Летняя королева - Элизабет Чедвик (Англия)

Он вошел в нее на полную глубину, и она прижалась к нему, наслаждаясь его силой и энергией, его откровенной сексуальной потребностью и удовольствием, столь непохожими на поведение Людовика. Ее восхищало, что Генрих радовался ее ответам и не ожидал, что она будет пассивной. Он был молодым золотым львом, а она – его подругой и достойной парой.

Генрих легонько погладил живот Алиеноры.

– Я готов наполнять тебя снова и снова ради удовольствия от зачатия, – сказал он. – Мы породим прекрасную династию сыновей и дочерей.

Алиенора повернулась в его руках лицом к нему.

– Твоя роль проста, – сказала она. – Вынашивать детей тяжелее.

– Согласен, но у каждого свой долг и своя роль.

Алиенора изогнула брови.

– Это правда, но то, что я ношу моих и твоих наследников, не означает, что я перестаю быть герцогиней. Я больше, чем просто племенная кобыла, предупреждаю тебя.

Генрих даже опешил.

– Конечно, это само собой разумеется.

– Если только ты не будешь воспринимать меня как должное, – сказала она, решив донести свою мысль до конца. – Я могу вынашивать и рожать детей, но я не отступлюсь от того, что положено мне по праву.

Он снова поцеловал ее.

– Тебе будет оказана честь, как и положено, я обещаю.

Алиенора поцеловала его в ответ, но почувствовала легкое беспокойство от тона его голоса. Она быстро поняла, что ее молодой муж – сила природы, увлекающая за собой всех. Люди должны были подчиняться его нуждам; он не подчинялся никому. Генрих держал свое слово, только если ему это было выгодно. Она должна была поставить себя так, чтобы стать для него важной во всех отношениях, а не только ключом к Аквитании и производителем наследников.

– Не давай обещания легкомысленно, – сказала она, – потому что я буду настаивать на их выполнении.

– Настаивай. Я не подведу. – Генрих продолжал ласкать и целовать ее. Он собирался рассказать ей об Элбурге и маленьком Жоффруа, но поскольку они были далеко, в Англии, решил, что пока ей не стоит об этом знать.

В пылу занятия любовью Алиенора расположилась на Генрихе, взяв инициативу в свои руки.

– Тогда давай скрепим твое обещание, – сказала она, слегка надвигаясь на него, кончики ее волос скользили по его груди и животу. – Я твоя жена, твоя любовница, мать твоих детей. – Она запрокинула голову, поднимаясь и опускаясь, и увидела, как его кулаки сжались на простынях. – Я герцогиня древнего рода, с землями и вассалами. Я была королевой; я стану ею снова; и я получу все, что мне причитается.

Генрих сглотнул и стиснул зубы.

– Господи, женщина…

– Поклянись в этом. – Она поднялась и села.

– Я уже поклялся, – вздохнул он, – но я клянусь еще раз.

– И ты должен поклясться еще раз, – сказала она, – потому что клятву произносят трижды – это обязательно. Она наклонилась и слегка укусила его за каждый сосок, достаточно, чтобы вызвать острое ощущение, граничащее с болью, но изысканное.

Его лицо исказилось.

– Клянусь!

Он схватил ее за бедра, чтобы удержать на месте, и вошел в нее стрелой, достигая кульминации сильнее, чем когда-либо в своей жизни, а она получала удовольствие оттого, что видела его и знала, что в этот момент вся сила принадлежала ей.

– Что скажет твоя мать о том, что Стефан тебя усыновил? – спросила она, когда они оба пришли в себя и подкрепились вином и творожными пирогами с тарелок на столике у кровати.

Генрих хмыкнул от удовольствия.

– Она будет в ярости, никаких сомнений. Мало того что Жоффруа Анжуйский был моим отцом, теперь меня к тому же усыновил человек, укравший ее корону, – она будет в ярости. – Он пожал плечами и откусил от пирожного, которым его кормила Алиенора. – Мать примет все как есть; она прагматична, и у нее нет выбора. Я просто не буду называть Стефана «отчимом», когда она рядом.

– А как насчет второго сына Стефана? Что он думает о том, что его отец сделал тебя наследником и лишил его короны?

– Сначала он был не в лучшем настроении, но не готов к дальнейшим действиям. Никто не поддержал бы его, включая его собственного отца. У нас был долгий разговор у могилы моего деда в Рединге, и Вильгельм согласился отступить. Те, кто начал борьбу, стареют и не хотят, чтобы их сыновья были втянуты в спор, когда у них под носом есть разумное решение.

Генрих взял привезенный кожаный рулон.

– Мы должны устроить церемонию, чтобы показать всем вот это.

В свертке, завернутом в пурпурную шелковую ткань, лежали ножны из тисненой кожи с деревянной сердцевиной. Эфес меча был выполнен в скандинавском стиле, с прекрасной гравировкой. Рукоять была перевязана красным шелковым шнуром и украшена фигурками зверей с открытыми пастями.

– Это меч моего прапрадеда, герцога Роберта Нормандского, – сказал он. – Он оставил его своему сыну, Гильому, который затем взял его с собой в бой, когда пришел завоевывать Англию. Он висел на могиле моего деда в аббатстве Рединга почти двадцать лет и теперь принадлежит мне. Вильгельм Булонский не будет оспаривать мое право владеть им. Меч был дан мне в знак того, что я стану королем с согласия всех баронов Англии. – Его глаза сияли, как серый свет на стали, и взгляд был таким же острым, как клинок. – Стефан проживет остаток своей жизни королем, а когда он умрет, корона станет моей.

Алиенора ощутила в нем силу, и ее сердце наполнилось гордостью и ликованием, но это не ослепило.

– А как же твои враги, те, кто строил замки и создавал себе маленькие королевства на протяжении всей этой войны?

– Уже отдан приказ о том, что замки лизоблюдов должны быть разрушены и что все должно быть восстановлено в том виде, в каком было в тот день, когда мой дед был жив. Этот меч символизирует возвращение к миру и справедливости, которые мы установили раньше – и установим снова. Это моя главная цель.

Она одобрительно кивнула. Генрих смотрел в будущее практично, а не руководствовался золотыми мечтами. В его словах слышалось нечто стоящее, стабильное и прочное, что со временем будет построено надолго. Пока же им оставалось править Нормандией, Анжу и Аквитанией – и наслаждаться друг другом.

51

Аббатство Фонтевро, май 1154 года

Остановившись, Генрих взглянул на стены аббатства Фонтевро и улыбнулся.

– Хорошо, что я вернулся, – сказал он. – Отец часто привозил меня и братьев сюда, чтобы навестить тетю Матильду, а иногда оставлял нас на ее попечение, пока занимался делами.

Алиенора развеселилась.

– Наверное, монахиням не