Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

Его опять скрутило, да так сильно, что нелюдь не смог совладать с собою и глухо, но во весь голос застонал. Кровь у Лиса пошла на этот раз ухом и Еж, глядя на это, так же почувствовал резь в затылке, от которой туманился взор. Когда Рыжий пришел в себя и отдышался, то с негодованием напустился на Иголку:

— Да что вы такое с ней делаете, тьма вас побери, палачи проклятые?

— Нить! — догадался Еж и хмыкнул. Саднящая боль в голове не проходила.

— Да какая к черту нить! — Лис прикрыл воспаленные глаза ладонью.

— Сокол помер, — просто ответил Еж, удивленно наблюдая за реакцией, точнее за ее отсутствием.

— И что? — холодно осведомился Лис.

— Совсем умер, — добавил Иголка. — Его развоплотили.

Рыжий нахмурился, посему Еж понял, что убийство Пернатого — не его рук дело.

— Хм, интересно. Но при чем тут моя Змея?

— При чем? — Еж хохотнул, предчувствуя победу. — Они жили вместе. Твоя Змея любила Сокола, а Сокол трахал твою Змею.

Удар попал точно в цель. Ни одно оружие, ни одна рана не могла произвести на Лиса такого поистине убийственного действия, и Еж торжествовал, он оказался прав: Змея действительно была женщиной Предателя, и Предатель отреагировал так, как и должно. Лис посерел, левый глаз его мелко задергался, лицо вытянулось, пальцы впились в землю.

— Трахал? — медленно и уже ровным, без хрипа голосом произнес нелюдь, глядя куда-то через плечо Ежа совершенно стеклянным взором. — Что ж, жаль, что не я придушил эту… птичку.

Новый удар сквозь эфирный слой был нанесен внезапно. Иголка ойкнул и зашипел, сдавливая виски ладонями. Лис же как-то странно дернул головой вправо, будто шейные мышцы свело судорогой, повалился на бок, выпучив черные буркала, и медленно свернулся в калачик, запустив дрожащие пальцы в растрепанные дебри мокрой шевелюры. Еж, несмотря на боль, разламывающую череп на части, ликовал. Он видел, как вершится его месть, и уже представлял, чем она закончится. Иголка нашарил на своей груди маленькие ножны с ритуальным кинжалом, распустил тесьму и вынул клинок, другая рука сжала знакомую рукоять охотничьего ножа. Он медленно поднялся, преодолевая внезапную тошноту и утешая себя тем, что его злейшему врагу сейчас в десятки раз хуже. Но голос, размеренный и спокойный, что доносился из безвольной кучи скрученных конвульсией мышц, заставил его остановиться и слушать, будто находясь под действием каких-то неведомых, но очень сильных чар.

— Ты пришел мстить, глупый мальчишка. А сейчас ты думаешь убить меня, — Лис медленно приподнялся на трясущихся локтях, будто над ним довлел груз огромной тяжести. — Отрезать своим тесаком мне голову и воткнуть мне в сердце серебряное жало. Но ты не сделаешь этого.

Он резко выпрямился и повернул бледное, окровавленное и оттого очень страшное лицо к своему противнику.

— Будет иначе, — тон его был каким-то будничным и выдавал крайнюю усталость. — Мы будем драться, но поединок продлится не долго. Пара атак, две-три секунды, и все будет кончено: ты упадешь на землю, но не умрешь сразу. Мне нужна твоя кровь, чтобы перебить свой запах и отвести этим … наших собратьев со следа. Потому я перережу тебе жилы на ногах, чтобы ты не смог уйти, и горло, чтобы твоя руда залила эту поляну. Я умоюсь твоей кровью и скреплю ею свои волосы. Потом я вымочу ею свою одежу. А после я закончу то, что начал очень давно, и твои страдания прервутся.

— Поешь слишком самоуверенно для йока в твоем положении, — пытаясь скрыть свою растерянность, заявил Еж. — С чего ты решил, что сможешь выйти победителем?

— В моем положении? — Лис хмыкнул, откидывая волосы с лица, — Любое “мое положение” сильнее всякого твоего плана. Ты слаб и всегда был слабым. Потому именно на тебе, а не на твоем Учителе, я испробовал свой метод убийства. Ты слабак, слышишь меня, Еж? — он поднялся, с хрустом вправляя суставы, и Иголка вдруг понял, что его голова не болит, более того, боль отпустила и Предателя.

— А знаешь, в чем выражается твоя слабость? Настоящий воин ударил бы сразу, только-только завидев противника. Он не дал бы ему шанса прийти в себя и сориентироваться. Не позволил бы ему заговаривать себе зубы. Ты же решил насладиться. Глупец! Смертью наслаждаются лишь трусы и безумцы. Смерть требует уважения, и только. А ты — трус, потому что боишься этого мрака. Всегда боялся. Потому я презираю тебя, Еж. Потому без сожаления раздавлю, как мерзкую букашку.

По спине Иголки пробежал холодный ветерок. Лис был очень силен, но в отличие от столь человечной и добродушной Змеи, он был крайне жестоким и бесчувственным убийцей. Еж хмыкнул, понимая, что пора прощаться с жизнью:

— Ты убьешь меня, Предатель. Пускай! Я все равно не жилец в этом мире. Но победа осталась за мною. Мои слова долго будут мучить тебя, Чужой, выгрызут все, что осталось от твоей жалкой душонки. И будешь ты маяться до тех пор, пока я вновь не приду на эту землю.

Лис в ярости оказался еще более проворным, чем обычно: из разъятой артерии хлынула кровь, и Еж, захлебываясь, повалился на песок. Спустя несколько мгновений от йока осталась лишь кучка серебристого пепла в луже крови. Нелюдь тяжело опустился на поваленный ствол обомшелой сосны, держа в руках сочащийся рудою ком смятой рубахи. Проклятый молокосос действительно сумел причинить ему боль, да посильнее той, что мучила его пару минут назад. Лис отер лицо ладонью, оставляя багровые следы на белой коже и вдруг со всей силы швырнул мокрую тряпку оземь, ругнувшись так, что и у портовых шлюх свернулись бы уши, затем встал и, нервно печатая шаг, прошелся вдоль ручья, вглядываясь в свое еле различимое в сумерках отражение. Увиденное развеселило Лиса, вызвав на его лице кривую ухмылку. Он пригладил черные, лоснящиеся красным пряди, собрал их в небрежный пук на затылке и принялся натягивать на себя влажную, воняющую Ежом рубаху. За этим делом его и застал с шумом и треском вломившийся на поляну Даримир. Боязливо озираясь, белобрысый скользнул к ручью; заприметив Лиса, остановился, с опаской глядя на удивленного нелюдя; узнал его, некоторое время топтался на месте, видимо решая, что делать, и, обойдя йока стороною, все же споткнулся о торчавший из земли нож и растянулся, угодив прямиком в лужу крови. Лис, с интересом наблюдавший за неуклюжим парнем, покачал головою и отвернулся, оправляя рубаху. Что ему за дело до сумасшедшего мальчишки, к тому же немого. Правильно, никакого дела у нормального йока к ненормальному шептуну быть не