Зарубежная фантастика - Клиффорд Саймак

ЗАРУБЕЖНАЯ ФАНТАСТИКА

сборник фантастических произведений

Клиффорд Саймак

ТУДА И ОБРАТНО

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Человек вышел из сумерек, когда последние желто-зеленые лучи солнца еще держались на западе. Он немного помедлил у края патио и позвал:

— Мистер Адамс, это вы?

Кресло скрипнуло, когда Кристофер Адамс приподнялся, слегка испуганный этим голосом. Потом он вспомнил. Новый сосед напротив, через луг, поселился день — два тому назад. Сам Джонатан сказал ему об этом, а Джонатан знал все сплетни на сто миль вокруг, не только человеческие, но и андроидов и роботов.

— Входите, — сказал Адамс, — рад, что вы заглянули. — Он надеялся, что его голос звучит так же сердечно, по-добрососедски, каким он постарался его представить. Потому что Кристофер совсем не был рад этому неожиданному визиту. Он был немного подавлен внезапно появившейся тенью, которая вышла из сумерек и направилась к нему через дворик. Он мысленно провел по бровям. — Это мой час, — подумал он, — один час, который я оставлю себе. Час, когда я забываю все: забываю тысячи проблем, касающихся других звезд. Забываю их и возвращаюсь к зелени и черноте, тишине и тонкости красок заката, моей собственной планеты. Потому что здесь, на этом патио, нет ни репортеров, ни донесений роботов, ни координационных конференций, ни психологических интриг, ни чужой реакции. Ничего запутанного и таинственного. Хотя я могу ошибиться, и здесь есть тайна, но старая, добрая тайна, которую можно понять и которая останется этой тайной только потому, что я так хочу. Тайна вечернего Козодоя в темнеющем небе, загадка светлячка, летящего вдоль живой изгороди из сирени. Половиной своего сознания он знал, что незнакомец перешел через патио и сейчас протягивал ему руку за креслом, а другой своей половиной он еще раз подумал о почерневших телах, лежащих на берегу реки на далеком Альдебаране ХII, и исковерканной машине, приткнувшейся возле дерева. Три человека погибли там… Три космонавта и два андроида, а андроиды — те же люди. А люди не должны умирать от насилия, если это не насилие другого человека. И даже в этом случае оно возможно только в сфере чести, со всеми формальностями и техническими приемами дуэльного кодекса, или в менее джентльменских делах мести и наказания. Потому что жизнь человека священна… Она должна быть такой или ее не будет… Человек, к несчастью, так малочисленен.

Насилие или случайность? Случайность нелепа. Было мало подобных случайностей, почти ни одной. Почти полное совершенство механического обслуживания, почти человеческая разумность и мгновенная реакция механизма на любую опасность уже давно свели возможность таких случайностей практически к нулю. Ни одна машина не могла быть настолько грубой, чтобы врезаться в дерево. Более тонкая, менее явная опасность — возможна. Но дерево — никогда. Итак — это должно было быть насилием. И это не могло быть насилием человека, так как человеческое насилие заявило бы о себе. Насилие человека нечего было бояться… Никакой ответственности по суду, едва ли даже ответственность по моральному кодексу, к которому мог бы быть привлечен убийца-человек.

Трое мертвых. Три смерти на расстоянии пятидесяти световых лет от Земли, и это стало самым важным для человека, сидевшего в своем патио на Земле. Вещь первостепенная, так как ни один человек не должен умирать от рук иных, чем человеческие, без ужасного возмездия. Человеческая жизнь не должна отниматься без чудовищной платы нигде в Галактике, иначе человек навсегда исчезнет, а огромное галактическое братство разума обрушится в темноту и бесконечность, которые рассеивали его прежде.

Адамс глубоко погрузился в свое кресло, пытаясь расслабиться, злясь на себя за эти мысли, ибо правилом было не думать в это время сумерек ни о чем, по крайней мере, насколько, настолько это возможно.

Голос незнакомца, казалось, шел издалека, но Адамс знал, что тот сидит рядом.

— Хороший вечер, — сказал незнакомец.

Адамс хмыкнул.

— Вечера всегда хороши. Парни из службы погоды не пропускают дождь допоздна, пока все не уснут.

В чаще, внизу по склону холма, дрозд запел вечернюю песню, и плавные звуки полились, как ласкающая рука, по дремлющему миру. Вниз по ручью лягушка или две пробовали свои глотки. Далеко, в каком-то неясном потустороннем мире, ночной козодой завел свою нехитрую песню, через луг зажигались огни.

— Это лучшее время дня, — сказал Адамс. Он запустил руку в карман, вынул кисет и трубку.

— Закурите? — спросил он.

Незнакомец покачал головой.

— Видите ли, я здесь по делу.

— В таком случае, посетите меня утром, — голос Адамса стал твердым. — Я не занимаюсь делами в нерабочее время.

Незнакомец мягко сказал:

— Это дело об Ашере Саттоне.

Тело Адамса напряглось, и пальцы задрожали так, что он чуть не выронил трубку, набивая ее… Хорошо, что незнакомец не увидел этого.

— Саттон вернется, — сказал незнакомец.

Адамс покачал головой.

— Сомневаюсь, он улетел двадцать лет назад.

— Вы вычеркнули его?

— Н-е-т, — медленно ответил Адамс. — Ему все еще начисляют плату. Вы это имеете в виду?

— Почему, — спросил незнакомец, — почему вы его держите?

Адамс прижал табак в трубке, размышляя.

— Чувствительность, мне кажется, — сказал он. — Чувствительность и вера в Ашера Саттона. Хотя и вера кончается.

— Всего через пять дней, — сказал незнакомец. — Ашер Саттон вернется.

Он подождал секунду, потом добавил:

— Рано утром.

— Никоим образом вы не могли бы узнать это, — отрезал Адамс.

— Но я ведь знаю. Это зафиксированный факт.

Кристофер сглотнул:

— Этого еще не случилось.

— В мое время случалось.

Адамс подскочил в кресле.

— В ваше время?

— Да, — сказал незнакомец тихо. — Видите ли, мистер Адамс, я ваш преемник…

— Послушайте, молодой человек…

— Не молодой человек, — сказал незнакомец. — Я вполовину моложе вас. Но одновременно — и старее.

— У меня пока нет преемника, — холодно заметил Адамс. — И о нем даже не было разговора. Я еще сгожусь лет на сто, а может, и больше.

— Да, — подтвердил незнакомец, — более ста лет. Немногим более.

Адамс не спеша откинулся в кресле, сунул трубку в рот и зажег ее рукой, твердой как скала.

— Давайте разберемся, — предложил он. — Вы говорите, что вы мой преемник… что вы приняли мою работу, когда я уволился или умер. Это означает, что вы пришли из будущего. Не то чтобы я вам хоть на секунду поверил, но просто для выяснения.

— Недавно в новостях сообщалось, — сказал незнакомец, — о человеке по имени Майкельсон, который утверждал, что он проник в будущее.

Адамс фыркнул.

— Читал. Одна секунда! Откуда может человек знать, что он уходил во время на одну секунду… В чем была бы разница?

— Ни в чем, — согласился незнакомец. — В первый раз, конечно. Но в следующий раз он уйдет во время на пять секунд. Пять секунд, мистер Адамс, пять тиканий часов. Время одного короткого вдоха и выдоха. Для всякой вещи нужна стартовая точка.

— Путешествие во времени?

Незнакомец кивнул.

— Я в это не верю, — сказал Адамс.

— Я этого опасался.

— За последние пять тысяч лет, — напомнил Адамс, — мы покорили галактику.

— Покорили — не то слово, мистер Адамс.

— Ну, приняли власть, в таком случае, вошли, распространились, как угодно. И мы обнаружили много странного. Более странные штуки, чем мы когда-либо выдумывали. Но путешествие во времени — никогда. — Он махнул рукой на звезды. — Во всем этом пространстве, вон там, — сказал он, — ни у кого нет путешествий во времени, ни у кого.

— Сейчас они есть у нас, — сказал незнакомец, — уже две недели. Майкельсон уходил во время. Старт — это все, что нужно.

— Ну хорошо, — согласился Адамс. — Скажем так: вы человек, который через сто лет или около этого займет мое место. Вообразим, что вы пришли назад во времени. Ну и что? Зачем?

— Сказать вам, что Саттон вернется.

— Я бы узнал об этом, когда он прибудет, — сказал Адамс. — Почему я должен узнать об этом сейчас?

— Когда Саттон возвратится, — сказал незнакомец, он должен быть убит.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Крошечный разбитый корабль опускался все ниже, медленно, как плывущее перышко, планируя к полю в наклонных утренних лучах солнца.

Бородатый оборванный человек сидел в кресле пилота. Каждый его нерв был возбужден. — Сложно, — пронеслось у него в мозгу, — тяжело и сложно управлять таким весом. Сложно оценивать расстояние и скорость, тяжело заставлять тонны металла планировать в жестком поле гравитации, даже тяжелее, чем подъем, когда не было других мыслей, кроме тех, что он не сможет подняться и уйти в пространство.