Купол на Кельме - Петр Оффман

Нет, я не говорил об этом на конференции. Там речь шла не о научной лирике. Там я рассказывал, что платформы состоят из кристаллического фундамента и чехла осадочных пород. Древние лежат глубже, более молодые – ближе к поверхности. Руководящая фауна такая-то…

Наша походная конференция вышла довольно интересной. Глеб сделал толковый, обстоятельный доклад. И Левушка порадовал нас. Он хорошо разобрался в вопросах, еще незнакомых ему по программе. А Николай не успел подготовить свою тему. Он всю дорогу возился с хозяйством, и на чтение у него не хватило времени. Но мы не сетовали на него. Николай действительно переворошил все наше имущество и сделал уйму дел.

5

Конференция состоялась во время долгой стоянки. Наш вагон отцепили от скорого поезда и присоединили к местному рабочему. Теперь мы ехали по ветке, законченной только что, в годы Отечественной войны.

Здесь все было новое, с иголочки, иной раз даже недостроенное. Станционные будки сияли свежими, еще не потемневшими срубами. Возле строений лежали груды щепок – их еще не успели сжечь. На полянах сверкали свежие пни. Под Москвой неприятно смотреть на вырубки, но здесь, в сплошной тайге, топор и пила отмечают начало деятельности человека.

Километр за километром, час за часом, а за окном все одно и то же – широкая просека в густом лесу, редкие разъезды, у разъездов два – три дома, огороды, гуси плещутся в болотце, маленькие ребятишки в больших картузах старательно машут ручонками вслед проходящему поезду. И снова прямой бесконечный путь, убегающий за горизонт.

В сущности, эта дорога – величественный памятник труду. Вот в этой выемке работал экскаватор. Нижней челюстью он поддевал крутую глину, а машинист считал секунды, чтобы выполнить обязательство на сто двадцать процентов. Прогромыхал мостик. Здесь стояли копры, тяжелая баба с уханьем падала на сваю, и закоперщик карандашом писал цифры на светлом бревне: «От залоги до залоги свая ушла в грунт на 14 сантиметров».

Ночь. Точнее – поздний вечер. Часов одиннадцать. Солнце скрылось за частоколом стволов. Оно спускалось медленно, полого, как бы нехотя, и теперь еще, через час после заката, на севере догорает заря. Небо светлое, но читать у окна нельзя. Тайга освещена странным, мерцающим светом. Предметы теряют вес и форму. У них нет теней, и сами они кажутся тенями. Близкое путается с далеким, мелкое – с крупным. Представьте себе затянувшиеся сумерки в сочетании с ночной тишиной, и вы поймете, что такое белая ночь.

Мы любуемся белой ночью вдвоем: Ирина и я. Щеки ее в этом блеклом свете кажутся очень бледными, глаза смотрят задумчиво и немножко грустно. Белыми ночами полагается грустить. Ирина вздыхает, и я вздыхаю. Она близка и далека одновременно. Близка, потому что стоит рядом; далека, так как я еще не сказал три маленьких коротких слова, которые объединят нашу грусть и радость.

Почему так трудно выговариваются эти слова? Не хватает решимости? Нет, человек я не скромный и не робкий. Дело в том, что ответ для меня слишком важен. Я не могу сказать: «Да так да, а нет так нет». «Нет так нет» меня не устраивает.

Я ношу три слова давно, но всё не решаюсь произнести. Иногда она не в настроении, иногда – я. Или обстановка неподходящая – нельзя же объясняться на складе, возле бочки для окурков, как это делал Анатолий Тихонов. Иногда мне кажется, что Ирине не понравятся эти слова. И вообще как-то странно вдруг ни с того ни с сего объявить: «А знаете, Ирина, я…»

Но сегодня белая ночь, бледное зарево за сумрачным лесом. Однообразный рокот колес сливается с тишиной. Мы одни в этой спящей тайге, мы одни в этом спящем вагоне. Не стоит откладывать. Ведь каждую минуту Ирина может сказать: «Я устала» – и уйдет. И три слова не будут произнесены.

Ирина говорит что-то, но я сейчас не способен понимать. Она ждет ответа, смотрит мне в глаза вопросительно и строго. Я вижу совсем близко темный зрачок, тонкие ноздри, светлые усики на пухлой губе.

– Неправда, Гриша!..

– Не понимаю…

– Неправда, Гриша, то, что вы хотите сказать. Просто нет других девушек рядом, и вы… Не заслужила я такого отношения. Так было просто и хорошо, а вы все испортили. Обидно, даже плакать хочется…

Скажите, пожалуйста, моя любовь для нее обидна! Тихонов нехорош, я нехорош! Что же она, собственно, воображает о себе? Конечно, во мне нет ничего замечательного. Я простой геолог – и только. Но и сама она – обыкновенная девушка, такой же геолог, как я. Право, не вижу оснований для гордости!

Я разочарован, унижен, сбит с толку, возмущен и просто взбешен. Я говорю заветных три слова, и еще десять, и тысячу. Говорю без нежности, запальчиво и гневно. Ирина не уходит… Слушает все же. Она считает себя обиженной и удивляется моим упрекам. Такая точка зрения нова для нее.

– Нехорошо у нас вышло, Гриша, – говорит она наконец. – Не знаю, кто из нас виноват. По-моему, вы. Но не это важно. Лучше вы полюбите другую девушку, более достойную, чем я. А мы с вами будем друзьями. Хорошо?

Что означает обычно разговор о «более достойной девушке»?

– Вы любите другого?

Ирина отвечает медленно, обдумывая каждое слово:

– Нет, – говорит она, – не люблю. Мне кажется, я вообще не способна любить. Вот вы говорите о любви, а у меня в душе спокойно и… пусто. Мне очень жалко самой, но я ничего не могу поделать. Давайте забудем сегодняшний разговор и будем по-прежнему друзьями.

Она протягивает мне руку. Я нехотя пожимаю ее, принимая как подачку унылую дружбу. Нам обоим грустно, и мы молчим.

Нелепое положение: стоим рядом, вдвоем, я люблю, а она не любит…

Вот такое получилось у меня объяснение.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Говорят, что сейчас в Югре выстроен новый вокзал с кафе-рестораном, буфетом, читальней, тремя залами ожидания, парикмахерской и даже с комнатой матери и ребенка. Тогда этого не было. Сойдя с поезда, мы увидели вагон, врытый в землю, возле путей, а позади вагона – чахлый ельник. Между, вагоном и ельником разлилось целое озеро. Единственная дорога ныряла прямо в жидкую грязь, а где выбиралась – неизвестно. Белая ночь с ее мерцающим светом подчеркивала унылое безлюдье этой таежной станции.

Основное шоссе, как выяснилось, пряталось за елочками. Расторопный Николай нырнул в темноту и вскоре привел огромный рычащий грузовик. Хлюпая и разбрызгивая черную жижу, грузовик протаранил лужу. Впрочем, оказалось, что он приехал не за нами, а за каким-то местным начальством. Здесь всегда встречали приезжающих на грузовиках, потому что легковые машины увязли бы по пути к станции.