Держи меч крепче, Каллахан - Дилара Маратовна Александрова

— Помнится, весен три или четыре назад цветы здесь торчали из каждой щели. Почему здесь ничего не растет, оторн Каллахан? — обглодав заднюю лисью ногу, Асгред кинул кость за спину, стянул с ноги сапог и сделал то, что следовало бы сделать еще у ручья — вытряхнул из сапога пыль, — Простите… Проявитель Каллахан. — смутился Асгред.

Гладкая рукоять и гарда с лучами, идущими из средокрестия. Из каждого луча выскакивали лезвия — неожиданный подарок для тех, кто держит в поле зрения главный клинок, но не ждет опасности от сжатых пальцев. Таков меч Асгреда. Даже во тьме, не глядя на него, Каллахан мог вспомнить каждую деталь. Однако стоит закрыть глаза, и лицо его ученика, сидящего прямо напротив, начинает расплываться… а ведь они вместе уже больше десяти весен.

Пусть. Пусть… Быть может, он и не помнит их лиц, но Великий Воин сказал: «Меч — продолжение их сердца», и Каллахан утешал себя тем, что помнит, как выглядели их сердца.

— Нынче можешь называть меня, как пожелаешь, — молвил Каллахан, запивая слова ключевой водой. Неизвестно, вернется ли Асгред домой, скорее всего, нет — так пусть ничто не смущает его, и он умрет с сознанием, что все делал верно. — Хочешь называть меня оторном — называй, ежели тебе так по сердцу.

— А разве вам самому не хочется, чтобы вас называли по сану, нареченному Верховным клириком?

— Оторн — имя прошлого мира, оно дается всякому, кто присягнул Воину. А Проявитель — тот, кто вытаскивает на свет тьму и уничтожает ее. В моем мире оторны Пламени не имеют. Наречение Великого Воина крепче, чем Верховного клирика.

— Я понял, Проявитель Каллахан, — смирился Асгред, стряхивая пыль с пяток. — Так почему здесь так сухо? Это яд?

Он с сомнением взглянул в пустой сапог, еще с минуту назад наполненный песком. Потом рассмотрел пятку, освобожденную от носка — вроде, кожа не слезла…

— Яда я не чувствую, — ответил Каллахан. — Здесь побывало нечто иное. Земля такая же, как и прежде, просто лишенная всякой жизни. Корни растений усохли и сморщились, как груди древней старухи. Они мертвы, а посему уже не могут впитать влагу. Древесина растрескалась и не дает почек по весне. Любое семя, обитающее в почве, потеряло способность ко всходам. Их всех что-то убило, но это не яд, — задумчиво произнес Каллахан.

— Это может быть связано с Марбасом и Лысой горой? — с подозрением спросил Асгред.

— Очевидно, что так, — согласно кивнул Каллахан. — Этот Инквизитор часто посещает Уральские горы и творит всякое. Судя по Крайнону в небе, это не первый его эксперимент. Сдается мне, эти горы убил гигант. Я чую его дыхание в прошлом.

— Какое дыхание? — Асгред почувствовал, что волосы зашевелились на его затылке. Уж лучше это был бы яд. — Что ему делать на цветущей земле? Тени ненавидят растительность.

— Гигант убил все, именно потому что ненавидит, — спокойно пояснил Каллахан. — Он иссушил каждый корешок и каждое семечко, а некоторые даже превратил в пыль. Теперь здесь пустыня.

— У ручья есть немного зелени, — подал голос Павел.

— Значит, ей повезло. Думаю, этот гигант — земляное проклятье, оно живет под камнями и песком.

— Никто о нем ничего не слышал, — нахмурился Асгред. — Три весны прошло. — И тут его осенило, кожа на его спине дернулась от страха: — Он набирается сил, чтобы пойти на Агропояс.

— Очевидно, что так.

— Мы должны предупредить об этом…

— Кого? — вновь с великим спокойствием спросил Каллахан, не дав Асгреду договорить. В его взгляде читалась усталость. — Змей под пыльными камнями или немногочисленных шакалов и лисиц, которым не посчастливилось забрести на эту проклятую землю? Крайнон застилает небо, и мы не можем подать весть, а возвращаться назад не имеет смысла. Главное сейчас вовсе не гигант, а тот, кто его призвал. Что толку бороться с раной, если из нее не вынута стрела?

— Но это земля мертва, — пораженно ответил Асгред. — Раньше я встречал здесь яблоки и мед, очень много меда… Медведи лезли на деревья, чтобы разогнать пчел. Мы тоже так делали, помните? А сейчас… здесь ничего нет. Если то же самое угрожает Агропоясу, они должны знать об этом.

— Агропояс — последний оплот. До него еще тысячи километров совершенно разного мира — деревень и городов, хвойных лесов и полей, засеянных пшеницей, рек, пустошей и скал… Сдается мне, люди и сами поймут, что к чему, когда начнет массово гибнуть их урожай. Долину охватит голод и смерть. И когда гигант доберется до Агропояса, он уже будет готов встретить врага, — Каллахан встал. — Агропояс сможет принять всех, кто попросит у него помощи. Но он ничего не сможет сделать, если таких гигантов будет сотня. Нужно убить Инквизитора, и баста. Будьте верны своей присяге, братья, — Каллахан вынул меч из ножен. — Ложитесь спать, завтра тяжелый день.

— Вы не будете спать? — Павел оторвал лицо от мяса.

— Молитва — мой сон. Мне нужно набрать силу.

До ручья Каллахан добирался в полной тьме. Вокруг стояли тишина и спокойствие, и слышалось только тихое журчание воды. Он встал на колени на берегу, посреди редкой травы и колючих кустарников. Вонзил в сухую землю клинок, поставив крест перед собой. Он уже привык, что Воин не гневался.

Слова звучали тихо, шепотом, сливаясь во фразы и целые стихи. Каллахан всегда начинал с молитв своего мира — хвалебных песен, прославляющих величие ярчайших звезд созвездия Жеребца. Десять звезд на небосклоне, и одну невидимую, спустившуюся на землю. Слова текли, словно прохладное питье в глиняную чашку испытывающего жажду. Но взять и поднести ее к губам Каллахан мог только тогда, когда начнет произносить другие молитвы.

Не такие красивые на слух, как другие. В них не было звезд, украшающих корону Плодоносной Матери, и терялись между строк кровавые рубины на шее Жницы Смерти. С его уст срывались грубые слова грубого языка, словно выдолбленного из камня. Некоторые песни, правда, были очень красивы и напоминали ему прежние, что хвалили Врачевателя и Спящего. Он знал, что они назывались псалмы. На неказистые, угловатые звуки русского языка реагировало Пламя, раздуваясь и пыхая, словно костер, в которое вылили масло.