Уорхол - Мишель Нюридсани

Но тревоги оказались напрасными: когда 1 мая 1971 года в Нью-Йорке открылась выставка, всем стала ясна гениальная задумка автора: он развесил картины по стенам, полностью оклеенным обоями, разрисованными, его же рукой, головами коров. Эффект получился захватывающим. Всех сразила остроумная тактика этого поступка. «Энди оказался лучше, чем когда бы то ни было», – восклицал критик из New York Times, который никогда не входил в лагерь почитателей художника.

Уорхол продолжал развивать концепцию экспозиции: в музее Гальера в Париже он развесил портреты Мао Цзэдуна поверх обоев, расписанных им на мотив портретов Мао. Его выдающийся для того времени талант инсталлятора снова удостоился восхищения публики. «Выпендрежник», – в очередной раз процедили сквозь зубы недоброжелатели.

Серия, к которой он приступил в 1972 году, с портретом Мао в качестве модели или мотива, довольно примечательна. Она объединила одновременно новые тенденции и старые приемы, какими Уорхол пользовался с начала 1960-х годов. Для него эта серия означала свободу нового качества. Он выполнил две тысячи портретов руководителя Китая! Всех размеров!

Для портретов Уорхол всегда использовал шелкографические изображения, размещая их самым случайным образом, затем грубой кистью, широкими мазками прочеркивал красками лицо, наносил фон и делал несколько штрихов-мазков вокруг изображения. Иногда получалось на удивление гармонично, иногда – безобразно или безвкусно, но никакого тайного смысла в этом не было, как не было претензии ни на особый стиль, ни на красоту. Что же это, виртуозность или бедность выражения? Этот зигзаг, эта расплывшаяся краска, этот потек от химического раствора, эта неряшливость – это экспрессивная живопись с использованием шелкографии.

Можно было бы подумать, как часто бывает, если речь идет об Уорхоле, что критике подвергается его манера рисования, одновременно желчная и забавная, отстраненная и неожиданная. Эти неуверенные синие и красные штрихи; эти наезжающие друг на друга зеленые и белые полосы, мелькающие на заднем плане портрета; эта развязная, грубая, но настолько тонко рассчитанная мазня; эти пульсирующие красные линии, в которых ощущается взмах руки художника, черкнувшей кистью прямо по лицу и по кителю своей модели; этот плотный мазок кисти в ловкой, безжалостной руке – все это производило впечатление небывалой «экспрессии». В том числе и на Виллема де Кунинга.

Кроме обычной насмешки, в этих портретах интерес представляет активный контраст между обезличенностью и отстраненностью шелкографии и обязательной выразительностью рисунка, выполненного кистью и красками. Это порочная смесь юмора и соблазна, прославления и поношения, блеска и революционного аскетизма, восхищения и осмеивания. Вот такая двойственность, балансирующая на лезвии ножа, невозмутимо остром.

Хвалебные отзывы, которые сыпались на Уорхола после портретов Мао, побудили других политических лидеров, промышленных магнатов, светских львиц, выдающихся спортсменов, звезд кино и поп-музыки, но особенно, коллекционеров и галеристов настойчиво добиваться внимания художника, найдя вдруг привлекательной идею увидеть самоё себя, преображенного в некий персонаж с помощью фотовспышки и взмаха кисти с краской. Начиная с этого момента заказов на картины Уорхола прибавилось, и написание портретов стало основным направлением его деятельности.

Как всегда, вскоре это занятие Уорхолу наскучило. Он каждую ночь ходил на вечеринки, как во времена Эди, чтобы найти клиента. За один вечер он успевал побывать на нескольких званых ужинах, забежать в несколько клубов, потанцевать на нескольких дискотеках. Энди был везде, только Studio 54 поменял на Max’s Kansas City и недавний круг богемной состоятельной элиты…

Получить заказ – это крайне тонкая операция, даже если быстро сообразить, в каком именно месте ты должен оказаться, и точно определить момент между абсолютной трезвостью и легким опьянением клиента, когда его возможно «подцепить». Уорхол осматривался, забавлялся, направо-налево отпускал замечания в отношении этого общества. Илеана Соннабенд говорила об Энди, что он «великий моралист».

Вопреки общераспространенному мнению, он редко обманывался: «Знакомиться с богатыми, с “золотой молодежью” – это для меня ничего не значило, так же как быть приглашенным на ее идиотские вечеринки», – записал он в своем «Дневнике» 16 марта 1982 года, намекая на Джин Стейн, обвинив ее в «амбициозной светскости».

Чтобы изучить клиента, Уорхол также пользовался услугами своих помощников, друзей и всего своего окружения. Он предлагал им комиссионные в размере двадцати процентов от каждой новой продажи. Один портрет размером метр на метр стоил двадцать пять тысяч долларов. Несмотря на такую цену, получить портреты желали все. Уорхол был доволен? Нет. Он требовал еще больше заказов. Ненасытность. С его точки зрения, идеальный «клиент» – так он называет коллекционера нового типа – это тот, кто заказывает один или несколько портретов в год.

В «Дневнике», в записи от 27 апреля 1985 года, Уор-хол хладнокровно объяснил свою тактику: «Вот как это все работает: встречаешься с богатыми людьми, проводишь с ними время, и однажды вечером, после коктейлей, они тебе говорят: ”Я это покупаю!” А потом они говорят своим подругам: “Ты просто обязана иметь его работы, дорогая”, и больше ничего не нужно. Ну, например, вот как Шнабель сидит там у себя с этим Филиппом Ниархосом[627]. Больше ничего ведь не требуется. Так и устанавливается цена на твои вещи».

«Вследствие любопытного общественного феномена, – писал Кинастон Макшин[628] в каталоге, посвященном ретроспективе Уорхола в МоМА в 1989 году и в Центре Помпиду в 1990 году, – приняв во внимание великолепные изображения Мэрилин, Лиз и Джеки (или его собственного, в конце концов), очень многие вдохновились возможностью обрести еще бо́льшую славу и известность, сверх того, что получали от своего привилегированного положения, заказав портреты Уорхолу». Точно подмечено. К тому же Уорхол умел польстить своей модели, сделав невидимыми некоторые досадные огрехи внешности: неровности на коже, прыщи, слишком красный цвет лица. Зато он подчеркивал достоинства, оттеняя карминно-красным цветом губы, придавая глазам желаемый блеск, а щекам – румянец. С Уорхолом клиент чувствовал себя королем. С Уорхолом клиент чувствовал себя удовлетворенным.

Цинизм здесь доходил до такого уровня, что сбивал с толку, мешал видеть. Да, Уорхол сильно приукрашивал модели. Да, он льстил богачам. Да, он слишком много времени проводил в бессмысленных светских развлечениях. Но придет ли кому-нибудь в голову упрекать Рубенса за то, что он, путешествуя по Европе, не упускал случая глубокими поклонами засвидетельствовать свои чувства при дворах самых блестящих монархов и знати рангом пониже?! Вздумает ли кто-то сердито отвернуться от двадцати четырех панно, изображающих события из жизни Марии Медичи, только потому, что художник приукрасил портреты королевы и Генриха IV, чьи лица, как говорят, были «далеки от совершенства», а также окружил венценосную чету