Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 1 - Александр Солженицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было ново – для петербургской улицы и для всякой русской улицы: не созванные кем-то сходки, а стихийные политические споры всех сословий вперемешку, и простонародья. Закованный угрюмый Петербург вдруг превратился в какие-то северные Афины. Внезапно оказалось, что потребность самим обмысливать и обсуждать политику – есть и у русской толпы, да слышались многие меткие замечания, и с сочными народными присказками.
Сама Вера в этих схватках не подала голоса ни разу, но мысленно пыталась отвечать, да, кажется, иногда и понаходчивей, чем те вслух.
Сегодня утром, развернув «Речь», она увидела большое взволнованное воззвание к стране кадетского ЦК, видимо, заседали ночью. …И как может сегодня Россия требовать от союзников изменения прежних договоров? – это нарушит единение с ними, когда мы более всего нуждаемся в их помощи. Мы так не избавимся от бедствий войны, но только станем одиноко перед величайшими опасностями. Уже ведь видно, что наша революция не вызвала германской, но хищная монархия Гогенцоллернов строит все расчёты на нашем разладе с союзниками. О сепаратном мире мечтал царизм, но не мы с вами?!.
И ещё новые, новые повороты аргументов и призывы. Воззвание было передлинено, от этого после прочтения Вера была больше встревожена, чем когда поднялась утром: вожди не были так уверены.
И ещё такая была в сегодняшней «Речи» смутившая Веру статья: ни один сознательно мыслящий гражданин не может стоять одиноко, вне партии; вне партии невозможно совершать политическую работу свободной демократии. Превратим безформенную массу русского общества в стройную организацию политических партий!
Что-то очень опасное произошло – центральная кадетская газета ещё никогда не призывала так. Хотя Вера годами немало сил положила на разнообразную помощь кадетской партии, и вполне сочувствовала её программе, и высоко уважала многих её руководителей, – однако она никогда не испытывала потребности стать и самой членом партии, это была форма сжимающего принуждения. Да в таких категорических фразах, да с расширением на всё русское общество?
На Екатерининской гимназисты раздавали прохожим белые печатные листки, прокламации. Взяла. Крупно:
«Граждане! Россия переживает страшный час!..»
Ну, читать уже в библиотеке. Но вошла – а там, сразу же за входной зеркальной дверью, завешана вся доска объявлений – таким же, только крупным печатным воззванием – уже не от ЦК, а от всей партии Народной Свободы:
Граждане! Россия переживает страшный час! Решается судьба страны, судьба будущих поколений! Народ проявил великую мудрость в доверии Временному правительству. Сплотимся же вокруг него, не дадим разрастаться анархии, вслед за которой придёт притаившаяся чёрная сотня… Милюков, появление которого у власти купило доверие к нам наших союзников, объявляется врагом отечества! Но они знают, что уход Милюкова означает уход всего Временного правительства, – куда ж они ведут Россию?
Мы стоим на краю пропасти. Граждане, выходите на улицу! проявляйте свою волю, участвуйте в митингах, выражайте одобрение правительству! Спасайте страну от анархии!
А ощущение: как будто от той беды – лишь хрупкая перегородочка…
По всей библиотеке перебрасывалось волнение. Настроение было: идти! Почему, в самом деле, мы всегда безконтрольно отдаём им улицу? Почему мы вот здесь, у себя, говорим свободно, а на улице стесняемся? А на улицах всё и решается! Вчера уже ходили другие – а что же мы?
Переговаривались в коридорах, на лестницах, передавая друг другу нарастающее:
– Правда! Надо не отделываться ироническими шуточками, а идти на Невский! И вслух говорить против анархической пропаганды!
– А то мы только поддакиваем тем, кто делает…
– Если имеем убеждения – почему таимся? А если наши убеждения ничтожны – не надо сетовать на развал.
Нашлись добровольцы – снаружи к зданию приставили лестницу – и с садового фасада сняли кем-то накануне вечером подвешенную красную полосу, криво отрезанную и с кривобуквенной надписью: «Да здравствует международная пролетарская солидарность!» Кто-то писал на ватмане: «Доверие Милюкову», «Доверие Временному правительству». В подвале служащие сколачивали под них щиты.
Кто-то внёс снаружи в вестибюль свёрнутое зелёное знамя – кадетское знамя. До сих пор такие красовались только на съезде да в районных комитетах. А теперь вот – на улицу?
Показать им, что в столице – не одни горлопаны-ленинцы. А получат отпор – их как бы и не было.
– Только заикнись против них – сейчас же кричат: «Буржуй! убрать его!»
– «Буржуй» – это стало теперь вместо «фараона».
– «Буржуй» – это становится как чёрная кость.
Мирнейшие библиотекари, интеллигентные посетители…
«Уличное воздействие» – нам казался шаг, не допустимый для воспитанного человека? Но – пришла пора!
И Вера – была из решительных идти.
Тем временем прочли в «Известиях» заявление Совета, что это не он устраивал вчера выступления против членов правительства: «это – недоразумение, которое было создано некоторыми несоответственными личностями». Ах вот как! А между тем эти личности играют чужими головами.
Кем же тогда? большевиками? Хотя революция и победила, а большевики не раскрылись откровенно, остались со старыми конспиративными приёмами.
Но – как начинают манифестации? Друг друга убедили, всякую работу прекратили, подготовились, оставили двух дежурных, —
– Господа! Выходите! Господа, через главную дверь.
Вышли кучкой на тротуар против Екатерининского сквера.
Сперва робкой. Потом больше.
– Господа! На мостовую! Не стесняйтесь.
Как странно: всегда они ходили по мостовым, а мы – только смотрели с тротуаров. А вот – сейчас пойдём по мостовой мы!
И значит? – у нас сила?
Взяли, подняли два плаката, одноручный и двуручный. Свой каталогист впереди – поднял зелёное знамя и развернул.
Да! Чтобы проявить свои убеждения не в гостиной, а на улице – нужна, конечно, смелость.
А уже вышли и все свои, с читателями.
И из прохожих примыкали – любопытные? или сочувствующие?
Уже их стало больше сотни.
И два-три весёлых солдата.
– Господа! И солдаты с нами!
По-шли.
А на Невском – уже опять муравейники! Вчерашние. Перегораживая тротуары. И соступая на мостовую.
Повернули налево – мимо Гостиного двора.
Чудовищно странно идти – по мостовой Невского. Извозчики придерживают, объезжают. Трамваи умедляют.
Со всех тротуаров – внимание: и к невиданному зелёному знамени, и к публике такой.
Одобрительные возгласы.
И присоединяются – гимназисты, офицеры. О-о-о, да нас много уже!
Всем – необычно, всем – чудесно.
К Казанскому собору! Там поговорим. Где ж ещё и говорят?
72
(На петроградских улицах, 21 апреля днём)* * *И уже по всему Невскому – необычайное лихорадочное оживление. Уже не кучки, а едва ли не толпы чистой городской публики, как никогда не бывает. И солдаты есть. А рабочих не видно. Стеснены все перекрестные трамваи, звонят, медленно едут.
Вышла на улицу – интеллигенция! Ещё не знают, как себя держать, куда идти, – просто показать свою гражданскую убеждённость.
– С нами, товарищи! Кто за доверие – присоединяйтесь!
Молодёжь лезет на стены, снимает красные флаги с домов, их много натыкано, и несут. У кого-то на флагах уже и скороспелые надписи.
На углах расклеены, в витринах выставлены жгучие воззвания партии Народной Свободы: «Выходите на улицу! Проявляйте свою волю!»
* * *На углу Пушкинской студент кричит возражательно с ящика:
– Нам надоели эти общие места! Народу противна буржуазная казуистика!
Гимназический учитель в форме:
– А при чём тут буржуазия? Не буржуазия ведёт войну, а для жизненных интересов России!
Тот студент:
– Нет оснований доверять Временному правительству!
Матрос с тротуара, густо:
– Вполне доверяем правительству, оно нас не подвело. А кто может сказать, что оно изменило?
Из гула: – Ленин и компания.
Матрос, приступая к студенту:
– А велика наука, вон, быть вагоновожатым? А ну, стань на его место, далеко ли уедешь?
* * *У Аничкова дворца, к Фонтанке, большая толпа. Между шляпок и котелков – есть и картузы и бабьи платки. Всё сегодня получило горло, перекликается, но обывательские речи смирные, а если резко крикнет, то вот реалист:
– Отказаться от ноты! Потребовать от союзников присоединиться к манифесту Совета!
Дама, сплетя на груди пальцы в лайковых перчатках:
– Но нельзя же заставить союзников пересматривать договоры во время войны!
– Опубликовать тайные договора!
– Это подло! Секретный договор может быть опубликован только с согласия всех сторон.
Студент:
– Да зачем дальше воевать, когда на фронте уже братание идёт?
