Обломки - Жюльен Грин

В эту минуту он услышал шаги, кто-то шел в его сторону. Был уже час ночи.

***

Почти в то же самое время, минут на десять раньше, звонок у входной двери вырвал Элиану из дремоты. Уже давно погас в камине огонь, и комната погрузилась во мрак. Сначала Элиана никак не могла понять, каким это образом она очутилась на ковре: трель звонка грубо прервала ее сон, и напрасно она пыталась его продлить. Она не сразу собралась с мыслями, потом, услышав еще звонок, вскочила и, натыкаясь на стулья, побежала в прихожую.

— Добрый вечер, Элиана. А я опять ключ забыла.

— Ты каждый раз забываешь. Который час?

Анриетта расхохоталась:

— Откуда мне-то знать. Зажги свет.

— Никак выключателя не найду.

— Ты еще совсем спишь.

Она снова расхохоталась и, ощупью в темноте добравшись до кресла, упала в него.

— Вообрази, я сумочку потеряла, — проговорила она. — Да зажги же свет.

Свет вспыхнул. Кутаясь в бледно-голубой пеньюар, с разбросанными по плечам волосами, Элиана смотрела на сестру, полулежавшую в кресле.

— Да что ты говоришь, Анриетта! А где потеряла?

— Если бы знала где, я бы нашла.

От смеха она утыкалась головой в колени и все ни как не могла остановиться. Соскользнула черная бархатная накидка, открыв хрупкие плечи, узенькую спину. Ее плотно облегало белое шелковое платье. Она подняла к сестре лицо, совсем еще юное, бессонные ночи не оставили на нем своих помет. Хотя Анриетте было уже под тридцать, она смело могла уменьшать свой возраст лет на шесть. Густые белокурые волосы без завивки открывали низкий лоб, гладкий и упрямый. Стараясь придать себе серьезное выражение, Анриетта подняла словно наведенные чернилами брови и провела рукой по щеке. Серые глаза уже не блуждали без цели, но тут ее охватил новый приступ смеха, который ей не удалось заглушить. Она перевесилась через подлокотник кресла и залилась хохотом, подозрительно смахивавшим на истерику.

— Не могу вспомнить, куда мы заезжали…

— А ты вспомни, Анриетта. Может, ты забыла сумочку в машине Дебелей?

— Нет, не думаю.

— А может, на лестнице обронила? Хочешь, я посмотрю?

— Да брось ты. Я вспомню, как называется… Сейчас, сейчас, по-моему, это…

Элиана открыла входную дверь и подождала с минуту: ни звука, только в прихожей сестра хохотала в одиночестве, точно школьница, а весь остальной дом погружен в тишину. Элиана повернула выключатель и вышла на площадку, смотря себе под ноги. Анриетта боялась пользоваться лифтом. Значит, искать сумочку надо именно на лестнице. Спустившись на несколько ступенек, Элиана схватилась за перила. А вдруг ее застанут здесь в пеньюаре, с всклокоченной головой! И хотя она продолжала шарить глазами в поисках сумки по красной дорожке, собственное присутствие здесь на пустынной лестнице показалось ей одновременно и комическим и зловещим. В голове шумело, вырванная из дремоты, она чуть не задремывала на ходу. Только усилием воли она заставила себя оторваться от перил и пройти еще несколько ступенек. На полдороге между двумя этажами она снова перевесилась над лестничной клеткой и осмотрела последний марш лестницы, выложенный мраморными плитками вестибюль, но ничего не обнаружила. Наверх она взлетела одним духом.

Пока Элиана возилась со входной дверью, Анриетта успела заснуть… Элиана решила разбудить сестру и уже протянула руку, собираясь тряхнуть ее посильнее за белоснежное плечико, на котором играли отблески света, но внезапно эта невинная поза, эта скорчившаяся на кресле фигурка умилили ее, и она сурово одернула себя. «Спит, как девочка, — подумала она. — Однако ложиться-то все равно надо».

Постояв минуту в раздумье, Элиана нагнулась над спящей и взяла ее на руки, совсем так, как в свое время брала на руки Анриетту, пятилетнюю Анриетту, засыпавшую за десертом, и тащила ее в постельку, потому что сама Элиана уже училась в институте Фенелон и считалась «большой»! И сейчас та самая женщина, та, что недавно приглядывалась к своим морщинам, шла, спотыкаясь под тяжестью гибкого молодого тела, словно ничего не переменилось и они были те же. Как все несправедливо на свете!

«Не ее же это вина, что я на три года старше», — твердила про себя Элиана, так как инстинкт повелевал ей, как и всегда, смягчить свое мнение о людях, о всем окружающем, если мнение это получилось чересчур жестким. Занятая своими мыслями, она машинально вошла к себе в спальню и заметила свою ошибку, только лишь когда положила Анриетту на постель. «Ну ладно, — пробормотала она, — и здесь неплохо выспится».

Она зажгла ночник, и розовый свет упал на спящую; ровное, глубокое дыхание незаметно подымало грудь, чуть надувало губы; молодая женщина лежала на боку, поджав колени, вытянув вперед шею, и чудилось, она вот-вот взлетит. Бывает, что во сне лицо, даже все тело человека приобретают совсем иной облик, и облик этот выдает затаеннейшую суть души. Уж на что, казалось, Элиана знала эту легкомысленную, жизнерадостную женщину, и вдруг, она показалась ей совсем другой. И, охваченная странным волнением, Элиана нагнулась над Анриеттой.

Неужели она видит ее впервые? Какую же неутолимую алчность она внезапно обнаружила в этом изящном профиле, во всех очертаниях этого хрупкого тела. Тонкие, обнаженные до локтей руки ничего не упускали, и в этом лице, словно вбиравшем в себя все богатства жизни, любви, сколько же в нем жестокости! Элиана покачала головой и невольно залюбовалась чистыми, не тронутыми временем чертами. Темные веки уронили длинные черные ресницы на бледные мраморные щеки, жестокая улыбка трогала чересчур яркие губы. Вот только сейчас была маленькая девочка, и вдруг эта девочка уступила место тщеславной, упрямой женщине. Какие сны свершили эту метаморфозу? А может быть, душа ее в темном лабиринте сна, смыкающемся со смертью, ищет радость, от которой подрагивает пухлый рот? Разжались губы, и прошелестела фраза, которую Элиана не разобрала. Ей неприятен был и этот свинцовый сон, и эта улыбка. Протянув руку и стараясь вложить в свой жест побольше нежности, она вынула гребешок из волос сестры, погладила ей виски, потом потихоньку стащила с нее платье, однако надеясь втайне, что Анриетта проснется. Плечи Анриетты судорожно вздрогнули, и она снова пробормотала что-то невнятное, и это опять неприятно поразило Элиану. Держа в руках шелковое платье, она взглянула на это полуобнаженное тело, прежде чем накинуть на него одеяло. При свете ночника бледно-розоватая упругая плоть блестела, как хорошо отполированный камень. Молода и прекрасна! Эти банальные слова промелькнули в уме Элианы, и она несколько раз повторила их вслух, покачивая встрепанной головой. Так она и стояла, не в силах отвести взгляд от этого мучительного зрелища. Она не спускала глаз с уха сестры, мысленно сравнивая его со своими ушами, и все рассматривала тонкий рисунок розовой раковины, которая чуть загибалась внутрь, рождая восхитительно-сложный изгиб; гладкая и блестящая кожа напоминала драгоценный камень, но то место, где мочка соприкасалась с краем щеки, невольно вызывало мысль о бархатистости персика. Элиана с палаческим вниманием искала взглядом хоть морщинку, хоть след морщинки на этой упругой матовой коже; но не подвластное времени и бессонным ночам лицо сестры дышало детской свежестью. «Что она такое сделала, за что ей все это?» И про Себя добавила, ужаснувшись промелькнувшему в душе злорадному чувству: «Завтра у нее будет мигрень».

Нагнувшись над сестрой, она поцеловала ее в лоб, потом заботливым жестом старшей натянула одеяло на уже вздрагивавшее от холода плечо. Еще с минуту она прислушивалась к ровному, спокойному дыханию, ритму которого, казалось, подчинилась даже ночная тишь.

Элиана открыла окно, потушила ночник и подошла к дверям. В спальне для гостей она постаралась заснуть, но все здесь было не свое, и неожиданно для себя она потихоньку разревелась.

***

Прохожий был невысок, но, видимо, крепкий малый, вокруг шеи в несколько раз был обмотан красный шарф, перекрученный, как веревка. Он еле слышно насвистывал какой-то знакомый мотивчик и шел, засунув руки в карманы. Вдруг он остановился.

— А мы с вами уже где-то встречались.

Филипп отрицательно покачал головой.

— Да неужто! — проговорил незнакомец с комическим удивлением.

Был он еще совсем молодой; треугольная тень от козырька каскетки скрывала верхнюю часть лица, глаза, нос, пухлые губы обнажали в улыбке ряд крепких, белых зубов. Филипп постарался убедить себя, что и этот мальчишеский рот, и эта решительно выпяченная нижняя челюсть вполне могут принадлежать человеку порядочному. «Да это еще совсем мальчишка, — подумал он. — А что теперь делать?» И на этот вопрос, казалось, ответил степенный голос Элианы: «Прежде всего пройди мимо, даже не взглянув на него, подымись по той лесенке, выйди на набережную и останови такси». Но он стоял как вкопанный. Не вынимая руки из кармана, он вертел в пальцах двухфранковую монету. И снова, как больной, считающий удары собственного пульса, спросил себя: «Испугаюсь или нет? А вдруг у него в кармане нож? Как поступить в таких обстоятельствах?»