Кровавая графиня - Йожо Нижнанский

— Дора, Илона, — обратилась она к старым служанкам, — как вы знаете, через несколько дней я уеду. Еще раз сослужите мне службу, а за нее я вас щедро вознагражу. Прежде всего я должна завладеть своими драгоценностями.

И она объяснила им свои замысел.

Гайдуки из Миявы и из Старой Туры будут подстерегать кастеляна, когда он будет возвращаться из Прешпорка. Они схватят его и запрут в Подолье или в какой-нибудь другой усадьбе. Дора и Илона меж тем позаботятся, чтобы чахтичане об этом узнали. Разбойники и мятежники без промедления поспешат освободить его. А когда все мужчины из Чахтиц уберутся, она во главе ратников сама ворвется в Чахтицы и отобьет в приходе свои драгоценности.

— И Фицко освободим, — ее бледное лицо покраснело от гнева, — чтобы он тоже получил по заслугам за то, что обокрал меня. Я буду охранять свои драгоценности, а вы на градском подворье тем временем растопите самый большой котел, наполненный водой. Фицко мы в нем живьем сварим, а потом сбросим с крепостной стены волкам на съедение. Вместе с Фицко захватим и Магдулу Калинову, Эржику Приборскую, Маришу Шутовскую, Барбору Репашову… И еще других женщин и девушек прихватим, сколько удастся моим слугам поймать. Их полюбовникам и мужьям до того, как покину град, преподам для острастки изрядный урок, чтоб не совали нос в чужие дела. Пленных женщин, живых или мертвых, бросим в большой костер, который будет освещать мне дорогу и спалит при этом пусть весь град — все равно он больше меня не увидит.

…Когда посол чахтицкой госпожи вернулся из Прешпорка с вестью, что палатин, слишком перегруженный земскими делами, сможет уделить внимание Чахтицам только после Нового года, она была в высшей мере удовлетворена. К тому времени она уже будет в Семиградье под защитой князя, своего брата.

Вернулся и гонец от Юрая Заводского. Ответ секретаря палатина был краток: «Приеду, как обещал!»

— Приедет! — возликовала она.

Все шло, как она того желала. Двадцать восьмого декабря гайдуки схватили Микулаша Лошонского и заперли в подольской усадьбе.

— Мы уже можем переполошить чахтичан вестью, что кастелян схвачен? — спросила Дора Сентеш.

— Пока нет, только в последний день года.

Как ни жаждала графиня получить свои драгоценности и отомстить, торопиться не следовало. Поэтому она решила отложить осуществление замысла на самый день отъезда. Как только чахтичане отправятся освобождать кастеляна, она завладеет своими сокровищами, отомстит Фицко и мятежникам и еще до возвращения чахтичан, никем не потревоженная, уедет из града со своей свитой.

Она переполнилась восторгом, когда Эржа объявила ей, что пришла на град не с голыми руками, а, подвергая себя самой страшной опасности, привела с собой и двух девушек.

Госпожа от радости обняла ее.

— Еще три дня, — шептала она вожделенно, — еще две ванны, а потом приедет он, и начнется совершенно новая жизнь.

Жизнь, о какой она всегда мечтала.

Она не предполагала, какие тучи сгущаются над ее головой…

Сейм, на который кастелян Микулаш Лошонский все же попал, как ни старались некоторые господа помешать ему, выслушал страшный рассказ о многочисленных убийствах и выразил величайшее возмущение.

Дело, не в том, что господа в сейме были уж так чувствительны: настоящая буря разразилась только тогда, когда Микулаш Лошонский ошеломил всех открытием, что чахтицкой графине недоставало крови обычных девушек, что в своем необъяснимом, кровожадном безумии она пролила кровь дворянскую…

Палатин граф Дёрдь Турзо понял, что он должен любой ценой начать действовать.

Он оказался в неприятном положении.

Было невозможно найти такой выход, чтобы на доброе имя рода Батори и Надашди не пал позор, чтобы все были довольны и в Чахтицах воцарилось спокойствие.

Три дня он просидел на заседаниях сейма, словно пригвожденный. Он чувствовал, что на него устремлено множество глаз: что же палатин предпримет? Понимал, что многие в Чахтицах надеются, что он наведет там порядок и докажет миру, что справедливость еще жива. Но и на третий день он все еще не принял решения, хотя долго советовался со своим секретарем. Тогда к нему явился граф Няри с поручением от короля, которого он вместе с кардиналом соответственно настроил. Король повелел палатину немедленно отправиться в Чахтицы, расследовать тамошние события, усмирить мятеж и предать виновных суду.

— Надеюсь, его королевское величество не полагает, — оскорбленно спросил графа Няри палатин, — что я становлюсь защитником преступников и что их наказание не входит в мои планы?

— Король знает, — ответил граф Няри, — в каком тяжелом положении ты находишься, досточтимый друг, поэтому он хочет своим поручением, что является одновременно и приказом, пресечь твои колебания и вместе с тем взять и на себя часть ответственности за твое решение.

Палатин долго советовался с зятьями чахтицкой графини — Юраем Другетом[60] из Гуменного, главным земплинским жупаном, супругом Каты, и с Микулашем Зринским[61], супругом Анны.

— Друзья, — заключил палатин совещание, — я крайне сожалею, что не в силах оградить вас от этой боли. Мое решение наиболее щадящее, и я от всего сердца желаю, чтобы им были довольны как наши законоведы, так и король. Уверяю вас, что решение это я осуществлю при любых обстоятельствах, хотя Алжбета Батори пыталась лишить меня жизни, а вы, несмотря на мои настояния, не предотвратили совершение дальнейших преступлений в Чахтицах.

Зятья графини остались довольны.

Палатин с удивительной энергией взялся за дело, чтобы сохранить незапятнанным щит двух заслуженных родов, причем даже наперекор воле короля, кою и представил граф Няри.

— Эта порочная женщина не заслуживает такой жертвенности с моей стороны, — задумчиво говорил палатин своему секретарю, снова и снова возвращаясь к этому замыслу. — Мне следовало бы ее и сообщников ее привлечь к суду. Но у меня перед глазами ее дети, зятья и покойный муж, который был моим другом. Я не в состоянии заклеймить их всех, предав позору Алжбету Батори как многократную убийцу.

Юрай Заводский молчал. Чахтицкую графиню он и не защищал и не осуждал.

— Господин секретарь, — эта молчаливость раздражала палатина, — ты вместе с обедом, очевидно, проглотил и язык.

— Да простит меня ваша палатинская милость, — извинился секретарь, — но по известным причинам мне не положено влиять на ваше решение.

— Хорошо, — улыбнулся палатин в знак того, что прощает его, — но в качестве наказания я лишу тебя радости встретиться с Алжбетой Батори с глазу на глаз в последний день нынешнего года.

То было одно из самых приятных наказаний, какие только можно придумать.

— Я лишу тебя этой радости, поскольку тридцатого декабря мы удивим ее совместным посещением. В день, когда ты должен будешь с ней встретиться, я уже тайно повезу ее к Вранову.

Итак, палатин решил перевезти чахтицкую госпожу в ее врановский град, дабы там за ней приглядывали дочери до тех пор, пока буря не пронесется и ее сообщники не понесут самого сурового наказания. А потом пусть за ней навсегда закроются ворота какого-нибудь монастыря, чтобы там в самоотречении и немом раскаянии она провела остаток своей жизни и примирилась с Богом.

…Тридцатого декабря 1610 года один из разбойников, стоявших под Чахтицами на страже, влетел, запыхавшись, в приход, где вожаки вольницы и мятежного люда как раз судили-рядили о том, по какой причине Микулаш Лошонский так долго не возвращается.

— Палатин с великим кортежем приближается к Чахтицам, — оповестил разбойник.

Ян Поницен возликовал, и радостное известие о том, что палатин едет, чтобы навести порядок, молниеносно разнеслось по городу. Люди возбужденно собирались во дворе прихода.

— Сыны мои, — советовал Ян Поницен вожакам вольницы, — свое дело вы сделали, спасите себя. Прежде всего ты, Ян, ибо я убежден, что палатин держит на тебя сердце. Да и ни к кому из вас не проявит он снисхождения!

— Спасите себя, — просили Магдула, Эржика и Мариша, то же самое шептала Павлу Ледереру и Барбора, которая благодаря счастливой любви чудесным образом выздоравливала.

— Нет, — ответил Калина, — мы не побежим. Совесть у нас чиста!

Радостное ожидание палатина и его спутников омрачала лишь мысль об участи разбойников.

Палатин приехал. Ян Поницен встретил его с подобающими почестями и пригласил почтить его дом высочайшим присутствием.

Сопровождаемый Юраем Заводским, графом Няри, присоединившимся к кортежу в качестве доверенного короля, Юраем Другетом и Микулашем Зринским, зятьями чахтицкой госпожи, а также Медсри, опекуном самого младшего Надашди[62], палатин принял приглашение. Он угрюмо задавал вопросы священнику, старосте и уважаемым гражданам и столь же угрюмо выслушивал их ответы. Он был непредсказуем — никто не ведал, что у него на уме.