглянулась. – Давайте присядем, вот тут, у буфета, будет удобно. Мы расследуем убийство гражданина Колобердяева, которое...