Закон - тайга - Эльмира Нетесова

— Вы уверены, что понимал?

— Иначе не пустил бы к себе в палатку. Не приютил, не защищал. Видел бы он теперешнее, удивился бы немало. Как за усталость расплачиваться мне приходится…

— Прочтите и подпишите протокол, — подал следователь исписанные бумаги. А положив их в портфель, сказал: — Вы свободны. Идите.

А утром, едва условники сели завтракать, к палаткам подъехал следователь. Поздоровался со всеми. Глянул на Тихомирова. У того сердце побитым щенком сжалось. Кусок поперек горла колом встал. Хотелось обругать, накричать. Но знал, этим не поможешь. Ведь вот и сегодняшнюю ночь не спал. Жизнь не мила стала.

— Тихомиров, я задержу вас ненадолго. — И, обратившись к Трофимычу, продолжил: — Думаю, часа нам хватит.

— Попался, курва, за самые яйца, — ухмылялся Шмель злорадно.

Андрей Кондратьевич, глянув на Тихомирова, обронил:

— Пригрел человек змею под боком. Сколько хороших людей погибло, а это дерьмо никакая погибель не берет.

— Давайте без комментариев, — сухо прервал следователь.

Когда люди ушли на работу, допрос возобновился.

— Откуда вам известно, что у Лаврова не было денег?

— Зачем они в тайге? Что тут с ними делать? Да и не утверждал я, только предположил. На это имею право.

— А я и не оспариваю его. Но вот что меня интересует: почему вы умолчали, что Лавров в вашем присутствии получил почту во время пожара? От нарочного. Расписался за нее. Вскрыл

конверт. Вы стояли рядом. И увидев, откуда письмо, изменились в лице. Этого письма вместе с полевой сум-

кой найти не удалось. Но вы, вероятно, помните, откуда оно пришло?

— Из органов безопасности, которые меня в тюрьму упекли. Естественно, что со мною творится, когда я вижу иль слышу упоминание о тех органах, — дрогнул голос Тихомирова.

— Что было в том письме? Припомните, — попросил следователь.

— Не читал. Не смог. Строчки перед глазами поплыли, как в тумане. Да и Лавров тут же сунул письмо в сумку.

— А жаль, что не разглядели. Ну что ж, письмо мы восстановим. Это не сложно. А кроме него, ничего в конверте не было?

— Не видел. Не присматривался.

— Может быть, нарочный перепутал или забыл, но говорит, что в конверте фотографии были. Несколько выпало. Лавров поднял, — внимательно смотрел следователь на Тихомирова.

— Я не помню такого. Да и какое мне дело до чужих забот? У меня в жизни свое правило: чем меньше знаешь, тем дольше живешь. Потому никогда не суюсь не в свои дела. Зарок себе дал. Поумнел в тюрьме. Раньше бы мне этот опыт, не отбывал бы срок.

— А Лавров не показывал вам в палатке эти фото? — словно не слышал ответа следователь.

— За старшим охраны такое не водилось. Исключено. Больше чем о погоде — не говорили никогда, — вздохнул Тихомиров.

Когда следователь сел в машину, мужик пошел к костру шатаясь. Ноги подкашивались, не держали. Заметив его состояние, Митрич подошел:

— Чего это он к тебе зачастил?

— О Лаврове спрашивает. Знай я, что так повернется, собакой в тайге бы жил, но не со старшим в одной палатке. Уже душу наизнанку вывернул этими допросами, — пожаловался Тихомиров.

— Кому как. Вон наших мужиков в прокуратуру вызывали. Пятерых. И новых. Тоже чего-то спрашивали. Радостные приехали в обрат. Говорят, ента, будет освобождение. Лучше, чем амнистия. И позор смоют. Навроде они и не сидели вовсе. Так им сказали. Документы готовят ихние. К воле. Знать, нынче невиновного от виноватого отделят. Может, и тебя к тому готовят.

— Мне такого не говорили. О прошлом — ни слова. Будто не было его у меня. Все о Лаврове. Свободой и не пахнет, — мрачно курил Тихомиров.

— И мне не обещаются. И не зовут никуда. А уж я бы бегом побег. Только бы поманили. Так неволя заела!

Хочется под старь в человеках пожить, — выдал Митрич сокровенное.

Тихомиров молча встал, пошел на деляну, туда, откуда слышался звон топоров, рев пил, уханье падающих деревьев.

В тайге было тепло. Тучи мошкары вились меж деревьев и кустов. Под ногами сновали бурундуки, даже серый зайчонок прошмыгнул совсем рядом, не испугавшись человека.

Заполошная сойка метнулась с куста на ель. Вытаращилась удивленно. Что забыл человек в глуши таежной? Иль гнездо свое потерял?

Но тут упало дерево, спиленное под корень. Вскрикнуло громко. Сойка, хрипло обругав людей, суматошно захлопала крыльями, улетела в распадок.

Тихомиров подошел к пачке хлыстов, стал замерять выработку. Никто из условников ни о чем не спросил его. Каждый был занят своим делом. И казалось, его приход остался незамеченным.

Новички сегодня обрубали сучья со спиленных деревьев. Не слишком быстро и ловко у них получалось. Но старались люди. Их терпеливо учили. Без слов. Показывали, объясняли. Без ругани. И в его душе проснулась жгучая зависть. Ведь вот они ладят даже с фартовыми. И те, ворюги, а смотри, вровень с генералом здесь. Как со своими говорят. И от них никто не отворачивается. Здесь же, как от зверя, от падали, от чумного — сразу уходят. От греха подальше…

— Шмель, возьми клин, не то завалишь мне на лысину свою красавицу! — крикнул Генка.

— Санька! Погоди эту ель валить! Постучи по стволу. Там белка! Пусть своих шустрят утащит! Не оставляй ее бедолагой! — надрывался Иваныч, перекрывая рев бульдозера.

Рябой по стволу веткой стукнул, белку пугнул:

— Хиляй, мамзель, краля хвостатая, зазноба рыжая! Линяй с этой хазы! Чего барухой застряла? У тебя дуплянок, что у меня волос на калгане. Не мори! Не то размажу, стерва! Выметайся, добром прошу, как кента! Слышь! Иль тебе локаторы поморозило? Так я продую, мало не покажется! До самого Магадана без огляду когти рвать будешь! — грозил Рябой.

Мужики, слушая его, со смеху животы надрывали.

Санька, устав ждать, подошел к ели. Белые, как мелкий снег, опилки брызнули из-под пилы. На старую рыжую хвою, на траву, на сапоги. Запах смолы ударил в лицо. Вальщик опустил со лба очки, вбил клин, рассчитав угол падения дерева.

— Отойдите, мужики! — предупредил Санька.

Тихомиров загляделся на верхушку ели. Там на макушке дерева сидела белка. Он не услышал, пропустил мимо ушей предупреждение вальщика.

Дерево, падая, сшибло с ног, подмяло и враз укрыло хвоей, словно спрятав разом от всех или похоронив заживо.

Он ничего не заметил. Может, успел крикнуть, но шум падающего дерева заглушил. Да и что такое в тайге человеческий голос? Хрупкий звук, живущий секунды. Да и то если его успеет подхватить, вырвать из ветвей таежное эхо.

— Никак хмырь накрылся? — оглядевшись, ахнул Сашка.

— Да нет, небось в кустах отсиживается! После допроса оклематься надо, — вставил бульдозерист.

— Чего скучковались? Хиляйте сюда! — позвал Шмель.

— Хмыря замокрили! Елкой!

— Так что? Засыпать нечем? Иль помочь? Говно разбрызгивается! Оно не сдыхает! — засмеялся Шмель.

— Так человек все же! Как так? — возмутился Костя.

— Кому он нужен?! — хмыкнул кто-то.

— Следствию хотя бы! — направился к ели Андрей Кондратьевич и добавил: — Я за него отвечать не намерен.

Матерясь на чем свет стоит, Шмель обрезал вершину ели. Потом, поставив пилу в сторону, смотрел, как мужики приподняли дерево, вытащили из-под него Тихомирова.

— Живой иль накрылся, гад?

— Нельзя же так. Непристойно о человеке говорить грязно. Все мы — Божьи создания. Грешно такое молвить и думать, — урезонивал Харитон.

— Кончай, отец! Божьи создания не подводят ближнего до вышки. Это уже дьявольское семя! И с ним так же надо! — философствовал Генка.

— Ну что с ним делать будем? — развел руками Илларион.

— Да пусть лежит. Коль живой, сам очухается, встанет. А если концы откинул, в обед отнесем к палаткам, — предложил Санька.

— Ну уж нет! А вдруг перелом? Пусть Иваныч доставит его к палаткам. Там его охрана" выходит. Нам некогда этим заниматься, — сморщился Трофимыч.

Илларион позвал бульдозериста. Тот вскоре подъехал. Достал из кабины брезент и, замотав в него Тихомирова, уехал с деляны.

— Везет хмырю! Совсем в сачки зашился, — заметил Шмель.

— Может, он уже Богу душу отдал. А вы его тут ругаете. Остановитесь, люди, — уговаривал Харитон.

— Зачем Богу его душа? Да и была ль она у этого? А насчет гою — жив ли он, ботну без лажи — живехонек,

падла! Такое мурло и на том свете самим чертям без нужды! — взялся Шмель за бензопилу и вскоре забыл о случившемся.

Люди принялись за работу. Никто не отлынивал. Берегли время. Когда вернулся бульдозерист, на деляне были заготовлены две полные пачки хлыстов.

Два молодых охранника, приставленные к ним, только что вернулись из таежной глухомани. Губы малиной перепачканы. Спелой ягоды — полные фуражки. Мужиков решили угостить. О случившемся не знали. Этих условников охранять не надо. Так, для формы лишь. И торопить не стоит. Сами не отлынивают — зачеты зарабатывают. Даже те, кому доподлинно известно о реабилитации, спины не разгибают.