Босфорская война - Владимир Королёв

По информации Ф. де Сези, в этом году император и испанцы пытались подталкивать казаков к действиям на Черном море, чтобы занять там все галеры султана и тем облегчить положение Неаполя и Сицилии. О том же сообщал Т. Роу из Стамбула архиепископу Кентерберийскому: Испания, обещая большую плату, пыталась убедить казаков продолжать нападения на османские владения в Причерноморье, чтобы туркам пришлось использовать для обороны все свои морские силы, а испанцы получили бы свободу рук в Средиземном море.

Султан, замечал английский посол в другом письме (Э. Конвею), «в связи с этим будет держать свои галеры, как это делалось в течение двух прошедших лет, на защите Босфора и Черного моря и не появится в Средиземном море… испанские берега освободятся от страха, а вся его (короля Испании. — В.К.) армада — для другого употребления».

В принципе казаков не требовалось подталкивать к продолжению их обычных действий, и, видимо, следовало говорить о направлениях, сроках, составе флотилий и других деталях будущих операций. Очевидно также, что казакам не помешала бы денежная помощь для организации набегов на турецкое побережье и Босфор.

Конкретно речь шла о тайной поездке к казакам некоего патера, который у Т. Роу фигурирует как Berill и Berillus, а у Ф. де Сези — как Barille; мы будем называть его Бериллем. Английский посол относился к нему крайне неприязненно и был наслышан о его предыдущей деятельности, поскольку после неудачи поездки замечал, что «если это божья кара настигла» падре, «то он заслужил ее десять раз, предав однажды жизнь французского джентльмена туркам и проведя всю свою жизнь в делах вероломства». Впрочем, английский историк начала XVIII в. характеризует Берилля как «иезуита проницательного и тонкого ума».

Согласно английскому посольскому известию из Стамбула 1627 г., этот патер был прислан в османскую столицу из Рима около февраля 1624 г. в качестве «особого агента» для «работы» с главой константинопольской православной церкви Кириллом Лукарисом, «чтобы поднять казаков авторитетом патриарха, если тот сможет согласиться» с таким призывом.

В 1625 г. Берилль по поручению императора в сопровождении одного поляка отправился к «польским казакам» с подарками и рекомендательными письмами к их атаманам («главам казаков») и с обещанием денег, если они «усилят свой лодочный флот и снова в будущем году вторгнутся в земли великого синьора». Но секретная миссия потерпела сокрушительную неудачу еще до прибытия в Запорожскую Сечь, где-то на границах Речи Посполитой, при загадочных обстоятельствах. Патер был убит в пути то ли спутником-поляком, позарившимся на «добычу», то ли благодаря силистрийскому паше, а инструкции и письма были перехвачены, и таким образом «испанский замысел предотвращен».

В дальнейшем западноевропейские страны, даже и весьма удаленные от Средиземноморья, продолжали внимательно и заинтересованно наблюдать за действиями казаков. Для примера можно сказать, что в тогдашних германских газетах появилось несколько корреспонденции, посвященных взятию донцами Азова в 1637 г. и Азовскому осадному сидению 1641 г.

Характерно, что эти материалы были сообщены в основном из Венеции, что отнюдь не являлось случайностью. Венеция выдвинулась на первый план среди «интересантов», которых занимали казачьи дела. С середины же 1640-х гг. в связи с началом большой войны на Средиземном море внимание венецианцев к казакам многократно возросло.

Еще в том же XVII в. в венецианских поисках союзников некоторые усматривали «коварные козни» хитроумной республики св. Марка. Ю. Крижанич писал, что когда у чужеземцев «есть свои собственные причины войны с турками, они притворяются, будто ведут войну за веру Христову и втягивают нас в союзы, чтобы взвалить на нас тяжесть войны. Венецианцы — особенные хитрецы в таких делах. Они в свое время обманули испанского короля и папу, ибо, убедив их войти с ними в союз и одержав большую победу над турками (при Лепанто. — В.К.), тотчас оставили своих союзников, заключили мир с турками и повернули турецкое войско против испанцев».

Собственно, и в новейшей литературе можно найти обвинения правительства Венеции в том, что оно, ведя тонкую дипломатическую игру, умело прикрыть реальные торговые и политические интересы своего государства «пышными словами о защите интересов христианского мира от неверных». В этом свете и венецианские попытки активизировать участие украинских казаков в войне против Турции, в принципе совпадавшие с появившимся желанием части правящих кругов Речи Посполитой занять казачество внешними, а не внутренними делами, выглядят как «провокационные замыслы».

Конечно, Венеция в первую очередь отстаивала собственные интересы и исходила при этом из конкретной обстановки, но здесь нет ничего необычного для практики международных отношений. Ведь и несостоявшегося контрагента венецианцев Б. Хмельницкого, как замечает С.М. Соловьев, обстоятельства заставляли «хитрить со всеми, давать всем обещания, не становя ни с кем ничего решительного».

Славянское и греческое население венецианских владений было крайне недовольно колониальной и антиправославной политикой метрополии, но казаки прекрасно понимали, что олигархическая Венецианская республика была устроена совсем не по казачьему образцу. Непрерывно воюя с Турцией, они знали также, что венецианцы «водою в крентах (кораблях. — В.К.) и на голерах промышленики великие и с турским… салтаном бьютца беспрестани» и что «николи… турки от них с потехою не отходят». Правда, по окончании военных действий Венеции приходилось, как говорили, «целовать руку, которую не удалось отрубить», однако сдаваться на милость падишаха республика не собиралась. После захвата Константинополя османами и до конца XVII в. Венеция вела пять больших войн с Турцией и, теряя территории, никак не могла остановить ее натиск.

В 1645 г. турки вторглись на венецианский Крит, с чего началась очередная многолетняя война двух государств, закончившаяся только в 1669 г. османским захватом названного острова. Понятно, что в военные годы Венеция всюду искала помощи в борьбе против Османской империи и стремилась объединить всех ее врагов и недоброжелателей. Потенциальных союзников венецианцы уже как бы по традиции видели в казаках, которые представлялись им ярыми врагами турок по северную сторону Дарданелльского и Босфорского проливов, закаленными воинами с суровым воспитанием, равным спартанскому, пренебрежением к накоплению богатств и страстной любовью к свободе. Особенно важным было то, что казаки могли отвлечь со средиземноморского театра значительную часть османских военно-морских сил, наносить удары вплоть до Стамбула и перекрыть северный вход в Босфор.

Реализации венецианских планов помогал Ватикан, который в отношении казачества, помимо желания остановить турецкую экспансию, преследовал и специфические цели. С.Н. Плохий считает, что папская и польская дипломатия в 1640-х гг. и вообще с конца XVI в., во время крестьянско-казачьих восстаний на Украине, добивалась двух целей: «с одной стороны, убрать "горючий материал" с территории Речи Посполитой, с другой — подключить казачество к очередной антитурецкой лиге, создававшейся под эгидой папства». Разумеется, католической, но светской Венеции внутренние межэтнические и конфессиональные заботы шляхетской Полыни были гораздо менее интересны, чем клерикалам римской курии.

6 августа 1645 г. в Варшаву прибыл венецианский посол Джан (Джованни) Тьеполо, который до 1647 г. включительно вел переговоры с королем Владиславом IV об общих планах войны с Османской империей и конкретно просил организовать сильную диверсию запорожских казаков на Черном море для сожжения строившихся там турецких галер и «близлежащих лесов» и для удара при благоприятной обстановке по направлению к Стамбулу. Посол предлагал 30 тыс. талеров, часть которых должна была пойти на упомянутую диверсию.

У короля в 1632—1644 гг. постепенно вызревал план войны с Турцией, и значительное место в нем отводилось казакам, лично знакомым монарху со времени Хотинской войны. Он не возражал против подготовки такой диверсии и даже заметил, что 25 чаек стоят наготове, но затем отступил: государство было не готово к войне, и Владислав больше склонялся к военным действиям против Крыма, а не против его сюзерена.

Посол услышал, что требуются дополнительные средства на строительство новых чаек и что у монарха большие планы, согласно которым войну против татар должна взять на себя Москва с приданной частью польского войска, а он сам с главным корпусом и союзными молдаванами и валахами пойдет на Дунай и одновременно пошлет запорожцев на Черное море. Мы, говорил о них послу коронный канцлер Ежи Оссолиньский, «в то же время пихнем толпы Козаков к Царьграду». Король планировал привлечь к войне также Персию и западноевропейские страны и, соответственно, зондировал почву. Сумму, потребную Речи Посполитой от Западной Европы, он исчислял так: 300 тыс. талеров до начала войны и по 100 тыс. на каждый месяц военных действий, итого на первый год войны 1,5 млн. талеров.