Мой гарем - Анатолий Павлович Каменский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что же ты, поймал или не поймал?
— Собственно говоря, поймал, только боюсь упустить, — добродушно отвечал технолог.
Обедали тоже вместе. Потом все сидели притихнув и Денисов медленно и мечтательно рассказывал о Волге.
Вдруг, часов в пять, раздался сильный звонок. Ольга Ивановна странно встрепенулась.
— Вера, подождите отворять, — взволнованно сказала она, — господа, идите к себе... это, должно быть, ко мне по делу.
Когда студенты прошли коридор, они услыхали стук наружной двери. Кто-то медленно и тяжеловесно прошел через кухню в комнату хозяйки. Послышался чей-то ужасно низкий бас. Студенты прислушивались, но не могли разобрать слов. Голос иногда повышался, и Денисову чудились стальные нотки. Ольга Ивановна говорила совсем тихо. Пришедший мужчина — медленно и авторитетно. И Денисов с выражением ужаса на лице хватал Хачатрянца за обе руки, шептал ему: «Не двигайся» — и мучительно ждал.
— Ва, какой сердитый! — сказал Хачатрянц. — Надо его развеселить... Споем «крамбамбули».
И студенты молодецки затянули:
Крамба-амбули, отцов наследство Питье любимое у нас...Они шагали по комнате с каким-то общим торжеством.
— «Есть у-утешительное средство...» — вопил Хачатрянц, топая каблуками.
Когда кончили, технолог сказал:
— Ну вот, довольно с него!
И потом прибавил:
— Наконец-то он явился.
— Кто это он? — удивленно спросил Денисов.
— Как кто?.. Чудак!.. Да ее содержатель!
— Что ты говоришь? — бледнея, прошептал Денисов.
— Ва!.. что я говорю!.. Какой ты, право... Да разве она может жить иначе?.. Я пари держу: в Петербурге все так живут, иначе с голоду помрешь...
— Ты с ума сошел! — почти крикнул Денисов. — Она?.. Ольга Ивановна?.. Оля?.. — вырвалось у него.
— Ну да! Что такое! — сердито сказал Хачатрянц. — Какой ты наивный, нэ панимаишь!.. Разве ты не видишь?.. Властный, хозяйский тон... Чудак!.. Мы пили его вино...
У Денисова упало сердце, подкосились ноги. Он сел и не возражал Хачатрянцу. Он стал считать секунды и не мог дождаться, когда уйдет этот гость. Минут через пять густой бас сказал:
— Ну, до свиданья!
И Денисов побежал к ней.
Он затворил за собой дверь. Она сидела у стола перед зажженной лампой. Он подошел и обнял ее сзади. Ольга Ивановна сделала движение, как будто отстранилась. Денисов заглянул ей в лицо. Ее глаза были странны; щеки побледнели; углы губ вздрагивали.
— Милая, что с тобою?.. Кто это приходил?..
Она зарыдала вместо ответа. Потом он услышал:
— Проклятая жизнь... звери... оскорбляют на каждом шагу...
— Кто он такой, Оля?.. Ради Бога...
— Жестокие люди!.. На себя оглянулись бы... — рыдала она. — Слушай, Коля, я скажу тебе все... садись.
Она вся дрожала. Ее лицо дышало решимостью.
— Я обманула тебя... Я не вдова и не была замужем... Я любила четыре года... И тот человек... не этот, другой... женился и потом был у меня. Я ничего не знала... Он женился в апреле, а в мае продолжал мне клясться, что никогда не бросит, что обожает меня... Господи! Я верила, глупая... Потом мне открыли глаза... Я пошла на курсы... Добрый человек помог... у-у, проклятый! Как я его ненавижу... Коля, ты пойми меня — вот я сейчас покажу тебе.
Она вынула из кармана маленькую записную книжку, открыла ее и дала ему. Оторопевший Денисов машинально прочитал: «август... 5 р. — к. сентябрь. 8 — октябрь. 1 — ноябрь... декабрь — 50»
Он перевел глаза на Ольгу. Она закрыла лицо руками.
— Оля!.. Я не понимаю... Что это?..
— Это моя прошлогодняя практика.
Он как будто еще недоумевал.
— Ну, что же? — холодея, спрашивал он.
Она встала, подошла к нему, обняла за шею.
— Ну вот, милый, — тихо сказала она, — надо же мне было жить... Этот человек и помогал мне и теперь помогает.
Тупая и короткая боль сдавила его душу. Он ничего не сознавал. Ему хотелось закричать, разбить что-нибудь, убежать. Ольга Ивановна смотрела ему в лицо. Он стоял, опираясь на спинку стула, с безумным, блуждающим взором.
— Коля, Коля, родной мой... очнись... Надо примириться.
Он слышал эти слова, как сквозь сон.
«Надо примириться... с чем?» — думал он и не понимал... В его уме промелькнул образ Наташи — чистый, кроткий, ласковый... Ему стало горько. Потом он тряхнул головой, переломил себя и заходил по комнате. Хозяйка сидела спиною к нему. Он остановился в углу и смотрел на нее. Он видел мягкие контуры ее спины, плеч, ее шеи с гордым изгибом и золотистыми волосами, видел ее грустную и подавленную позу.
И ему стало невыразимо жаль ее. Страстное чувство проснулось в нем. Она сделалась ему бесконечно дорога. Он страдал. Он уже сознавал, что разрыв невозможен. Это значило бы — вырвать сердце с кровью. Он подбежал к ней и упал на колени.
Она опять заплакала. Он целовал ее руки, возвышенно спокойный, примиренный,
