Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник) - Александр Филиппов

– Хи-хи-г-гхи… Какие гости! Прямо группа захвата! Больничный спецназ… Вы что, клистир мне такой толпой ставить собрались? Или… гх-хи… градусник?

Самохин повернулся, силясь разглядеть говорящего, но прежде всего ему бросилась в глаза довольно просторная, не похожая на больничную койка, прикрытая сверху полиэтиленовым балдахином. Сквозь проем в распахнутом пологе отставной майор разглядел высоко вздыбленную подушку, приподнятое гробиком одеяло, и… он даже не понял вначале, что перед ним. В мертвом свете люминесцентных ламп, струившемся из-под потолка, Самохин увидел нечто. Там, где обычно покоится голова лежащего, на белоснежной наволочке кровянела, пульсировала масса, напоминающая полураздавленную, размером с череп человека, огромную вишню. Из центра этого бесформенно-мясистого, сочащегося кровью куска и доносился потусторонний голос. Смешок перешел в тихое клокотание.

– Во, блин! – испуганно выдохнул Ванька и в растерянности опустил пистолет. – Мы, кажись, опоздали. Глянь-ка, как его отхайдокали!

Алое месиво дрогнуло студенисто, хрюкнуло, и в нем обозначилась сначала черная впадина рта, а затем блеснули ртутными шариками два пронзительных глаза.

Новокрещенов бесстрашно приблизился к тому, что лежало на кровати, склонился, вгляделся пристально, вымолвил озабоченно:

– Что-то я, болезный, с диагнозом затрудняюсь. Этот мясной фарш на вашем лице… Питательная маска? От ранних морщин?

– СПИД это, дурак! – проворчала, сердито клокоча и пульсируя, физиономия. – Саркома сосудистая, слыхал про такую? А еще халат нацепил, неуч…

Новокрещенов, явно не ожидавший подобного, отступил на шаг, потоптался нерешительно, поинтересовался, вертя бесполезный фонендоскоп:

– А вы, извините, гражданин Щукин будете?

– Чо, не похож? – хрюкнула маска. – Сейчас вот харкну те в рожу инфицированной слюной и – каюк.

Завороженный этим зрелищем Ванька пистолет все-таки поднял, направил в сторону лежащего на койке.

Самохин поежился, однако остался на месте, сжимая вспотевшей рукой лишний в такой ситуации револьвер, и наблюдал не без восхищения за быстро пришедшим в себя Новокрещеновым.

Бывший доктор спрятал фонендоскоп и, заложив руки в карманы халата, постоял, покачиваясь с каблука на носок, а потом уточнил сочувственно:

– Эта ваша… э-э… болезнь – следствие заражения при употреблении наркотиков? Или неразборчивости в сексуальных контактах?

– А тебе-то какое дело? Ты чо, в натуре, и вправду доктор? Хотя… гх-хе… ладно. Можно и поболтать, – булькнуло то, что было когда-то лидером преступной группировки Щукиным. – Спешить мне некуда… Я все дела, в натуре, уже закончил… – Он опять захрипел, заклокотал горлом, то ли смеясь, то ли задыхаясь.

Голова Щукина, кровяня подушку, дернулась, тело изогнулось змеисто, он приподнялся на кровати, сел повыше, выпростав поверх одеяла руки – желто-бурые, как у пролежавшего долгие годы в земле скелета, костистые, с длинными, не стриженными давно синюшными ногтями.

– А вы ребята прикольные, – сказал Щукин, отдышавшись. – Соображаете. Может, ширнемся на пару? У меня есть чем раскумариться!

Самохин выступил вперед, проговорил строго:

– Ладно, кончай треп. Мы к тебе, парень, по делу.

– Дела, командир, у следователя. А у нас так, делишки… – ерничал Щукин.

Несмотря на ужасный вид, исходивший от него гнилостный, трупный запах, – Самохин это явственно почувствовал теперь, – он ожил будто, подвижные капельки белесоватых глаз повеселели на кровавом бифштексе лица, забегали туда-сюда, зыркая на вошедших, – и впрямь, видать, умирающий был под кайфом.

– Тебе, Щукин, о душе думать пора, – осуждающе изрек Самохин. – А ты все храбришься, крутого из себя строишь… А мы ведь к тебе, в общем-то, по-хорошему пока…

– Да-а? – капельки глаз дрогнули, застыли и уставились на отставного майора, как кончики никелированных пуль.

Самохин почесал задумчиво револьверным стволом переносье, затем, спохватившись, спрятал оружие в карман – от греха, заговорил спокойно, доброжелательно.

– Дело, видишь ли, в следующем. Парень у нас… Ну, скажем так, родственник… в плен к чеченцам попал. Он там, на Кавказе, служил. В десанте. Короче говоря, мы и так, и эдак пытались, не можем его оттуда вытащить. А ты… У нас, знаешь ли, разведка тоже работает, и мы знаем, что ты с чеченской группировкой… или, как ее помягче назвать… диаспорой, вроде общие дела ведешь. Короче, вопрос так поставим… – Самохин сбивался постоянно, ибо не мог все-таки, как ни старался, заставить себя смотреть в глаза ужасного собеседника. – Либо ты даешь железное слово… ну, клятву вора, что ли… И парня нам через своих кентов-лаврушников возвращаешь, либо…

– Либо мы тебя кокнем прямо сейчас, и все дела, – улыбнувшись, сообщил Новокрещенов.

Щукин протянул тонкую, как бамбуковая палка, руку, попытался нашарить что-то над головой – кнопку сигнализации, должно быть.

– Лежать! – рявкнул Ванька, уже твердо, без растерянной дрожи направляя на него пистолет. – Руки на одеяло! Замри, как покойник!

– Да замру, совсем замру. Недолго осталось, – сварливо ответил Щукин, но руку опустил, сплел когтистые пальцы на груди – и впрямь покойник, осталось только свечку в них вставить. – Тем более, что жлоба моего, телохранителя, вы наверняка вырубили?

– А как же! – хвастливо подтвердил оправившийся от шока, вызванного внешностью собеседника, Ванька.

– И еще одна, – опять взял на себя инициативу Новокрещенов, – претензия к тебе, Щукин. Мы было обмен затеяли, кандидатуру нашли… подходящую. А твои братки его у нас увели.

– Кого увели? – искренне заинтересовался Щукин.

– Чеченца, которого мы, как бы это попонятнее выразиться… в заложники для обмена на солдатика взяли.

Щукин опять зашевелился, сел еще выше, опершись спиной на подушку, задохнулся от этого усилия, сказал хрипло:

– Ну я, в натуре, хренею от этой ботвы… Чо вы тут на меня грузите? Какие солдаты, заложники, чеченцы? Вы вообще-то, ребята, в ту палату попали? А то грохнете меня – а потом окажется, что, хе-гхе, не того…

– Того, того, – успокоил его Новокрещенов. – Мы ведь, Щукин, не просто так, не от балды на тебя вышли. Нам Федя Чкаловский насчет твоих дел полный расклад дал!

– Федя?! Кх-хе-гхе! – захлебнулся в кашляющем смехе Щукин и, вытащив из-под подушки салфетку, долго отхаркивался в нее, хрипя изъеденными болезнью легкими. – Ах, Федя… – задыхался возмущенно он. – То-то я смотрю и не пойму, что вы за типы… Вроде не блатные… а при наганах… По рожам – так вообще менты… Так вот кто вас на меня траванул! Федя…

– Вы же с ним давно враждуете, сферы влияния делите, – подсказал начавший прозревать Самохин.

– Да я уж год как… вот так валяюсь. Давно от дел отошел. – Щукин все пытался сесть повыше, карабкался, но обессиленно сползал всякий раз с подушки, тонул в тяжелом одеяле, проваливаясь под него, как сквозь проломленный лед, по самое горло. – Ну подумайте, на хрена мне, мертвецу, вся эта морока? Вся моя пехота давно под крыло к Феде Чкаловскому драпанула. Он и рулит сейчас всеми делами в городе. А папаша мой его поддерживает… как депутат.

– Ваш отец? – изумился Самохин.

– Ну да! гх-ха! Они ж кенты першие! Федька батю в Госдуму протащил, предвыборную кампанию его финансировал, конкурентов мочил…

– А как же… чеченская группировка? Разве не вы ей… управляли? – допытывался Самохин.

– Все братки кавказские, как вторая чеченская война началась и дома в Москве взорвали… кх-хе… хвосты поприжали и от дел отошли. Они ж понимали, что теперь их не только менты пасут, но и спецслужбы… И чуть что – сразу в каталажку… Вот они и затаились. А Федя на них наезжал… Ему транзит наркотиков через Степногорск сохранить нужно было. Наркота в нашу область из Афганистана, Таджикистана и Казахстана шла, а Чкаловский их дальше, в Европу, гнал… Через Москву опасно, перехватывали часто. Так они ее через Чечню, Грузию и дальше, в Европу, гнали…

– Так, все ясно, – неожиданно встрял в разговор Новокрещенов. – Пора закругляться. Сейчас медсестра подойдет. Уходим.

– И, таким образом, – не обращая на него внимания, допытывался, впитывая информацию, отставной майор, – Феде как-то надо было принудить… заставить чеченскую группировку активизироваться, играть по его правилам? Вот, значит, зачем ему их земляк, что на зоне сидел, понадобился… Ты мне парень, еще вот что скажи…

Неожиданно за спиной майора громко хрюкнуло. Щукин как-то странно подпрыгнул на койке, влип в подушку, откинув голову навзничь. По кипельно-белой наволочке расплылось большое кровяное пятно. Самохин обернулся в недоумении и увидел, что Новокрещенов держит в руке, направляя в сторону Щукина, что-то непонятное, вроде вантуза, предназначенного для прочистки забившихся сливов кухонных раковин. «Вантуз» опять громко чмокнул, из него вырвался прозрачный язычок пламени. И только теперь отставной майор понял, что в руках Новокрещенова револьвер, на ствол которого натянута резиновая груша. После второго выстрела она лопнула, развалилась надвое, пуля опять встряхнула изможденное тело Щукина, разбросавшего сухие руки по сторонам и теперь застывшего, будто распятого, в забрызганной кровью больничной койке.