Города - Пол Филиппо

Неказистые, но любовно лелеемые помещения редакции «Зеркальных миров» занимают часть второго этажа здания головного предприятия — издательства «Пинни». На нижнем этаже — цеха, в которых печатается любимый журнал Диего и другие издания «Пинни». Входя в раблезианских размеров здание, занимающее целый квадратный Квартал, посетитель оказывается во власти шумных, вибрирующих слоноподобных прессов. Статус подразделений внутри «Пинни» легко определить по степени отдаленности от шума. Положение кабинета Уинслоу Компаунса — непосредственно над относительно тихим линотипным цехом — меньшее из зол. А в довершение всего, как часто и жизнерадостно заявлял Компаунс, «Зеркальные миры» приносят больше дохода, чем большинство журналов, издаваемых «Пинни».

Дородный, помятый, сверкающий очками редактор, когда его спрашивали, не злит ли его такое противоречие, неизменно восклицал:

— Ничуть! — Ну как такие банальные привилегии — или их отсутствие — могут принизить значимость литературной работы, которой мы занимаемся? «Космогонический вымысел» — главнейший под нашими солнцами писательский жанр. Да если понадобится, я буду продолжать свое дело хоть с Не Той Стороны Трекса.

Входя в приемную редакции «Зеркальных миров», Диего улыбнулся, вспомнив о своих прежних беседах с самоуверенным Компаунсом и предвкушая сегодняшний разговор. Каждый визит к этому несравненному редактору предвещал непредсказуемые радости и новые заказы.

Верная секретарша Компаунса — восседающая за столом в приемной чопорная, но ехидная старая дева по имени Виззи Лонгстрет, чьи волосы неизменно забраны в тугой пучок, — вроде бы не обращает внимания на вибрацию пола. Она помахала Диего карандашом жестом усталого стражника, благосклонно приветствующего гостя шпагой, и сказала:

— Там у него Фишль, но вы можете пройти. Я знаю, старик Пинни хочет видеть вас обоих как можно скорее, а если Уинни не прервать, то он будет отчитывать несчастного Фишля до обеда.

Лонгстрет была единственным существом во Вселенной, которое могло назвать Компаунса «Уинни» и не навлечь на себя пламя его гнева. Диего с улыбкой поблагодарил ее и прошел в кабинет.

Куфи Фишль примостился на краешке стула напротив демократично заваленного бумагами стола Компаунса. Озабоченный вид молодого писателя контрастировал с самоуверенным выражением багрового лица Компаунса. Одетый, несмотря на царившую в лишенном окон помещении августовскую жару, в свою фирменную куртку из клетчатой ткани-шотландки, Компаунс, распаляемый шумом станков внизу, вовсю распекал Фишля, выкладывая ему аргументы, логическая взаимосвязь которых не всегда была очевидной.

— Послушайте, Фишль, сейчас уже недостаточно принимать как данность тороидальные миры. В свое время это было новаторской находкой, но теперь мы должны выйти за рамки общепринятого здравого смысла. Вы никогда не задумывались над тем, что будет, если какой-то из миров примет форму листа Мёбиуса?

— Я, собственно говоря, не вижу…

— Черт возьми, да поймите, это же очевидно! — Компаунс оторвал полоску от листа рукописи какого-то незадачливого автора. — Если мы соединим концы этой ленточки — будем считать, что она представляет наш мир или какой-нибудь ему подобный, — то получим простой тор. Вполне возможно, это наиболее экономная энергетическая конфигурация нашего мира. Зверь Города кусает собственный хвост! Но для того, чтобы попасть в какую-либо точку на его поверхности, нам придется двигаться в двух пространственных измерениях. А если мы, прежде чем соединить концы, перекрутим ленту?

Компаунс действием проиллюстрировал свои слова и продемонстрировал готовый лист Мёбиуса.

— Поверхность планеты имеет одну сторону, нет ни наружной, ни внутренней составляющих. Представьте, что мы при передвижении здесь прибегнем к третьему измерению, спустимся в глубины этого мира, пройдем его насквозь и окажемся на другой, обитаемой стороне! Конечно, строго говоря, на той же самой стороне, но максимально удаленной от точки, из которой мы вышли! В сущности, мы получаем сжатие времени и пространства.

Какая-то искра засияла в воображении Фишля.

— Теперь до меня дошло! Сумасшедшая идея! И вы, конечно, удваиваете пригодное для обитания пространство, поскольку у вас не остается бесполезной внутренней поверхности цилиндра.

— Браво! Теперь идите домой, садитесь к пишущей машинке и перерабатывайте ваш «Город, ограниченный в пространстве». И приносите мне новый вариант, от которого в следующем месяце читатели слетят с катушек!

Фишль вышел из кабинета, окутанный облаками зарождающейся славы. Но еще до того, как он ушел, Компаунс выключил его из сферы своего внимания; он уже сердечно тискал руку Диего.

— Великий день, Петчен, великий день! Я подготовил состав «Миров для вопрошающих»; давайте сейчас его посмотрим, а потом пойдем к Пинни. Полагаю, вы согласитесь, что я подобрал лучшие ваши рассказы.

Диего просмотрел список. На мгновение он прикусил язык, а потом сказал:

— В основном я сделал бы такой же выбор. Есть только одно исключение — «Этические инженеры».

Компаунс вырвал у него лист.

— Что? Изволите морочить мне голову, сынок? Это один из лучших ваших рассказов.

— Всего лишь третий рассказ, который я опубликовал. С тех пор я создал куда лучшие, более зрелые вещи.

Компаунс намеренно долго прикуривал сигарету, с тем, чтобы Диего попотел в ожидании. Затем пристально посмотрел на своего протеже сверлящим взглядом сквозь роговые очки.

— Зрелые — в каком смысле? В «Этических инженерах» есть масштабная, солидная, революционная концепция, как во всех вещах, которые мы публикуем. Или вы, Петчен, зацикливаетесь на таких никчемных моментах, как стиль? Вы, надеюсь, не собираетесь кормить меня банальностями? А теперь вы мне скажете, что поставляете виньетки, посвященные любовным похождениям вашего зубного врача, для «Музы Гритсэвиджа».

— Нет, нет, конечно же, нет. Но в самом деле, Уинслоу, нельзя же совершено игнорировать вопросы стиля.

— Нет, конечно. Согласитесь, я все-таки не такой тупой чурбан, как Маллика Пранг из «Подобий». Я предоставляю вам возможности для самовыражения, в том смысле, как вы это понимаете. Я признаю, что ваши сочинения постепенно обретают изысканность. Но когда налицо конфликт стиля и чувства отстранения, поэзии и идеи, я всегда буду безоговорочно стоять за отстраненность и за идею. Если в рассказе достаточно того и другого, стиль просто не имеет значения.

Диего показалось, что он сходит с ума. Компаунс приводил его в такое состояние уже по меньшей мере месяц, но еше ни разу речь не заходила об этом конкретном, животрепещущем предмете. Диего начал сердиться.

— Уинслоу, вы не должны разделять эти компоненты! Они взаимно порождают друг друга!

Компаунс оборвал дискуссию знакомой фразой:

— Петчен, полагаю, редакционная коллегия обсудит этот вопрос. А пока обозначим суть разговора. Итак: мы можем включить в сборник обсуждаемый рассказ? Имейте в виду, это только один из общего числа победивших.

Диего покорно капитулировал.

— Да, конечно. Почему бы и нет?

— Прекрасно! Тогда давайте потревожим Пинни в его роскошном логове, а?

Верхний этаж здания издательства мог бы составить отдельную часть Города, настолько здешняя обстановка отличалась от сумятицы, царившей во владениях Компаунса. Миновав батарею помощников, Диего и Компаунс наконец оказались в кабинете, размерами не уступающем станции Метро, устланном коврами и обставленном как демонстрационный зал агентства по дизайну интерьеров. Диего нервничал, обливался потом и старался избавиться от ощущения собственной незначительности, внушенной ему этой роскошью. Компаунса, как всегда самоуверенного, обстановка отнюдь не впечатляла.

Тиг Пинни скорчился за своим столом. Издатель, сморщенный, отягощенный годами человечек, одетый в костюм, который стоил больше месячного дохода Диего, походил на воскового гомункулуса [11] со скелетом из нержавеющей стали. В эту минуту Пинни заканчивал препирательства с другим автором, в котором Диего с удивлением узнал Йейла Драмгула.

Драмгул уже поднялся и наклонился над столом, чтобы пожать руку издателю.

— Превосходно, Тиг, пятьдесят тысяч — это вполне годится. Увидимся вечером в клубе? Замечательно!

Повернувшись, Драмгул заметил Диего и поспешил к нему с выражением неподдельной радости на лице. Стройный, рафинированный блондин, безукоризненно одетый, с загаром, полученным благодаря многим часам, проведенным в соляриях и в лодочных прогулках по Реке, он излучал жизненную силу и уверенность в себе.

— Диего! Вот так сюрприз! Я тебя так и не видел после нашего маленького дебоша зимой. Слишком, слишком долго. Я уже все знаю про твою будущую книжку. Достойный и честный дебют. Куда ты отсюда направишься?