Письма о буддийской этике - Бидия Дандарон

Магометанство (ислам) есть секта иудаизма, приспособленная для степных, кочующих арабов. Здесь также религиозная мораль прямо противоположна христианской и буддийской. Мусульмане прошли неслыханный кровавый путь, распространяя свою религию.

Христианство, может быть, тоже прошло через море крови, но все-таки не в таком масштабе, как магометанство. У них (в исламе) почти нет мистики в таком смысле, как в буддизме и христианстве . Поэтому для нашего изучения и сравнения наиболее подходящей является христианская мистика.

Как я говорил в письме от 14 ноября, нравственное преображение, по учению Фомы Кемпийского, является результатом подражания Христу. Подражание это не ограничивается следованием образу жизни Христа и его поступкам. Необходимо еще и углубиться в его духовную личность, в его внутренний мир. Через созерцание Христа открывается человеку путь приближения к Богу и преодоления врожденной греховности. Правда, у Фомы Кемпийского погружение в личность Христа сопровождается особым состоянием сознания, существенно отличающимся по внешним признакам от обычного нормального сознания.

У других мистиков духовное созерцание завершается состоянием экстаза, в котором достигается полная отрешенность от окружающего мира, исключительная пригвожденность внимания к созерцаемому образу (нечто похожее на гипноз), как, например, у Святой Терезы и Святого Жана Делакруа.

В некоторых случаях вживание в страсти Христовы (его распятие) доходит до такого напряжения, что захватывает и телесную жизнь мистика и проявляется на физиологическом уровне. Таковой является стигматизация — появление кровоточащих ран на руках и на ногах, т. е. в тех местах, где были раны распятого Христа. Видимо, та же сила мысли действует и в обычной практике. Например, академик Павлов описывает случай, когда в результате симуляции беременности у одной женщины появились жировые отложения на животе и груди.

В стигматизации появляется непосредственное воздействие экстатического сознания на физиологическую жизнь человека. Это роднит ее до известной степени с практикой буддийских йогов, поскольку и здесь под власть сознания подпадают такие физиологические процессы жизни, которые в обычных условиях совершенно независимы от него. В христианской мистике такие явления представляют исключения, и аскетическая практика, расширяющая и углубляющая власть сознательного духа над телом, не достигла здесь такого развития, как в буддизме.

Поскольку первоначальная биологическая функция сознания состоит в регулировании взаимоотношений между организмом и внешним миром, то ему подчинены, прежде всего, телесные движения и процессы, которые осуществляют эти взаимоотношения. Наоборот, внутренние физиологические процессы протекают почти без исключения автоматически, независимо от сознания, и доходят до него лишь в виде смутных, слабо дифференцированных органических чувств. Поэтому подчинение телесной жизни сознанию (духу) проводится в аскетической практике обычно не прямым путем, а косвенным, посредством изменения окружающей тело и взаимодействующей с ним среды и приспособления телесной жизни к самым разнообразным условиям (к холоду, жаре, голоду, бдению, боли и т. д.) Тело утрачивает, таким образом, свою болезненную (повышенную) чувствительность к этим изменениям среды и не препятствует своим инстинктивным сопротивлением самостоятельной активности духа.

Чтобы сломить это инстинктивное сопротивление тела против страдания (прежде всего против физической боли), стоики и эпикурейцы Греции выработали особый метод отчуждения страдания. Это такая установка сознания, которая рассматривает все телесное, в том числе и страдание, как нечто чуждое, наносное, не относящееся к подлинному существу человека, а потому не имеющее значения для духовной жизни человека и не способное причинить ей ущерб. Такая, основанная на самовнушении, установка сознания дает человеку возможность свободно созерцать и раскрыть внутреннюю свободу своей автономной личности. Но утверждение такой установки сознания лишь закаляет тело, притупляя чувствительность к физическому страданию, но не выявляет его скрытые положительные силы и не ставит их на службу духовной жизни. А именно это делает аскетическая практика йогов, расширяя и углубляя власть сознания (духа) над телом и особенно над внутренней физиологической жизнью. Вместе с тем она увеличивает и власть духа над материальной природой вообще.

У йогов во время глубокого созерцания пять органов чувств, связывающих человека с внешним миром, засыпают; происходит как бы самопогружение в гипнотический транс. При этом обычное сознание погружается в глубокий сон — самадхи, и открывается глубокое сознание — интуиция. В такой момент йог похож на медиума в парапсихологических экспериментах. Отсюда и берет свое начало чудодейственный характер этой аскетической практики. Направленной внутрь интуиции непосредственно представляются недоступные обыкновенному человеку прозрения и действия.

Вышеуказанные косвенные практики (аскезы), приучение тела к разным условиям жизни и природы (к холоду, жаре, голоду, боли и т. д.) буддийские йоги не применяют, но в Индии есть такие школы, которые этим занимаются (пратьекабудды, вайшешики и др.) Буддийские йоги достигают этого только созерцанием.

Вот пример. В человеческом теле на два пальца ниже пупа расположен четвертый узел центрального нервного канала (на санскрите — авандуди). Этот узел по форме похож на кувшин и состоит из 64-х нервных волокон. В этом узле скрывается так называемый зиндальский огонь (не путай с бенгальским). У йогачаров существует специальный метод созерцания для раскрытия этого огня. Когда раскрывается этот огонь, человек перестает мерзнуть. Китайский историк Танской династии Ли Фан Чу, посетивший тибетские нагорья Гималаев и встретившийся с Миларэпой, утверждает, что этот йог, используя зиндальский огонь своего собственного тела, выделял такое количество тепла, которого хватало, чтобы растопить высокогорный снег вокруг себя.

Вообще мистицизм буддийских йогов объяснить с точки зрения нормальной человеческой логики и рациональной интуиции невозможно. Правила и учения о достижении совершенства (нирваны), по утверждению самих йогов (стало быть, нам нужно поверить), пришли в человеческий мир в готовом виде из мира дакинь (небесных дев), или из Шамбалы, или непосредственно преподаны самим Буддой около ступы Балдан-Брайван. Именно здесь Будда объяснил основные положения шести тысяч дандри (тантры) — мантраяны. Согласно последним, это учение не есть результат самостоятельного раскрытия индивидуальной интуиции самих йогов. Тем более оно не есть результат самостоятельного логического анализа или дискурсивного умозаключения. Самими йогами эти правила и учения принимаются на веру.