Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) [сборник] - Ата Каушутов

Дело было так.

Рабочий день давно начался, но Эсенов на службу не торопился. Он нехотя встал с постели, потянулся, ополоснул лицо холодной водой, побрился. Словом, привел себя в порядок. Ровно в полдень в отличном расположении духа он переступил порог своего кабинета.

Переступил, сел в кресло, вызвал секретаршу, отдал кое-какие распоряжения и задумался. Завтра воскресенье, чем бы заняться? Не торчать же дома. В прошлый раз он с друзьями ездил в ущелье. Славный получился пикник! Может и завтра…

Эсенов уже протянул руку к трубке, чтобы позвонить кое-кому, как дверь кабинета с треском распахнулась. На пороге предстал Овез, завскладом, широкоплечий, толстый, с узкими, заплывшими жиром глазами. На щеках щетина, — неделю, видно, отращивал, не меньше…

Овез тяжело дышал, словно за ним гналась свора собак. Топтался на месте в своих огромных запыленных сапожищах и в волнении облизывал пересохшие губы.

Увидев своего подчиненного в таком состоянии, Эсенов удивился:

— Что случилось, Овез? За тобой кто-нибудь гонится или ты опять с утра пораньше выпил? — он пристально вгляделся в мутноватые глаза кладовщика.

— Да что там выпил! Грамм сто да кружку пива! Давно все улетучилось… — Не закончив говорить, Овез протянул руку к лежащей на краю стола пачке папирос, закурил и присел на краешек дивана.

Эсенов знал, что завскладом не будет паниковать из-за пустяков, и встревожился. Даже пот прошиб его. Спросил громко и раздраженно:

— Я тебя еще раз спрашиваю — чего ты пыхтишь? Что случилось? Или товар не получил?

Овез махнул рукой: мол, не в товаре дело.

— Что же тогда? — наступал Эсенов. — Да говори же, черт тебя дери!

На всякий случай он подбежал к двери и закрыл ее поплотнее.

— Ревизор едет… — простонал Овез и слабеющими пальцами загасил в пепельнице наполовину недокуренную папиросу.

— Ревизор? — Эсенов изменился в лице, провел ладонью по серебристым вискам и опустился в кресло.

Овез же наоборот, подскочил с дивана.

— Ну, ты, Бяшим, думай, ищи выход, а я пойду разгружать товар…

— Да сиди ты! — возмущенно прикрикнул Эсенов. — Без тебя разгрузят! А кто едет? Как фамилия? Не узнал?

— Фамилию знаю…

— Ну?

— Курбанов какой-то.

— Курбанов… Курбанов… А как зовут, не знаешь?

— Не знаю. Да не все ли равно, Бяшим? Может, зря я и разволновался? — Овез явно успокаивался после пережитого страха. — К ревизору всегда доступ имеется, если умело взяться за дело. Я, пожалуй, пойду, а ты нажми на бухгалтера, этого очкастого черта. Не нравится он мне… Я сейчас вернусь…

— Подожди! Давай решим: не подбросить ли нам чего-нибудь бухгалтеру?

— Ни в коем случае! Эта лиса, наверное, уже прослышала о ревизоре и ничего у тебя не возьмет. Да и раскрываться перед ним опасно…

Некоторое время Эсенов раздумывал, грызя ноготь большого пальца, потом удовлетворенно кивнул головой:

— Правильно! Бухгалтер не должен ничего знать. А ты скажи-ка мне…

— Что?

— Что ты сделал с теми шерстяными платками?

— Реализовал, — не моргнув глазом, ответил завскладом.

— Как так?

— Ты же сам сказал, чтобы я их пристроил!

— Овез, ради бога не ври! Разве я не велел тебе временно законсервировать? А ты… — Эсенов не докончил.

— Когда велел? Я что-то не помню, — пожал своими широченными плечами Овез. — Если б слышал, то не то чтоб законсервировать, а подливкой ко второму сделал бы. Ты ведь не первый день знаешь меня. Слава богу, мы с тобой вот уже третий год делим хлеб-соль.

Эсенов раздраженно ответил:

— Если плохо слышишь, прочисть уши. Тогда и соль у тебя будет, и хлеб… Учти: если что случится, ты за эти платки будешь отвечать. Понял?

— Боже мой! Да ты, Бяшим, совсем разволновался! Неужели я тебя подведу? Это ты за бухгалтера беспокойся. Не говори потом, что я не предупреждал тебя… Ну, я пойду отпущу шоферов…

Эсенов крикнул ему вслед:

— Позови бухгалтера и счетовода!

На обед Эсенов не пошел, провел короткое совещание с сотрудниками. Собрав их в своем кабинете, он, как ни в чем не бывало, подняв глаза к потолку, начал говорить о значении культурного обслуживания покупателей, о правильном ведении учета, о борьбе с недостачами. Упомянул о каждом из работников. Несколько раз обратил внимание собравшихся на бухгалтера. Сказал, что не потерпит, «если подобное повторится…»

Старый бухгалтер, честно проработавший всю жизнь, только крякнул от досады. Не выдержал, спросил:

— При чем здесь я?

— Все при том же, — парировал председатель райпотребсоюза. — Ты интересуешься только тем, как выполняется план по продаже водки, а как ведется книжная торговля, ты заботишься? Скажите, товарищи, вы слышали, чтобы бухгалтер хоть раз спросил, как торгуют книгами?

Никто ему не ответил. Эсенов с воодушевлением продолжал:

— Ну что вы молчите, словно рты вам воском залепило? Или в газете нас неправильно критиковали? Ну скажите: неправильно?

Эсенов обвел сидящих орлиным взглядом. Когда он дошел до Овеза, тот решил поддержать начальство:

— Почему неправильно написано? Очень правильно! Честно говоря, в нашем районе и не думают о том, как ведется книжная торговля. В этом прежде всего виноваты наши плановики и бухгалтерия. У них с языка не сходит слово «план», а за счет чего план выполняется, им не интересно. Я почти каждый день спрашиваю бухгалтера: что делать с этими пропыленными книгами? Но хоть говори, хоть не говори — ему наплевать. По-моему, надо составить план книжной торговли и положить его на стол бухгалтеру. Чтобы не забывал…

Эсенов еще хотел сказать речь, но, сообразив, что так можно и до прихода ревизора прозаседать, ограничился только одной фразой: «Значит, договорились. Так и сделаем» — и распустил сотрудников.

Никто не понял, зачем их собирали, о чем договорились.

Когда все разошлись, Овез подошел к председательскому столу. Уставившись озабоченным взглядом в глаза своему кладовщику, Эсенов трагически спросил:

— Ну, что будем делать, Овез?

— Что-нибудь придумаем! — бодро ответил кладовщик.

— Тебе бы все шутки шутить, а мне сейчас не до шуток. Ревизор сотрет нас с тобою в порошок.

— Перестань, Бяшим! Что нам, впервые встречаться с ревизором?

— О!.. Не болтай глупостей!

— Но ведь ревизор такой же человек, как мы! И у него есть рот… Приедет — встретим по-человечески. Накормим шашлыком, угостим водочкой. Недаром же наши предки говорили, что лучше противника бить угощением, чем камнем. Перед пельменями да цыплятами с безмеинским вином никто не устоит.

Эсенов и сам так думал. Его густые нахмуренные брови немного разгладились. Да, надо как следует принять ревизора. Но где это лучше сделать? Теперь ревизоры пошли шустрые, на мякине не проведешь. Нужен повод для угощения. А то подумает: зачем, мол, угощают, уж не хотят ли замазать рот? Ведь если у человека нет на уме задней мысли, чего ради он будет угощать ревизора? И как сказать ни с того ни с сего человеку, с которым впервые видишься: пойдемте, мол, кутнем?

Овез прочел сомнения на лице своего начальника, опять успокоил:

— Э, друг, пусть грустит кто-нибудь другой! Пока я жив, не дам тебя в обиду. Будь ревизор хоть раскаленной головешкой, я найду способ ухватить его. Угощение беру на себя. Не трудно найти подходящий предлог…

— Например?

— Например, у моего сына будет день рождения…

— Неплохо придумано. Ну, допустим, угостили, а дальше что?

— Дальше — ничего. Я сделаю так, что он уедет обратно, даже не раскрыв свою папку. Напоим и посадим в машину на Ашхабад — пусть дома опохмеляется, приходит в себя…

Вот какой план был составлен. Заговорщики повеселели. Овез ушел.

Эсенов хоть и успокоился немного, все же домой не торопился. Сидел за столом, думал и курил папиросу за папиросой. Ему время от времени звонили друзья, спрашивали: «Ну как? Завтра едем в ущелье?» Он отвечал: «Нет, плохо себя чувствую, в другой раз».

Обычно, возвращаясь с работы, Эсенов, проходя мимо столовой, непременно выпивал «свои» сто граммов. На этот раз он прошествовал прямо домой.

Жена накрывала на стол. Она сразу заметила, что у мужа плохое настроение, спросила:

— Что случилось? Почему мрачный?

Эсенов раздраженно ответил:

— Поменьше болтай да побольше делай! Давай обед!

Он мог бы и не говорить этого. Тарелка горячего супа тут же появилась перед ним. Когда жена принесла молодые огурчики и помидоры, он коротко приказал: «Водки!» Выпил почти целую бутылку, но ничуть не захмелел с горя.

Часа два Эсенов лежал на диване, отвернувшись к стене, и о чем-то размышлял. Жена несколько раз подходила к нему, но окликнуть не решалась.

Эсенов встал, оделся и, ни слова не сказав, ушел из дому. Жена по привычке ни о чем не спросила его, только молча сокрушенно посмотрела вслед.