Пловец - Йоаким Зандер

С того места, где он стоял, хорошо видно было музей. И ни души. Никто его не преследовал.

Махмуд повернулся и нашел глазами статую, которую упоминал тот человек по телефону. Бронзовая статуя поблескивала в свете, отражавшемся от пруда. Он повернул направо, прошел через лужайку и увидел рощицу. Он пошел дальше и там за вечнозеленым кустарником увидел контуры парковой скамьи. Махмуд замер. Справа на скамейке сидел человек.

19 декабря 2013 года

Брюссель, Бельгия

Ровно в семь часов вечера в четверг Георг вошел в ресторан «Ком ше суа». Дорогие рестораны в Брюсселе стали частью его новой жизни. Он всегда приходил вовремя, давно уже расставшись с дурной привычкой опаздывать. На лице у него сияла улыбка. Закончив перевод, Георг вернулся к себе в кабинет. Эпплби заглянул и предложил обсудить годовой бонус Георга за ужином в ресторане с двумя мишленовскими звездами. Это было чудесное предложение. За это он и любил свою новую жизнь. Можно было смириться с любыми скучными переводами и идиотскими заданиями ради роскошной жизни. Не успел он переступить порог заведения, как к нему подскочил официант.

– Месье Лёв? Месье Эпплби ждет вас на втором этаже, – сообщил он по-французски.

– Мерси, – ответил Георг, следуя за ним.

В ресторане царило оживление, но шум голосов приглушали ковры. Гости все в галстуках и при деньгах. Дамы ставят сумочки на специальные табуретки. Настроение у Георга сразу улучшилось. Это его стихия. Роскошные рестораны, официанты, знающие его в лицо.

Бокал шампанского. Крошечная, совсем крошечная доза кокаина в туалете, и у него будет все, о чем только можно мечтать. Они поднялись по узкой лестнице, и официант толкнул вперед потайную дверь, замаскированную под зеркало. Видимо, ужинать они будут в приватной комнате.

Эпплби сидел один за столом, накрытым на двоих, и что-то писал в своем «Блэкберри». Он жестом велел Георгу садиться. Комната была отделана панелями из светлого дерева. Тяжелые шторы обрамляли окно. На стене позади Эпплби висел большой натюрморт маслом в массивной раме. У окна два кожаных кресла. Наверняка чтобы удобно было пить коньяк. Это было не по вкусу Георгу. Слишком старомодно. Ему не нравилась старая мебель, собирающая пыль. Георг предпочитал белые стены, сталь, стекло. Стиль журнала «Wallpaper». Но, с другой стороны, в этом ресторане чувствовался класс. И деньги.

– Входи, входи же! Присаживайся. Как у тебя дела, старина?

Эпплби часто использовал такие выражения. Ему нравилось придавать своей речи британский лоск. Нелегко быть американцем в Брюсселе.

– Спасибо, чудесно! – ответил Георг.

– Гарсон! Бутылку шампанского!

Эпплби картинно нажал на кнопку «отправить» на телефоне и положил его на стол.

«“Гарсон”, – подумал Георг. – Только американцы сейчас так обращаются к официантам».

– Итак, Георг, что ты думаешь о «Ком ше суа»? Ты уже здесь бывал?

– Пару раз.

– Замечательно, – воскликнул Эпплби и тут же потерял интерес к вопросу. – Что закажешь? Я уже выбрал.

Георг открыл меню. Кольчестерские устрицы. Камбала с медальонами из омара. Георг спрятал улыбку.

Эпплби кивнул.

– Осталось только решить, кто будет платить за этот маленький ужин, – сказал он, расплываясь в улыбке.

Белые зубы сверкнули. Секретарши болтают, что он похож на акулу, вспомнил Георг.

Большой, гладкий и гибкий. Маленькие черные злые глазки. Георг улыбнулся в ответ, но уже не так уверенно. Георг надеялся, что этот безумец не рассчитывает, что он заплатит за ужин, на который его самого пригласили? Особенно учитывая тот факт, что зарплата Эпплби была в десять раз больше немаленького оклада Георга.

– Табак или коньяк? – провозгласил Эпплеби, доставая монетку в один евро из кармана. – Орел, то бишь король Альберт, будет «Филип Моррис», а решка – «Хеннесси».

Обе компании являлись клиентами «Мёрчант-энд-Тэйлор». Эпплби подкинул монетку. Выпал орел.

– Прекрасно. Платит «Филип Моррис».

Он с довольным видом убрал монетку.

– Время тоже на них запишем. Три часа. И выставим завтра счет.

Это было восхитительно. Обеды и ужины время от времени записывались на счет клиентов, даже если не имели никакого отношения к лоббированию их интересов. Но чтобы записать ужин на 400 евро – с этим Георг до сих пор не сталкивался. А если еще к этому добавить 350 евро – стоимость часа времени Георга и 500 евро – наверняка столько стоит час Эпплби – и «Филип Моррис» придется отвалить кругленькую сумму за чужой ужин. Почти 25 000 шведских крон за мероприятие, не имеющее к ним никакого отношения. Это была игра по-крупному. Элитная серия. Все серьезно. Развод на большие бабки. Пусть эти свиньи заплатят. У них денег как грязи.

Они обсудили клиентов Георга и заказы, потом слухи и сплетни в офисе. Беседа была непринужденной. Но что-то не давало Георгу покоя. Ужин в «Ком ше суа» был слишком роскошен даже по меркам «Мёрчант-энд-Тэйлор». Они словно ходили вокруг да около какого-то деликатного предмета, о котором Эпплби не осмеливался заговорить. У Георга появилось плохое предчувствие. И в черных глазах Эпплби он видел подтверждение своим догадкам. Взгляд акулы. И жесты у него были нетерпеливые, словно он хотел побыстрее покончить с ужином и перейти к более существенным занятиям. Как будто этот ужин был только наживкой.

Георг опрокинул в рот остатки шампанского и улыбнулся Эпплби. «Давай, говори, – мысленно произнес он. – Я готов».

19 декабря 2013 года

Брюссель, Бельгия

Они увидели друг друга одновременно. Мужчина поднялся и сделал шаг вперед. Их с Махмудом разделяло менее двадцати метров. Он выставил вперед руку в предупреждающем жесте. Махмуд замер.

– Подходи медленно. Руки опусти вдоль тела, – приказал он по-шведски.

Махмуд узнал голос. Он был грубее и ниже, чем когда он слышал его в последний раз. Махмуд застыл, раздираемый противоречивыми чувствами.

– Линдман? – спросил он.

– Шаммош, – ответил человек. – Рад, что ты смог выбраться.

Они стояли молча. Даже в темноте видно было, как изменился Линдман. И неудивительно. Десять лет прошло. Он стал накачанным, с широкими плечами, бугрящимися от анаболиков мышцами и квадратной челюстью. Короткие светлые волосы, которые он по-прежнему стриг не длиннее трех миллиметров, как велено десантникам, поредели. Изможденное лицо все в морщинах. Одежда – широкие джинсы и защитного цвета куртка M60 – старая и мятая, как будто в ней спали.

– Давно не виделись, – проговорил Махмуд.

Голос его звучал неуверенно.

– Как ты узнал, что я в Брюсселе?

Линдман пожал плечами.

– Прогуглил твое имя, нашел семинар, позвонил в Кризисную группу и узнал, где ты остановишься. Вот и все.

Он посмотрел поверх плеча Махмуда на парк.

– Ты уверен, что за тобой нет хвоста?

– Я сделал все, как ты просил, и даже больше, – ответил Махмуд с улыбкой, которая тут же исчезла. Встреча с Линдманом заставляла его нервничать. Особенно учитывая, при каких обстоятельствах они встретились.

Линдман ничего не ответил. Он вслушивался в звуки парка. Но слышно было только шум от дороги и свист ветра в листве.

– В последнее время дела идут не так хорошо, как мне хотелось бы, – сказал он наконец.

– И? – спросил Махмуд.

Линдман едва заметно покачал головой.

– Не знаю, сколько у нас времени.

Его глаза снова заметались по парку, высматривая что-то в темноте. Он сделал глубокий вдох, словно собираясь с силами.

– То, что произошло. Давно. Когда мы были молодыми… – начал он.

– Не такими уж и молодыми, – поправил Махмуд. – Мы уже все соображали.

Внутри него вспыхнуло пламя ярости. Махмуда обдало жаром. Он чувствовал, как ярость нарастает. Сколько лет он уже не дает ей вырваться наружу. И каких чудовищных усилий воли требует ее подавление.

– Но это не важно. Зачем ты вызвал меня сюда? И что это за секретность такая?

Линдман сфокусировал взгляд на Махмуде. Он смотрел на него так, словно видел впервые, словно до этого он не осознавал, что он не один в парке. Линдман облизал губы. Он сильно нервничал. Руки его беспрерывно двигались.

– Дело в том… – начал он. Откашлялся и снова посмотрел прямо на Махмуда. – Я видел вещи, которые ты не можешь даже представить. Я столько повидал. – Он снова замолчал. Покачал головой. Почесал щеку. – Это безумие, понимаешь? И у меня есть информация, понимаешь? Опасная. Чертовски опасная. То, что я видел… ты и представить не можешь, что это было.

– Ты о фото, которое передал мне?

– Да, фото… Ты сам все видел. Такого рода вещи. Теперь понимаешь, почему я говорю «безумие»?

Линдман покачивался, когда говорил, переминался с ноги на ногу. Взгляд был то мечущимся, то напряженным. Челюсти работали, словно что-то пережевывая. Он что-то принял, подумал Махмуд. Он явно под наркотой.