Княжеская ведьма - Наталья Резанова

Конвоир не слышал ничего из того, что она сказала, за исключением последних слов: «Так что бойся разозлить меня, Оскар», но выражение безумного ужаса на лице последнего отлично видел. Карен выпустила ворот Оскара и отвернулась без интереса. Женщина успела тем временем куда-то уползти и спрятаться. Оскар побежал, странно заваливаясь на бок. Карен не смотрела на него. Она не чувствовала ничего, кроме досады и крайнего раздражения – на себя, разумеется. Она не любила так делать, и не хотела так делать. Именно потому, что это было ей легко. А сейчас было легко, очень легко, никакой преграды! Из чего там строить преграду, одно гнилье… все равно, нельзя… Так что же, надо было стоять и ждать, пока эта сволочь ее убьет? Нет, этого невозможно выдержать. Единственное исключение… Было еще одно исключение, ради которого она преступила бы самой положенную черту. Но об этом она не хотела думать. Бесполезно, бесполезно!

Та преграда, которую она преодолевала без труда, а в случае могла и сломать, здесь не поддавалась совсем. Крепостной вал без единого изъяна. Стена.

Задумавшись, она начертила на снегу крест. Конвоир посматривал на нее издалека.

На следующий вечер за ней явился Измаил.

По скрипучему утоптанному снегу, среди костров (ночь, вечно длящаяся, и языки огня), в своем коричневом плаще, чрезмерно длинном и широком – она нарочно не ушивала его, и странно было не ощущать, как оттягивает плечо сумка с лекарскими принадлежностями. Измаил не сказал ей, для чего ее вызвали, но с сумкой было бы надежнее.

Еще не дойдя до княжеской палатки, она услышала крики. И у нее был достаточный опыт, чтобы, даже не видя больного, сказать – дело плохо.

Шагнув за полог, она увидела Торгерна. И опять этот приступ отвращения… сдержаться… полно народа… Коекого она знала по имени – один из приближенных Торгерна – Флоллон, коричневолицый, с циничной усмешкой в квадратной бороде; начальник передового отряда – Катерн, и другие – до них не было дела. А вот до кого было – лежащий в глубине палатки человек, непрерывно кричавший.

Торгерн его не слушал.

– Сейчас посмотрим, какая ты лекарка. Сделаешь так, чтоб он перестал орать и сумел понятно рассказать о том, зачем его посылали.

С нескрываемой враждебностью она взглянула в его сторону. Значит, все дело в том, чтобы раненый заговорил?

– Света сюда. Воды. И полотна.

Он был ранен в голову. Карен размотала грубо наложенную повязку. Она знала, что боли при таких ранениях непереносимы, но, будь у нее инструменты, она могла хотя бы удалить глубоко ушедший в рану обломок кости. А боли… не отваром же из осиновой коры их лечить!

Оставался один способ. Последний. Она уже не помнила, когда в последний раз к нему прибегала.

Она перевязала раненого, который не переставал стонать.

– Уберите свет. И отойдите все в сторону. – Она сказала это так, что все подчинились.

Последний способ. Чего в этом больше – сострадания или желания не упустить свой шанс?

Столпившиеся у входа увидели, как женщина села рядом с раненым, положила его голову к себе на колени, и, не убирая с нее рук, низко нагнулась.

– Сейчас тебе полегчает. Слышишь? Боль ослабнет, а потом уйдет совсем… Ты отдохнешь и будешь спать.

Теперь ее голос изменился. Из резкого и сдавленного он стал мягким, ровным, успокаивающим. Вообще-то это был ее обычный голос, другого жители Тригондума и не слыхали. Но Торгерн этого не знал.

Вдруг установилась странная тишина – прекратились стоны. Слышалось прерывистое дыхание, которое постепенно становилось ровнее.

– Спрашивай, – тихо сказала женщина.

Флоллон пытался что-то сказать Торгерну, но тот оттолкнул его, подошел ближе.

– Добрался ты до Иорга?

– Да, я был у них в лагере, – слабо, но внятно произнес раненый. – Я узнал…

– Ну! Что ты узнал?

– Они возвращаются в Юкунду. Так приказал Иорг.

– Почему?

– На них напали сламбедцы… какой-то отряд, из вольных, я не узнал… их перебили почти всех, но и тех крепко потрепали… и он решил отступить.

– Где это было?

– В трех днях к северу.

– Как же ты добрался сюда с пробитой головой?

– Это было не там. Иорг отводил своих, и меня никто не заметил… я ушел… на меня напали этой ночью… двое…

– Кто?

– Не знаю… темно было… может, сламбедцы, те, из уцелевших…

Флоллон бросил довольно:

– Я говорил, что Иорг побоится напасть!

– Откуда здесь могли взяться сламбедцы? – с подозрением спросил Катерн. – Перевалы закрыты.

– Северный проход, – сказал Торгерн. – Еще отыграемся.

– А не врет ли эта падаль? – еще кто-то подал голос, кажется, Элмер. – Кто попрет зимой через этот проход? Не было еще таких. Тряхнуть его хорошенько…

– Чем подтвердишь, что Иорг ушел?

– Я видел… видел, – голос, и без того слабый, сошел совсем на нет, и снова слышалось лишь дыхание. Затем раздался другой голос. Глухой. Сорванный.

– Он спит.

Каким-то отягощенным движением она оторвала руки от лба раненого. Настроение в палатке переменилось. Один Торгерн интересовался сообщением разведчика (или делал вид), остальные смотрели на женщину. Она, наконец, подняла голову, и взглядам предстало ужасное лицо – бескровное, с закушенными губами, с темными провалами глаз. Слово «ведьма», оставаясь непроизнесенным, явственно ощущалось на слуху. Был в нем, однако, некий оттенок уважения. Уважения к силе.

– Ступай.

Она тяжело встала и медленно вышла, еще не дойдя до выхода опустив на лицо капюшон. Хорошо, что никто из них не пробовал ее остановить.

Силы ее покинули, она не понимала, каким образом может идти. Ей казалось, что она сейчас умрет. Пройдя несколько шагов, обнаружила, что рядом идет Измаил. О, Господи, еще и этот…

Измаил, наблюдавший сцену в палатке, вовсе не был удивлен. Еще от своей матери он слышал, что бывают люди, способные врачевать больных, передавая им часть собственной силы. Она только не говорила, что после этого им бывает так плохо. Это он тоже заметил.

Было совсем темно, все костры погасли. Она брела, спотыкаясь, проваливаясь в снег. Он хотел было помочь, но, прежде чем успел подхватить ее за локоть, она повернулась и с мрачной злобой глянула ему в глаза. И они пошли молча, на расстоянии.

Добравшись до палатки, она повалилась на свою меховую постель, бормоча: «Господи! Больше никогда… ни за что…» и зная, что поручиться за это не сможет. Думала, что умрет, и знала, что ей еще долго придется терпеть эти муки.

И где-то в самой глубине: «Начало положено. Дальше пойдет легче».

Назавтра она была уже на ногах. Поневоле пришлось торопиться – ее ожидала забота, трудно представимая здесь – роды. Тем женщинам – «клячам» – все же пришлось побороть свой страх перед Карен, потому что сейчас они больше боялись, что роженицу придется бросить одну в поле, если роды будут долгие, а войско пойдет дальше. Слава Богу, лагерь пока не трогался с места. Карен потребовала освободить телегу, чтобы уложить роженицу, и ее послушались («княжеская ведьма велела») и даже дали более или менее чистых тряпок. «И воды» – распорядилась она. – «Как „где взять?“ Снегу растопите!» Она снова была на своем месте, и это придавало ей силы. Закатав рукава, она принялась за дело. Это были далеко не первые роды, которые ей приходилось принимать, но вот так, на морозе, с торчащим в нескольких шагах конвоиром… Счастье еще, что роды были довольно легкие – не каждой женщине, рожавшей в своей постели, выпадала такая удача… Это была девочка. Еще одна девочка… женщина… если ей удастся выжить в этом мужском мире.