Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память - Андрей Кручинин

Не так уж важно, возобладало ли на «военном совещании» чувство долга и дисциплины или просто здравый смысл, – существеннее сама возможность обсуждения проекта, который сводится к оставлению фронта, обнажению фланга своих соседей и головокружительному маршу, имевшему целью даже не вражескую столицу, а всего лишь Вологду или Архангельск. И наряду с безответственностью по отношению к своим соратникам и начальникам, в этом бесшабашном рассказе перед нами предстает и дух победоносной и самоуверенной Сибирской армии, чьи вожди как будто представляли собою наиболее беспокойный элемент в среде русского командования на Востоке России.

Хорошо известен конфликт с Гайдой, разыгравшийся в конце мая 1919 года. Свое резкое недовольство деятельностью штаба Верховного Главнокомандующего генерал сообщил по телеграфу даже не Колчаку, а премьер-министру Вологодскому, очевидно опасаясь, как бы вопрос не был погребен в недрах Ставки (в этом опасении он, наверное, был прав, поскольку адмирал «заявил, что эта телеграмма не должна быть докладываема Совмину и вообще [следует] сохранить ее в тайне, чтобы не делать из этого излишней шумихи»). Вологодский так излагает содержание телеграммы, полученной им 26 мая:

«Телеграмма эта в очень решительных тонах содержала в себе критику действий начштабверха г[енерала] Лебедева, называет его распоряжения неправильными, а директивы его безумными, роняющими авторитет Верховного Правителя, указывает, что он занимается политикой и мешает только работе Совмина. И как следствие таких действий – катастрофическое положение на всем фронте, вынужденное, почти без боев, отступление Южной армии, совершенно беспорядочное, и упадок настроения в Сибирской армии, где в некоторых частях и даже в командном составе замечается нежелание воевать и [намерение] уйти к родным местам – в Сибирь. Кончается телеграмма указанием на необходимость принять немедленно меры к удалению от всякого участия в командовании ген[ерала] Лебедева, к реорганизации управления штабов армии [109]и угрозой, что он, Гайда, с 26 мая не будет считаться с распоряжениями нач[альника] штаба Лебедева и просит обо всем доложить Совмину, чтобы он поддержал его домогательства».

Колчак и Лебедев отнесли тон телеграммы и ее требования к переживаниям Командующего Сибирской армией, связанным с наметившимися неудачами на фронте: если еще 23 мая «говорили, что положение Сибирской армии прекрасно», то разговор с Гайдой по прямому проводу 26-го принес известие, «что вся Вятка [110]нашими войсками очищена» (это было преувеличением, но красное наступление действительно началось). «Верх[овный] Правитель и Лебедев, – записывает Вологодский, – находили, однако, что Гайда излишне нервничает, дела вовсе не таковы, чтобы следовало приходить в отчаяние, что ген[ерала] Гайду жалко было бы терять как боевую командную силу, но его требования совершенно неприемлемы и даже предъявление таких требований – недопустимо».

Впрочем, уже на следующий день Колчак, взявший решение вопроса в свои руки, передал министрам, что конфликт улажен и Гайда «подчинился всем требованиям Верх[овного] Прав[ите]ля» в обмен на обещание назначить «особую комиссию из опытных и заслуживающих доверия штаб-офицеров для расследования правильности и целесообразности распоряжений ген[ерала] Лебедева в отношении командования на фронте и снабжения его». Теперь уже Лебедев, в свою очередь, посчитал себя оскорбленным и даже «заявил, что на время работ такой комиссии он устраняется от активной деятельности»; похоже, «авантюрист-выскочка» и русский дворянин – офицер Генерального Штаба в чем-то стоили друг друга.

Комиссия, назначенная Колчаком, состояла из генералов Дитерихса, Матковского и Иностранцева. По рассказу последнего, Гайда «со слезами на глазах» признавался им, что «был близок к тому, чтобы двинуть армию к Омску» и даже считал, что подчиненные за ним пойдут, – «Но я удержался от этого замысла и он, таким образом, не пошел далее моего сердца». Тогда же Гайда говорил: «Я прошу вас всех заверить Верховного Правителя в моей ему преданности и в дальнейшей готовности служить его делу возрождения России, но прошу также предупредить, что те способы управления армией, которые применяет Ставка, приведут дело к катастрофе, если эти способы не будут изменены и не будут избраны другие руководители». Комиссия склонилась к выводу, «что ввиду основательности жалоб и недовольства Гайды возможно ограничиться лишь вызовом его к Колчаку и выговором, не смещая с должности Командующего армией». Верховный Правитель воспринял это с удовлетворением – ему, видимо, действительно не хотелось терять генерала Гайду.

Второй вывод комиссии, относящийся к деятельности Ставки, оказался намного более спорным. Иностранцев в качестве мотивировки называет нежелание Дитерихса быть заподозренным в интриганстве, поскольку «общественное мнение» Ставки якобы прочило именно его на место Лебедева; мы, кроме того, не забудем, что штабные проекты стратегического резерва составлялись как будто в соответствии со взглядами Дитерихса (если не под его влиянием) и отводили ему весьма значительную роль; но какими бы соображениями генерал ни руководствовался, выводы его не представляются благотворными. Иностранцев так передает диалог, состоявшийся в кабинете у Верховного Правителя:

«– Ну хорошо, но как же быть тогда с начальником штаба? Может ли при условии, что Гайда останется на своем месте, оставаться генерал Лебедев? – спросил Колчак.

– Мое мнение, – отвечал Дитерихс, – что и генерал Лебедев может и должен остаться на своем месте. Этого требует дисциплина и необходимость поддержания ее. Нельзя, чтобы незаконное желание одного подчиненного выполнялось путем ухода другого. Пока, повторяю, генерал Лебедев должен остаться. С другой стороны, не могу не доложить, что мнение комиссии по вопросу об управлении армией и действиях Ставки в оперативных и военно-административных вопросах, как это ни странно, сошлось во взглядах с генералом Гайда, и совершенно не в пользу Ставки».

После этого напрашивается вопрос, выполнила ли вообще «комиссия Дитерихса» свою задачу, поскольку та заключалась, как мы знаем, не в уговорах уже смирившегося перед Колчаком Гайды и не в доведении генерала до слез, а в анализе действий штаба Верховного Главнокомандующего; когда же характеристика этих действий вступает в явное противоречие с практическим выводом, это не может быть поставлено в заслугу ни Дитерихсу, ни Колчаку, который выводами комиссии, по наблюдению Иностранцева, «остался чрезвычайно доволен». Казалось бы, раз Верховный Правитель уже был настроен учитывать «мнение фронта» и «популярность Гайды», а авторитетные генералы подтвердили правомочность предъявленных обвинений (пусть не по форме, но по существу), – решение расстаться с Лебедевым выглядело бы более оправданным. Принятое же решение по сути решением не являлось и напряженности отношений не снимало.