Возвращение с Западного фронта (сборник) - Эрих Мария Ремарк

– Скорее, начнется дождь, – сказал я.

Мы сели в машину. Первые капли ударили по крыше. Такси тряслось по неровной брусчатке. Все было чудесно – при каждом толчке я ощущал Пат. Все было чудесно – дождь, город, хмель. Все было так огромно и прекрасно! Я был в том бодром, светлом настроении, какое испытываешь, когда выпил и уже преодолел хмель. Вся моя скованность исчезла, ночь была полна глубокой силы и блеска, и уже ничто не могло случиться, ничто не было фальшивым. Дождь начался по-настоящему, когда мы вышли. Пока я расплачивался с шофером, темная мостовая еще была усеяна капельками-пятнышками, как пантера. Но не успели мы дойти до парадного, как на черных блестящих камнях уже вовсю подпрыгивали серебряные фонтанчики – с неба низвергался потоп. Я не зажег свет. Молнии освещали комнату. Гроза бушевала над городом. Раскаты грома следовали один за другим.

– Вот когда мы сможем здесь покричать, – воскликнул я, – не боясь, что нас услышат!

Ярко вспыхивало окно. На бело-голубом фоне неба взметнулись черные силуэты кладбищенских деревьев и сразу исчезли, сокрушенные треском и грохотом ночи; перед окном, между тьмою и тьмой, словно фосфоресцируя, на мгновение возникала гибкая фигура Пат. Я обнял ее за плечи, она тесно прижалась ко мне. Я ощутил ее губы, ее дыхание и позабыл обо всем.

Наша мастерская все еще пустовала, как амбар перед жатвой. Поэтому мы решили не продавать машину, купленную на аукционе, а использовать ее как такси. Ездить на ней должны были по очереди Ленц и я. Кестер с помощью Юппа вполне мог управиться в мастерской до получения настоящих заказов.

Мы с Ленцем бросили кости, кому ехать первому. Я выиграл. Набив карман мелочью и взяв документы, я медленно поехал на нашем такси по городу, чтобы подыскать для начала хорошую стоянку. Первый выезд показался мне несколько странным: любой идиот мог меня остановить, и я обязан был его везти. Чувство не из самых приятных.

Я выбрал место, где стояло только пять машин. Стоянка была против гостиницы «Вальдекер гоф», в деловом районе. Казалось, что тут долго не простоишь. Я выключил зажигание и вышел. От одной из передних машин отделился молодой парень в кожаном пальто и направился ко мне.

– Убирайся отсюда, – сказал он угрюмо.

Я спокойно смотрел на него, прикидывая, что если придется драться, то лучше всего сбить его ударом в челюсть снизу. Стесненный одеждой, он не смог бы достаточно быстро закрыться руками.

– Не понял? – спросило кожаное пальто и сплюнуло мне под ноги окурок сигареты. – Убирайся, говорю тебе! Хватит нас тут! Больше нам никого не надо!

Его разозлило появление лишней машины – это было ясно; но ведь и я имел право стоять здесь.

– Ставлю вам водку, – сказал я.

Этим вопрос был бы исчерпан. Таков был обычай, когда кто-нибудь появлялся впервые.

К нам подошел молодой шофер:

– Ладно, коллега. Оставь его, Густав…

Но Густаву что-то во мне не понравилось, и я знал что. Он почувствовал во мне новичка.

– Считаю до трех…

Он был на голову выше меня и, видимо, хотел этим воспользоваться.

Я понял, что слова не помогут. Надо было либо уезжать, либо драться.

– Раз, – сказал Густав и расстегнул пальто.

– Брось глупить, – сказал я, снова пытаясь утихомирить его. – Лучше пропустим по рюмочке.

– Два… – прорычал Густав.

Он собирался измордовать меня по всем правилам.

– Плюс один… равняется…

Он заломил фуражку.

– Заткнись, идиот! – внезапно заорал я.

От неожиданности Густав открыл рот, сделал шаг вперед и оказался на самом удобном для меня месте. Развернувшись всем корпусом, я сразу ударил его. Кулак сработал, как молот. Этому удару меня научил Кестер. Приемами бокса я владел слабо, да и не считал нужным тренироваться. Обычно все зависело от первого удара. Мой апперкот оказался правильным. Густав повалился на тротуар, как мешок.

– Так ему и надо, – сказал молодой шофер. – Старый хулиган. – Мы подтащили Густава к его машине и положили на сиденье. – Ничего, придет в себя.

Я немного разволновался. В спешке я неправильно поставил большой палец и при ударе вывихнул его. Если бы Густав быстро пришел в себя, он смог бы сделать со мной что угодно. Я сказал об этом молодому шоферу и спросил, не лучше ли мне сматываться.

– Ерунда, – сказал он. – Дело с концом. Пойдем в кабак – поставишь нам по рюмочке. Ты не профессиональный шофер, верно?

– Да.

– Я тоже нет. Я актер.

– И как?

– Да вот живу, – рассмеялся он. – И тут театра достаточно.

В пивную мы зашли впятером – двое пожилых и трое молодых. Скоро явился и Густав. Тупо глядя на нас, он подошел к столику. Левой рукой я нащупал в кармане связку ключей и решил, что в любом случае буду защищаться до последнего.

Но до этого не дошло. Густав пододвинул себе ногой стул и с хмурым видом опустился на него. Хозяин поставил перед ним рюмку. Густав и остальные выпили по первой. Потом нам подали по второй. Густав покосился на меня и поднял рюмку.

– Будь здоров, – обратился он ко мне с омерзительным выражением лица.

– Будь здоров, – ответил я и выпил.

Густав достал пачку сигарет. Не глядя на меня, он протянул ее мне. Я взял сигарету и дал ему огня. Затем заказал по двойному кюммелю. Выпили. Густав посмотрел на меня сбоку.

– Балда, – сказал он, но уже добродушно.

– Мурло, – ответил я в том же тоне.

Он повернулся ко мне.

– Твой удар был хорош…

– Случайно… – Я показал ему вывихнутый палец.

– Не повезло… – сказал он, улыбаясь. – Между прочим, меня зовут Густав.

– Меня – Роберт.

– Ладно. Значит, все в порядке, Роберт, да? А я решил, что ты за мамину юбку держишься.

– Все в порядке, Густав.

С этой минуты мы стали друзьями.

Машины медленно подвигались вперед. Актер, которого все звали Томми, получил отличный заказ – поездку на вокзал. Густав повез кого-то в ближайший ресторан за тридцать пфеннигов. Он чуть не лопнул от злости: заработать десять пфеннигов и снова пристраиваться в хвост! Мне попался редкостный пассажир – старая англичанка, пожелавшая осмотреть город. Я разъезжал с ней около часу. На обратном пути у меня было еще несколько мелких ездок. В полдень, когда мы снова собрались в пивной и уплетали бутерброды, мне уже казалось, что я бывалый шофер такси. В отношениях между водителями было что-то от братства старых солдат. Здесь собрались люди самых различных специальностей. Только около половины из них были профессиональными шоферами, остальные оказались за рулем случайно.

Я был довольно сильно измотан, когда перед вечером въехал во двор мастерской. Ленц и Кестер уже ожидали меня.

– Ну, братики, сколько вы заработали? – спросил я.

– Продано семьдесят литров бензина, – доложил Юпп.

– Больше ничего?

Ленц злобно посмотрел на небо:

– Дождь нам хороший нужен! А потом маленькое столкновение на мокром асфальте прямо перед воротами! Ни одного пострадавшего! Но зато основательный ремонт.

– Посмотрите сюда! – Я показал им тридцать пять марок, лежавших у меня на ладони.

– Великолепно, – сказал Кестер. – Из них двадцать марок – чистый заработок. Придется размочить их сегодня. Ведь должны же мы отпраздновать первый рейс!

– Давайте пить крюшон, – заявил Ленц.

– Крюшон? – спросил я. – Зачем крюшон?

– Потому что с нами будет Пат.

– Пат?

– Не раскрывай так широко рот, – сказал последний романтик, – мы давно уже обо всем договорились. В семь мы заедем за ней. Она предупреждена. Уж раз ты не подумал о ней, пришлось нам самим позаботиться. И в конце концов, ты ведь познакомился с ней благодаря нам.

– Отто, – сказал я, – видел ты когда-нибудь такого нахала, как этот рекрут?

Кестер рассмеялся.

– Что у тебя с рукой, Робби? Ты ее держишь как-то набок.

– Кажется, вывихнул. – Я рассказал историю с Густавом.

Ленц осмотрел мой палец:

– Конечно, вывихнул! Как христианин и студент-медик в отставке, я, несмотря на твои грубости, помассирую тебе палец. Пойдем, чемпион по боксу.

Мы пошли в мастерскую, где Готтфрид занялся моей рукой, вылив на нее немного масла.

– Ты сказал Пат, что мы празднуем однодневный юбилей нашей таксомоторной деятельности? – спросил я его.

Он свистнул сквозь зубы.

– А разве ты стыдишься этого, паренек?

– Ладно, заткнись, – буркнул я, зная, что он прав. – Так ты сказал?

– Любовь, – невозмутимо заметил Готтфрид, – чудесная вещь. Но она портит характер.

– Зато одиночество делает людей бестактными, слышишь, мрачный солист?

– Такт – это неписаное соглашение не замечать чужих ошибок и не заниматься их исправлением. То есть жалкий компромисс. Немецкий ветеран на такое не пойдет, детка.

– Что бы сделал ты на моем месте, – спросил я, – если бы кто-нибудь вызвал твое такси по телефону, а потом выяснилось бы, что это Пат?

Он ухмыльнулся:

– Я ни за что не взял бы с нее плату за проезд, мой сын.