Летняя королева - Элизабет Чедвик (Англия)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мама, будьте уверены, я вспомню о вашем совете, когда буду общаться с английскими баронами, – спокойно сказал Генрих. – Я ценю ваши советы, вам это известно.
Императрица окинула его тяжелым, слегка подозрительным взглядом.
– Рада слышать, – сказала она.
– Ваша мать – дама мудрая и опытная, – сказала Алиенора вечером, когда они с Генрихом уединились, – но права ли она насчет Англии?
Она изучала крестик на цепочке, который подарила ей Матильда. Это была вычурная и не слишком красивая вещица, украшенная многочисленными драгоценными камнями разных форм и размеров. Алиенора знала, что Матильда ожидает, что невестка будет его носить. Она очень настаивала на этом, называя Алиенору дочерью, которой у нее никогда не было.
– Я всегда прислушиваюсь к советам матери, – ответил Генрих, – но это не значит, что я их принимаю. – Он стоял у стола и при свете только что зажженной свечи изучал полученные ранее письма. – Она часто рассуждает разумно, но с тех пор, как она покинула Англию, прошло шесть лет, и многое изменилось. Кроме того, она понятия не имеет о том, что такое гибкость. Она скорее сломает себя на две части.
Алиенора положила крест в шкатулку и закрыла крышку, чтобы не смотреть на него.
– Да, у меня сложилось такое впечатление. – Она сохранила нейтральный тон. Алиенора очень уважала свою свекровь, хотя ее терпение истощалось, и она все еще с опаской относилась к реакции Генриха на его мать, потому что не знала, насколько он действительно любящий или поддающийся влиянию сын.
– Она боролась все эти годы, и ее связи с Церковью и Германской империей бесценны. – Он бросил на Алиенору проницательный взгляд, словно мог прочитать ее мысли. – Может, я и ее сын, но я сам отвечаю за себя.
– Приятно слышать, – спокойно произнесла она.
Не ответив, он взял следующую часть корреспонденции, прочитал ее и тут же напрягся и насторожился.
– Что случилось?
– Ха! Твой бывший муж желает встречи, чтобы решить будущее, установить мир и согласие.
Алиенора взяла у него письмо. Составили послание писцы Людовика, но все было так, как сказал Генрих. Людовик желал уладить вопрос с Аквитанией и был готов отказаться от своих притязаний.
– Мы просили его об этом с тех пор, как родился Гильом, но он всегда отказывался, – сказала она. – Почему же сейчас согласился?
– Он говорит, что хочет посетить Компостелу и поклониться гробнице святого Иакова и желает заключить перемирие, чтобы сделать это.
– Похоже на Людовика, – сказал Алиенора, скривившись. – Будь его воля, он бы проводил свои дни, путешествуя между святилищами, изображая короля-паломника. Сугерий умолял и упрашивал его вернуться домой из заморских земель, но он отказывался слушать его, бродя от одной священной гробницы к другой, до тех пор, пока его не заставили.
Генрих пожал плечами:
– Я уверен, что он получит все, что заслужил своими благочестивыми странствиями, а пока что его одержимость не причиняет нам никакого вреда и даже может принести пользу.
Алиенора поджала губы.
– Возможно, но лучше быть начеку. При всем своем показном смирении он коварен.
– Я тоже, – напомнил Генрих с блеском в глазах.
Укрывшись от палящего августовского солнца под полотняным шатром, Генрих встретился с Людовиком в Верноне, на полпути между Парижем и Руаном.
Алиенора уже несколько дней чувствовала себя плохо и подозревала, что снова ждет ребенка. Она сказала об этом Генриху вчера, когда они приближались к месту встречи. Он пришел в восторг и исполнился самодовольства. Так он не только еще раз доказывал свою мужественность, но и досаждал французскому сопернику. Однако грудного сына они оставили в Руане с бабушкой. Взять его с собой было бы слишком острым уколом, да и политическая встреча – не место для младенца. Чтобы сгладить неловкость, Алиенора не присутствовала на встрече лицом к лицу, но оставалась рядом, чтобы подписать документы и поставить на них свою печать.
Среди французских придворных, присутствовавших на переговорах, была сестра Людовика Констанция, вдова сына короля Стефана Эсташа, и она пришла навестить Алиенору, пока мужчины общались в другом месте. Она стала совсем взрослой, и в линии ее скул и манере держаться угадывался сильный взгляд ее матери. У нее были такие же светлые волосы, как у Людовика, и тонкий длинный нос. Она приветствовала Алиенору с осторожной вежливостью.
– Я с сожалением узнала, что твоя мать умерла, – сказала Алиенора. – Она была благородной и решительной дамой, да упокоится она с миром.
– Надеюсь, я ее не посрамлю, – ответила Констанция. Ее голос был тихим, но в нем чувствовалась скрытая сила, и это тоже напомнило Алиеноре об Аделаиде.
– Вы делаете ей честь. – Алиенора старалась говорить искренне.
Констанция наклонила голову, принимая комплимент.
– Я скоро снова сочетаюсь браком, – сообщила она.
Алиенора сразу насторожилась, зная, что жених будет иметь большое значение для французских интересов.
– Поздравляю. Могу я спросить с кем?
Констанция бросила на Алиенору расчетливый взгляд.
– С графом Тулузским.
Алиенора замолчала. Вот почему Людовик согласился на переговоры. Он мог отказаться от своих притязаний на Аквитанию, но, заключив союз с Тулузой, будет оказывать давление на ее границы с двух сторон и сохранит свое влияние на юге. Он прекрасно знал, что целью Алиеноры было присоединение Тулузы к ее территориям. Выдав сестру замуж за графа, король Франции обеспечит потомкам присутствие на юге, если Констанция родит детей.
– Я желаю вам добра, – сказала Алиенора, стараясь сохранить нейтральный тон. В самом деле, она не желала Констанции зла, потому что, в конце концов, та была всего лишь пешкой, а Алиенора в своей жизни познала достаточно трудностей, вызванных чужой волей. Тем не менее сердце у нее сжалось.
– Тулуза принадлежит Аквитании, – сказала Алиенора Генриху, когда они остались одни в походном шатре. Сумерки окрасили небо в пурпурные и голубые тона. Она прихлопнула комара, пискнувшего у ее уха. – Я не допущу, чтобы Людовик наложил на нее руки с помощью сестры.
– Тебе не отменить этот брак, – сказал Генрих. – Я согласен, что это неприятно, но, как правитель, он обязан найти способ компенсировать потерю Аквитании.
Алиенора нахмурилась. Это была правда, но от этого она не становилась более приятной.
Генрих улегся на дорожную кровать и заложил руки за голову.
– В своем «паломничестве» в Компостелу он делает больше, чем поклоняется святому Иакову и
