Сиротка. В ладонях судьбы - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Почему? — всполошилась Эрмина.

— Река! Мощная, широкая, судоходная, ведущая в большой порт, а через эстуарий Жиронды[70] — в океан.

Сделав этот лаконичный комментарий, Дюплесси закурил сигару и обвел взглядом окрестности. Он представлял себя на месте Тошана, яркая внешность которого могла привлечь к себе внимание.

— Если ваш муж здесь, он наверняка старается избегать центра города, держась менее посещаемых мест. Но я в это не верю! Было бы безумием с его стороны показываться на людях, особенно если он с евреями.

Сидевшая на заднем сиденье Эрмина схватила свою сумочку, полная решимости покинуть машину. Она немного наклонилась вперед, чтобы тихо сказать Дюплесси, по-прежнему сидевшему за рулем:

— Октав, я раскрыла перед вами все карты. Рассказала правду о Кионе. Поэтому, если с нами случится несчастье, я хочу кое-что знать. Почему я? Почему именно меня вы вынудили приехать во Францию? Не пожимайте плечами, вы произнесли красивую речь на эту тему, но она звучала фальшиво. Любая певица могла выступать в кабаре вашего друга Ксавье, и Жак Руше в конце концов нашел бы себе другое сопрано вместо меня. Я уже задавала вам этот вопрос, но сейчас хочу услышать честный, искренний ответ.

— Милое дитя, я сказал вам правду. Мне нужна была женщина, соответствующая моим планам. Вы помогали нам с Ксавье отправлять оружие и спасать семьи от депортации даже в тот субботний вечер, когда пели на сцене Оперы. Разве это так сложно понять? Я сделал ставку на вашу красоту, на ваш талант и ваш арийский тип внешности, который так ценится эсэсовцами. А теперь пойдемте перекусим, уже больше полудня, я проголодался.

Эрмина открыла дверцу как раз в тот момент, когда посреди улицы затормозила тяжелая машина цвета хаки со свастикой. Из нее вышли солдат и офицер СС и направились прямиком к автомобилю.

— Черт! Старайтесь выглядеть естественно, — прошептал Дюплесси.

— Предъявите ваши документы, месье, дамы, — велел офицер.

Жанина, насвистывая, принялась рыться в своей сумочке. Эрмина, находившаяся на грани нервного срыва, сделала над собой нечеловеческое усилие, чтобы не выглядеть напряженной.

— Мы едем навестить родственников в Ажане, — объяснил импресарио. — Это мои кузины.

Эсэсовец долго изучал их фальшивые документы. Наконец он склонился к стеклу и вгляделся в лица обеих женщин.

— Вы сестры, дамы, — произнес он с ярко выраженным немецким акцентом. — Но совсем не похожи!

— Зато красавицы, не так ли? — с улыбкой воскликнул Дюплесси.

Мужчина смерил его холодным взглядом. Но все же вернул документы и быстрым шагом направился к своей машине. Жанина закурила сигарету. Руки ее тряслись.

— Мне кажется, наши оккупанты отчего-то всполошились, — тихо заметил Октав. — Ладно, пока нас оставили в покое. Пойдемте пообедаем.

Они не спеша пересекли улицу и сели за столик в бистро, где тут же воцарилась тишина. Каждое новое лицо, особенно в провинции, вызывало подозрение. Это заинтриговало троицу. Тем не менее хозяин за стойкой о чем-то увлеченно беседовал с двумя клиентами.

Жанина тут же встала и направилась к двери с железной табличкой, где находилась уборная. Эрмина пыталась унять сердцебиение. Устремив взгляд вдаль, она повторяла себе, что с минуты на минуту увидит Тошана.

— Прошу вас, сделайте более спокойное лицо, — шепнул ей Октав. — Наберитесь терпения, мы найдем вашего мужа. Обещаю сделать невозможное, чтобы хотя бы раздобыть интересующую нас информацию.

Он сомневался, что у них это получится. Молодая официантка подошла к ним, чтобы принять заказ. У нее были покрасневшие от слез глаза, но они этого не заметили.

— Графин вина и три дежурных блюда, — сказал импресарио.

— Хорошо, месье.

Официантка исчезла в кухне. Она высморкалась и подошла к углублению, где стоял умывальник. Там она смочила щеки водой, а потом снова расплакалась. В этот момент ее увидела Жанина.

— У вас что-то случилось? Наверное, жениха направили на обязательные работы? Проклятая война…

— О да! Проклятая война, — прошептала девушка. — Я только что видела нечто ужасное, когда шла на работу. Еврейская семья — родители и их маленький мальчик — были расстреляны, как животные, сегодня утром. Сельский полицейский отвез их тела на кладбище в своем грузовике. Ему велели закопать их в общей могиле, но он остановился на несколько минут на площади. А я зачем-то заглянула в кузов. Если бы вы видели этого несчастного малыша, всего в крови! Бедный мальчик, он, наверное, ровесник моему брату. У меня внутри все перевернулось. А хозяин все твердит, чтобы я прекратила реветь, иначе распугаю всех клиентов.

Жанина покачала головой, испытывая искреннее сострадание. Но тут ее охватило ужасное подозрение.

— Это были местные?

— Нет, они были здесь проездом, остановились у мадам Мерло, которая держит пансион на выезде из города. Говорят, это ее муж предупредил милицию. Носит же земля таких мерзавцев! Я вас оставлю, а то хозяин опять будет ругаться.

— Одетта! — как раз позвал он ее из зала.

— А я что говорила?

Жанина помыла руки, не зная, как смотреть в глаза Эрмине. Она была почти уверена, что речь шла о Тошане и его подопечных. «Боже мой! Как я ей об этом скажу! Хотя, может, я и ошибаюсь», — думала она, но ей не удавалось себя успокоить.

Она вздрогнула, увидев идущего к ней Октава. Он быстро поцеловал ее в губы.

— Иди к Эрмине, — вполголоса сказал он. — Это настоящий комок нервов. Я сейчас приду.

Он уже открывал дверь туалета, когда Жанина схватила его за рукав и рассказала о том, что только что узнала.

— Вот черт! — пробормотал он сквозь зубы. — Ладно, подумаем после обеда, как поступить. Не нужно ей сейчас ничего говорить, иначе у нее начнется истерика при свидетелях. Проглатываем дежурное блюдо и уходим. По крайней мере, теперь у нас есть адрес.

— Хорошо, — жалобно ответила она.

Во время обеда гримерша пыталась выглядеть беззаботной и болтала о моде. Но есть ей не хотелось. Эрмине тоже. Потеряв аппетит, Дюплесси один выпил графин вина. Он ломал себе голову, не представляя, как рассказать все Эрмине. «Жанина права, похоже, убили Дельбо и еврейскую женщину с ребенком. Случилось все сегодня утром, городок стоит на ушах. Это объясняет напряжение, которое я почувствовал у офицера СС, и мрачные лица клиентов и хозяина».

Одетта, официантка, продолжала всхлипывать. Когда она принесла счет, Эрмина наконец заметила ее состояние и почти машинально ободряюще улыбнулась ей.

— Уходим, — поспешно сказал Дюплесси.

На тротуаре он взял Эрмину за руку, в то время как Жанина пошла впереди них.

— Бедная моя, пойдем в машину, я остановлюсь в каком-нибудь спокойном месте. Мне стало кое-что известно благодаря Жанине. Пообещай мне быть мужественной, если все обстоит именно так.

Внезапно охваченная ужасом, Эрмина вздрогнула всем телом, не сводя глаз с хищного профиля импресарио.

— Октав, что вам известно? Прошу вас, скажите мне!

Он усадил ее на переднее сиденье автомобиля и тронулся с места. На заднем сиденье сидела Жанина, затаив дыхание.

— Не сейчас, — отрезал он. — Нам не нужны свидетели.

Импресарио притормозил возле моста, возвышающегося над прозрачными водами Дордони. Ни жива ни мертва, Эрмина ломала руки.

— Жанина разговорилась с официанткой возле умывальника. Сегодня утром еврейская семья и их ребенок были расстреляны солдатами Вермахта, там была и милиция. Я не знаю деталей. Но я хочу вас предупредить: это могут быть Тошан и та самая женщина и ее маленький сын.

Низкий голос Дюплесси оборвался. Он был взволнован и не скрывал этого.

— Нет, — возразила Эрмина. — Нет, это не может быть Тошан! Во-первых, он не еврей. Октав, зачем вы меня так пугаете? И речь идет о семье с ребенком. Мой муж не погиб, я бы это знала, чувствовала!

— Они жили у некой мадам Мерло, к которой мы сейчас и отправимся. Ей доверять нельзя, — возможно, это она их и выдала. Вы должны держаться, не падать в обморок, не рыдать. Подумайте о своих детях в Квебеке: мы с вами тоже в опасности. Согласен, есть шанс, что это не Тошан. Но в противном случае, Эрмина, вы должны держать удар.

Она осталась стоять с открытым ртом, оглушенная, убитая словами импресарио.

Ее нервы неожиданно сдали, и она закричала в бессильном гневе:

— Держать удар?! По-вашему, я должна спокойно выслушать, что мужчина, которого я люблю больше жизни, убит и закопан? Может, мне еще и спеть? О! Я вас ненавижу, ненавижу!

Она бросилась на него и принялась колотить наугад кулаками. Из-за слез она ничего не видела.

— Вы лжете, он жив, я вам не верю, нет!

— Черт возьми, успокойтесь же наконец!

Жанина присутствовала при этой сцене, не в силах пошевелиться от волнения. Внезапно Дюплесси с размаху влепил Эрмине пощечину. Она икнула от удивления и разразилась рыданиями.