Дорога Славы - Роберт Хайнлайн

Мистер Сэндерс стоял перед нами. Он жаловался на погоду. Он говорил, что стыдно высаживать людей на такой холод, как это сделали с нами. Он был в нашей группе по разгрузке, но не слишком утруждал себя работой.

Человек, сидевший за письменным столом, пожал плечами.

— Срок вашего прибытия сюда установлен Комиссией по колониям. Мы не имеем на нее никакого влияния. Не можете же вы ожидать, что мы по своему желанию можем отодвинуть зиму.

— Я буду жаловаться в высшие инстанции!

— Теперь вы можете сделать это, — человек протянул ему бланк. — Следующий, пожалуйста, — он взглянул на папу и спросил: — Что я могу сделать для вас, гражданин?

Папа тихо объяснил, что он хотел бы, чтобы его семья была вместе с ним. Мужчина покачал головой.

— Мне очень жаль. Следующий, пожалуйста.

Но папа не сдвинулся с места.

— Вы не можете разлучить семью. Мы не рабы, не преступники и не животные. Служба по переселению несет за это известную ответственность.

Мужчина поскучнел.

— Это самая большая партия переселенцев, с которой мы когда-либо имели дело. Мы сделали все, что смогли. Но у нас тут пограничный городок, а не отель “Астория”.

— Я же прошу только места для меня и моей семьи, которое нам было обещано согласно памятке Комиссии.

— Гражданин, эта брошюрка написана на Земле. Будьте терпеливы, и о вас позаботятся.

— Когда? Завтра?

— Нет, не завтра. Через пару дней — или через пару недель.

Папа взорвался.

— Недель! Это уже слишком. Лучше я сам построю для себя и своей семьи иглу на открытом месте, чем буду дожидаться этого.

— Вы можете поступить так, как вам будет угодно, — мужчина протянул папе бумагу. — Если у вас есть какие-нибудь жалобы, изложите их вот здесь, внизу.

Папа взял листок и бросил на него взгляд. Это был отпечатанный формуляр — и он был адресован в Комиссию по делам колоний, находящуюся на Земле! Мужчина продолжил:

— Сделайте это как можно быстрее. Мы снимем микрофильм и отправим его на землю с “Мейфлауэром”.

Папа что-то пробурчал, сложил формуляр и отошел. Молли последовала за ним. Она сказала:

— Джордж! Джордж! Ты не должен гак беспокоиться. Мы сами все это преодолеем.

Папа усмехнулся:

— Конечно, любимая. Меня беспокоит только система. Все жалобы, пожалуйста, направляйте в Центральное Бюро — а оно находится за полмиллиарда миль отсюда!

На следующий день у Джорджа потекло из носа — конечно, это был рефлекс. Пегги стало еще хуже. Молли заботилась о ней, а папа был в отчаянии. Он куда-то ходил и протестовал против такого обращения с нами.

Честно говоря, для меня все это было не так уж и трагично. Пребывание в общем спальном зале не представляло для меня ничего необычного. Я мог бы спать даже во время светопреставления. И насчет еды здесь все было более чем в порядке.

Послушайте же, что там было: на завтрак кукурузные оладьи с сиропом и настоящим маслом, сосисками, настоящей ветчиной и земляникой, и все это было покрыто таким толстым слоем сметаны, что их не было видно; чай, молоко сколько угодно, томатный сок, дынный мед, яйца — сколько угодно яиц! Сахарницы тоже были полны, но на солонке была приклеена маленькая надпись: “Соль зря не тратить”. Не было также кофе, однако я бы так и не заметил этого, если бы Джордж не упомянул об этом. Отсутствовало также еще кое-что из продуктов, но в первое время я также этого не заметил. Например, не было фруктов с деревьев — яблок, груш и апельсинов. Однако, кому они нужны, если каждый мог по желанию получить землянику, дыни и ананасы? У нас также не было грецких орехов, но мы же могли насушить земляных орехов.

Все, что было сделано из пшеничной муки, было роскошным, однако мы, подростки, не могли этого оценить.

На обед были блюда из рыбы и моллюсков, мясной бульон, по выбору — сырное суфле, жареная курица, говядина с капустой, маленькие головки лука с грибами, жареные фаршированные томаты, батат, жареный картофель, залитый маслом салат из листьев эосдивия, салат из капусты со сметаной, ананасы и запеченный сыр с зеленым салатом. Затем были мясные блюда, паштеты, яичница, земляничное мороженое и три сорта пудингов — но от десерта мне пришлось отказаться. Мне хотелось попробовать все эти кушанья, и желудок мой был набит до отказа.

Повара, как и в лагере скаутов, здесь выбирались из переселенцев. Но при таких продуктах нам ничего не могло повредить. Мы сами должны были брать посуду, здесь не было ни официантов, ни слуг, и тарелки мы должны были мыть сами — мы не могли их просто выбросить или сжечь, потому что они были привезены с Земли и имели огромную ценность.

В первый же день переселенцы вымыли всех пятьдесят ребятишек, от первого до последнего, а на следующий день взялись за среднюю группу. Меня же причислили к взрослым мужчинам.

Первый ужин состоял из грибного супа, жареного шпига, горячих кукурузных лепешек с маслом, баранины, спаржи в сметане, картофельного пюре с печеночным соусом, шпината с крутыми рублеными яйцами и тертым сыром, кукурузного пудинга, картофеля со сметаной, салата из капусты и еще трех других видов салата. Потом шли ванильное мороженое, пудинг с изюмом и сливками, малага, виноград и земляника в сахарной пудре.

Кроме того, можно было в любое время зайти на кухню и чего-нибудь перехватить.

В первые три дня я очень мало выходил на улицу. Шел снег — и хотя во время нашего прибытия солнце находилось в одной из своих фаз, сейчас было очень темно, солнца не было видно, не говоря уж о Юпитере. Кроме того, мы попали сюда во время солнечного затмения. Было холодно, как в Сибири, а у нас не было никакой по-настоящему теплой одежды.

Однажды я на тракторе комиссариата отправился в город, чтобы пополнить запасы продовольствия. Не то чтобы я увидел в городе слишком много, и не то чтобы Леда была огромным городом, хотя ты и жил раньше в Диего. Но я увидел гидропонные устройства. Это были огромные, смахивающие на сараи сооружения, которые были проименованы по названиям местности: “Оаху” и “Айова”. В них не было ничего особенного, просто обычные строения без пола. Я не долго задержался там, потому что яркий свет, которым облучались растения, вызывал боль в моих глазах.

Но я заинтересовался тропическими растениями, которые росли в “Оаху” — многие из них я никогда не видел. Я заметил, что большинство из них были помечены буквами “М.Г.”, а остальные имели букву “З”. Я спросил у садовника, и он объяснил мне, что “М.Г.” — это мутанты Ганимеда, а “З” — значит, земные растения.

Позже я обнаружил, что почти все растения были мутантами, которые приспособились к условиям жизни на Ганимеде.

Позади этих строений был высокий сарай с надписью “Техас”. Там были настоящие коровы, и меня это совершенно потрясло. Вы знаете, что коровы двигают челюстями из стороны в сторону? И я могу заверить вас, что у них было великолепное вымя для производства сливок; безразлично, что вам там наврали. Теперь я понял, почему в “Техасе” несло так же, как в космическом корабле. Затем был короткий переход к зданию, где под одной крышей находились все магазины Леды.

Я присматривал небольшой подарок для Пегги, потому что она все еще болела, но я пережил самый большой шок в своей жизни. Такие цены! Если мне нужно купить в Леде какую-нибудь вещь, которую я не захватил с собой с Земли, я тут же становлюсь беднее на пару тысяч кредитов. Это чистая правда! Все, что экспортировано с Земли, стоит очень дорого. Тюбик пасты для бритья стоит двести восемьдесят кредитов!

Тут были также предметы местного производства, в большинстве своем ручной работы; они тоже были дорогими, но не настолько дорогими, как товары с Земли.

Я поспешно покинул магазин. Единственным дешевым товаром на Ганимеде, очевидно, была только пища.

Водитель трактора хотел знать, где я был, пока он грузился.

— Вообще-то тебя надо было заставить вернуться домой пешком, — пробурчал он.

А затем захлопнул дверцу, оставив зиму снаружи. Обогреватель работал на полную мощность, небо было безоблачным, и это было великолепно. Я впервые увидел небо вскоре после утренних сумерек этой фазы солнца. Тепловое поле планеты придавало ему зеленовато-голубой оттенок, но Юпитер довлел над всем — красно-оранжевый и гигантский. Большой и прекрасный — я никогда не уставал любоваться Юпитером.

Луна в полнолуние выглядит огромной, не так ли? Ну, Юпитер с Ганимеда выглядел в шестнадцать — семнадцать раз больше, чем земная Луна, и занимал на небе в двести пятьдесят раз большую площадь, чем Луна. Он просто висел на небе, никогда не заходя и не восходя, и можно было спросить себя, не прикреплен ли он к чему-нибудь там, наверху?

Сначала я видел его в половинной фазе, и я не мог себе представить ничего красивее этого. Но солнце скользило по небу, Юпитер превратился в серп и стал еще прекраснее, чем прежде. В середине солнечной фазы, конечно, наступили сумерки, и Юпитер стал огромным, угольно-красным кольцом на небе.