Семья Тибо (Том 3) - Роже Гар

- Это не важно, - сказал он.

Вид у него был столь решительный, что биржевик почувствовал к нему уважение. Раз этот странный клиент, замышляя такое безумие, остается совершенно хладнокровным, значит, он располагает секретной информацией и комбинирует какой-нибудь мастерский трюк. Все же нужно было не менее двух дней, чтобы реализовать все ценности. Жак встал, заявив, что в среду придет опять и хотел бы тогда же получить в кассе конторы все свое состояние наличными.

Доверенный проводил его до лестничной площадки.

Ванхеде сидел нахохлившись, как на насесте, на скамейке у самой двери; положив локти на стол и зажав подбородок в ладонях, он щурил глаза и разглядывал входящих. На нем был странный колониальный костюм из полотна защитного цвета, такой же вылинявший, как его волосы; и хотя в "Круассане" привыкли ко всяким одеяниям, он и тут не остался незамеченным.

Завидев Жака, он выпрямился, и его бледное лицо внезапно залилось краской. Несколько мгновений он не мог произнести ни слова.

- Наконец-то! - вздохнул он.

- Так, значит, и ты тоже в Париже, мой маленький Ванхеде?

- Наконец-то! - повторил альбинос дрожащим голосом. - Знаете, Боти, я уже начинал страшно беспокоиться.

- Почему? Что случилось?

Приложив ко лбу руку козырьком, Ванхеде осторожно взглянул на соседние столики.

Жак, заинтригованный, сел рядом с ним и приготовился слушать.

- Вы очень нужны, - прошептал альбинос.

Образ Женни мелькнул перед глазами Жака. Он нервным движением откинул свою прядь и нетвердым голосом спросил:

- В Женеве?

Ванхеде отрицательно покачал растрепанной головой. Он рылся у себя в карманах. Из бумажника он вынул запечатанное письмо без адреса. Пока Жак лихорадочно распечатывал его, Ванхеде шепнул:

- У меня есть для вас еще кое-что. Документы, удостоверяющие личность на имя Эберле.

В конверте находился двойной листок почтовой бумаги; на лицевой стороне первого было несколько строк, написанных рукой Ричардли. Второй листок казался совсем чистым.

Жак прочитал.

"Пилот на тебя рассчитывает. Подробности письмом. В среду мы все встретимся в Брюсселе.

Привет

Р."

"Подробности письмом..." Жак отлично понимал эту формулу. Чистая страница содержала инструкции, написанные симпатическими чернилами.

- Мне нужно вернуться домой, чтобы расшифровать все это... - Он нетерпеливо вертел письмо между пальцами. - А если бы ты меня не разыскал? спросил он.

Ванхеде улыбнулся какой-то ангельской улыбкой.

- Со мной Митгерг. В таком случае он сам распечатал бы письмо и выполнил бы все вместо вас... В среду мы должны встретиться со всеми остальными в Брюсселе... Так вы, значит, уже не живете у Льебаэра, на улице Бернардинцев?

- А где же Митгерг?

- Он тоже разыскивает вас. Я должен встретиться с ним в три часа на бульваре Барбеса, у его соотечественника Эрдинга, где мы остановились.

- Слушай, - сказал Жак, сунув письмо в карман, - я предпочитаю не приводить тебя в мою комнату: незачем привлекать внимание консьержки... Но приходи вместе с Митгергом в четверть пятого к трамвайному киоску у Монпарнасского вокзала, знаешь? Я поведу вас на очень интересное собрание на улицу Волонтеров... А вечером, после обеда, мы отправимся все вместе на площадь Республики и примем участие в демонстрации.

Через полчаса, запершись в своей комнате, Жак расшифровал текст сообщения.

"Будь в Берлине во вторник 28-го.

Войди в восемнадцать часов в ресторан Ашингера на Потсдамерплац. Там ты найдешь Тр., который даст тебе точные указания.

Как только вещь будет у тебя в руках, удирай с первым же поездом в Брюссель.

Прими максимальные меры предосторожности. Не бери с собой никаких бумаг, кроме тех, какие тебе передаст В.

Если, паче чаяния, тебя схватят и предъявят обвинение в шпионаже, выбери адвокатом Макса Керфена из Берлина.

Дело подготовлено Тр. и его друзьями. Тр. особенно настаивал на совместной работе с тобой".

- Ну вот, - произнес Жак вполголоса. И тотчас же подумал: "Принести пользу... Действовать!"

Умывальный таз распространял щелочной запах проявителя. Он вытер пальцы и сел на кровать.

"Подумаем, - сказал он про себя, стараясь сохранять спокойствие. Берлин... завтра вечером... Если я поеду утренним поездом, то не успею к шести часам быть в назначенном месте. Я должен отправиться сегодня в двадцать часов... Во всяком случае, я успею повидаться с Женни... Хорошо... Но демонстрацию придется пропустить..."

Он размышлял, учащенно дыша. В открытом чемодане, лежавшем на полу, находился железнодорожный справочник. Он взял его и подошел к окну. Жара показалась ему удушающей.

"Почему, на худой конец, не отправиться товаро-пассажирским в ноль пятнадцать? Ехать придется дольше, но зато я смогу вечером побывать на бульварах..."

Из соседней квартиры доносился женский голос, звонкий и дрожащий; женщина, видимо, гладила, по временам ее пение прерывалось стуком утюга, который ставили на керосинку.

"Тр. - это Траутенбах... сомнения нет... Что он такое задумал? И почему он захотел, чтобы это был я?"

Он отер пот с лица. Его одновременно обуревали и восторг при мысли о настоящем деле, о таинственном характере данного ему поручения, об опасностях, которым придется подвергнуться, и отчаянье, оттого что надо будет расстаться с Женни.

"Раз они назначают мне свидание в среду в Брюсселе, - подумал он, ничего не помешает мне, если все пройдет благополучно, в четверг вернуться в Париж..."

Эта мысль успокоила его. В конце концов, ведь речь идет лишь о трехдневной отлучке.

"Надо сейчас же предупредить Женни... У меня только-только хватит времени, если в четверть пятого я хочу быть у Монпарнасского вокзала..."

Не будучи уверен в том, что ему удастся вернуться к себе до отъезда, он вынул все из бумажника, сложил свои личные документы и письма в пакет и на всякий случай написал на нем адрес Мейнестреля. При нем остались только документы Эберле, привезенные Ванхеде.

Затем он отправился на улицу Обсерватории.

XLIV

Женни так быстро открыла на его звонок, словно она со вчерашнего дня ждала его на том месте, где он с нею простился.

- Плохие новости, - пробормотал он, даже не поздоровавшись. - Сегодня вечером я должен уехать за границу.

Она пролепетала:

- Уехать?

Она сильно побледнела и смотрела на него в упор. Он казался таким несчастным, оттого что вынужден был причинить ей это огорчение, что ей хотелось скрыть от него свое собственное отчаяние. Но потерять Жака во второй раз - такое испытание было для нее непосильно...

- Я вернусь в четверг, самое позднее - в пятницу, - поспешно добавил он.

Она стояла, опустив голову. При этих словах она глубоко вздохнула. На щеках опять появился легкий румянец.

- Три дня! - продолжал он, заставляя себя улыбнуться. - Это недолго, три дня... ведь мы будем счастливы всю жизнь!

Она подняла на него боязливый, вопрошающий взгляд.

- Не расспрашивайте меня, - сказал он. - Мне поручено одно дело. Я должен ехать.

При слове "дело" на лице Женни появилось выражение такой тревоги, что Жак, хотя он не знал даже, для чего его посылают в Германию, решил ее успокоить:

- Мне придется только повидаться с некоторыми иностранными политическими деятелями... И так как я бегло говорю на их языке...

Она внимательно смотрела на него. Он оборвал на полуслове и указал на развернутые газеты, лежавшие на столе в передней.

- Вы видите, что происходит?

- Да, - лаконически ответила она тоном, который достаточно ясно показывал, что теперь она так же хорошо, как и он, сознает всю серьезность происходящих событий.

Он подошел к ней, схватил обе ее руки, сложил их вместе и поцеловал.

- Пойдемте к нам, - предложил он, указывая пальцем в сторону комнаты Даниэля. - У меня в распоряжении всего несколько минут. Не надо их портить.

Она наконец улыбнулась и пошла впереди него по коридору.

- От вашей матери нет никаких известий?

- Нет, - ответила она, не оборачиваясь. - Мама должна была прибыть в Вену сегодня после двенадцати. Я не рассчитываю получить телеграмму раньше завтрашнего дня.

В комнате все было приготовлено для его встречи. Благодаря опущенной шторе освещение казалось особенно уютным. Комната была прибрана, на окне висели свежевыглаженные занавески, часы были заведены. В одном углу письменного стола стоял букет душистого горошка.

Женни остановилась посреди комнаты и смотрела на Жака внимательным, слегка обеспокоенным взором. Он улыбнулся, но ему не удалось вызвать ответную улыбку.

- Что же, - произнесла она нетвердым голосом, - значит, правда? Только несколько минут?

Он устремил на нее нежный, ласковый, немного слишком пристальный взгляд: это не был отсутствующий взгляд - скорее даже настойчивый и внимательный, но тем не менее Женни почувствовала легкую тревогу. У нее было ощущение, что с того момента, как он пришел, этот задумчивый взгляд еще ни разу не проник по-настоящему в глубь ее глаз.