В Россию с любовью - Сергей Анатольевич Кусков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бу-ум! Хороший камзол, из дорогих. Не дал порезаться ни обо что, и даже не порвался. Да и почти всю грязную посуду официантка уже унесла — было скорее неприятно, чем больно. Ощущения гадские, но не смертельно.
Перелетев через стол, я свалился за него, и не упал в воду только потому, что ограждение. Верёвочное, кажется, это называется леер, хотя могу ошибаться, но главное, что не упал.
А в это время на том месте, где был я, началось светопреставление.
Машка зажгла — и это не фигура речи. Это просто фигура. Трое или четверо гопниц катались по полу с обожжёнными лицами и руками, остальные пытались парировать угрозу, но им мешали действующие точечно и очень слажено тренированные уральской тайгой Зайки. Тома же страховала. Не скажу, что наши проигрывали, отнюдь — бились на равных. Да, за счёт фактора внезапности, но на равных же! История не имеет сослагательного наклонения, и я не знаю, смогли бы они победить или нет. Я бы, разумеется, снова вмешался, ибо мог чем-то пуляться в стерв вещественным — стульями там, тарелками. Нет, вообще не смертельные удары, но отвлекают, снижают концентрацию, а именно она часто залог победы. А если б повезло — снова бы стулом зарядил. Но тут уже как получится. А может быть вмешалась бы кавалерия в лице нашей дружины и показала бы всем «избушку лесника»? Возможно и это. Однако ни победить, ни проиграть, ни дождаться кавалерии не получилось, ибо я ещё не успел подняться с пола, как над палубой раздался крик:
— Они детей обижают!
— Детей бьют! — поддержали с другого конца палубы.
— Мальчика ударили! — Ещё один крик.
— Да сколько можно это терпеть!
И гопниц принялись месить. Со всех сторон, разом. Не четверо малолеток, пусть и из непростых родов (а значит сильных одарённых), а с десятка полтора таких же взрослых опытных тёток. Все одновременно сорвались со своих мест и ринулись на бандиток, плевав на всё, раскатывая их в блин и закатывая в пенобетон. Я только успел встать, осмотреться, застыть с отвиснутой челюстью… А концерт кончился. Кто-то, не страдающий нормами дворянской чести, усердно добивал лежачих, мстя за минуты и часы унижения, когда никто на палубе ничего не мог им сделать, остальные расходились, наши стояли в недоумении — рассчитывали на куда большее веселье и расстроились (этих женщин не понять). Оглянулся на наших. Тётка сидела без лица, но на своём месте — не дёрнулась. Сообразила, что со мной всё в порядке, да и с Машей тоже. Её девочки подскочили и даже подбежали ближе, но застыли — ждут отмашку. Пора вмешаться. Отряхнувшись, обошёл стол и подошёл ко главной.
— Эй, шмара! Я же тебя по хорошему предупредил! Заваливайте кабину и дуйте в тряпочку! Чего было не понятно?
— Пошёл ты! — Эта сеньора сплюнула кровью — зуб выбили? Класс! — Мелкий выродок!
— Возможно. А тебе на будущее. Если тебя по-человечески просят — прислушайтся. Может это говорит тот, чьи слова не стоит игнорировать?
— Пошёл ты! — повторилась она. — Я твою маму имела!
Она сказала грубее, но нельзя цитировать такие вещи, когда говорят о царице.
— А вот маму мою не трожь, она не при чём!
Я подошёл и первым делом всадил подобранную после падения неиспользованную вилку ей в руку. Зачем? Боль сбивает концентрацию. Когда тебе больно, ты не можешь магичить. Если только ты не Салемская ведьма, а девочки явно на тёток из Содружества не тянут. После чего принялся её пинать. Туфлями, да по лицу! По морде! Харю в кровь — плевать! Эта шмара назвала гадко близкого мне человека! Разборки разборками, но это НАШИ разборки, при чём тут мама?
— Саш, хватит! Остановись! — Голос за кадром. Машка.
— Саша, прекрати! — Зайки.
— Александр, отставить!
А на выкрик тётки Настасьи отреагировал. Кровавая пелена безумия спала.
М-да. Лицо Кесарини, кто она там, в кровавую кашу. Класс!
— Я тебя урою, выродок! — сплёвывая кровь, зашипела она. — Я узнаю, кто ты, и вырежу всю твою семью! Понял, мелкий выродок? Вы трупы! Все трупы! Ты ходишь, спишь, ешь, но просто не знаешь, что вы покойники! И ты, и вся-вся твоя семейка, понял, мелкий урод!
Шаги. Тётка Настасья. Подошла, покачала головой.
— Грязно работаешь.
— Как умею — никто ж не учил, — попенял я в ответ.
— Учту.
После чего тётка сделала то, чего я вот вообще не ожидал. Достала откуда-то (где он у неё на теле и не заметил) большой армейский нож, присела на колено… И воткнула лезвие начальнице гопников в горло.
— Что… Что вы сделали! — голос кого-то из гостей, кто самозабвенно метелил компашку только что.
— Как что? Защищаю свою боярыню! — гордо, во всеуслышанье, ответила Горлица. — Эта падаль только что сказала во всеуслышание, что покончит с нашим родом. Есть кто-то, кто этого не услышал?
— Это же фигура речи… — робкий голосок со стороны кормы.
— А оно мне надо, перепроверять, фигура это или речи, и ждать удара? Это — бандиты, люди без чести. Они что угодно могут выкинуть. Сказала что убьёт — значит как минимум попытается.
— Тебя ж посадят. — Ещё один крик.
— Посмотрим. Я в своём праве.
Это да. Законы у нас одни на всех. Просто бояре перед законом ровнее, чем дворяне. Князья — чем бояре. А и те и другие и третьи — перед простолюдинами. «Наверху» договорятся и закроют глаза.
Я же понял, что зря ел шашлык и салатики, ибо они попросились назад. Подбежал к лееру, перегнулся… Но сдержался.
Заботливые нежные руки обняли сзади, и
