Военные мемуары. Единство, 1942–1944 - Шарль Голль

Я решил возвратиться в Лондон. Я не сомневался, что найду там неприятную атмосферу. Я не сомневался также, что для меня с известной точки зрения было бы выгоднее находиться на суверенной французской территории, когда в Северной Африке начнет развиваться американская операция. Не было сомнений и в том, что мадагаскарский вопрос будет урегулирован медленно, не сразу и не безболезненно. Но ставка была такова, что я не мог колебаться. Итак, я направил Идену послание доброй воли, заявив, что «я ознакомился с донесением Плевена и Дежана и что, получив любезное приглашение его и премьер-министра, я намерен вернуться в самом скором времени». Он тотчас же ответил мне: «Буду рад обсудить с вами наши отношения на Ближнем Востоке и принципы будущей гражданской администрации Мадагаскара соответственно с тем, что намечалось в моей беседе от 9 сентября с Плевеном и Дежаном».

По пути в Англию я решил задержаться дней на десять в Свободной Французской Африке. Надо было там, как и на Востоке, укрепить сплоченность Сражающейся Франции накануне событий, которые могли внести расстройство в наши ряды; я предполагал также уточнить задачу наших военных сил в предстоявшем крупном деле. Впервые я смог перелететь из Сирии в Конг, не прибегая к услугам английской авиации. Дело в том, что полковник Мармье и его помощник полковник Ваше сумели восстановить несколько французских авиалиний: между Алеппо и Дейр-эз-Зором, Дамаском и Бейрутом, между Дамаском и Браззавилем, а также между Форт-Лами, Банги, Браззавилем, Пуэнт-Нуаром и Дуалой, для чего они использовали несколько гражданских самолетов, возвращенных Франции в Леванте, и главным образом 8 «Локхидов», которые удалось заполучить в Соединенных Штатах, взамен чего мы разрешили американцам пользоваться базой в Пуэнт-Нуаре. Эти линии обслуживались силами «Эр-Франс», чей персонал длительное время томился в бездействии в Аргентине и Бразилии и наконец недавно присоединился к Сражающейся Франции. Вылетев из Дамаска 13 сентября и проделав без посадки путь в три тысячи километров, я прибыл в Форт-Лами, чем была доказана возможность поддерживать связь между Тавром[20] и Атлантикой, базируясь исключительно на свободные французские территории.

В Форт-Лами меня встретил Леклерк. В ожидании возобновления наступательных операций в Ливии он приводил в порядок свои части — войско пустыни. Снова мне предстояло увидеть моторизованные колонны, сформированные из боевых и транспортных машин, вооруженных и оснащенных для действия на широких просторах, с экипажами, жаждавшими участвовать в рискованных предприятиях, — все они были готовы по приказу таких командиров, как Ингольд, Деланж, Дио, Массю, уйти навсегда из Фая, Зуара, Фада, чтобы сражаться, бороздя каменный и песчаный океан пустыни. Я посетил небольшую моторизованную часть, расположенную в районе озера Чад, которая должна была отсюда устремиться к Зиндеру. Я ознакомился в Дуале, Либревиле, Пуэнт-Нуаре, Банги, Браззавиле с различными подразделениями двух бригад, из коих одна предназначалась для движения на Тананариве, а другая по возможности должна была достичь Котону, Абиджан и Дакар. Полковник Карретье старался использовать как можно целесообразнее то, что осталось от нашей авиации под экватором. Капитан 2-го ранга Шаррье, имея в своем распоряжении четыре небольших судна, несколько самолетов и несколько постов береговой охраны, сторожил обширный участок побережья Камеруна, Габона и Нижнего Конго. Артиллерия, интендантство, медчасти делали чудеса, стараясь достать все необходимое, несмотря на расстояния и климатические условия. Каждый с нетерпением ждал дня, когда развернутся операции между бассейном Нила и Атлантикой, а бомбардировка Форт-Лами показывала, что и враг готовится к этому дню.

22 сентября я в форме «личной и секретной инструкции» поставил перед Леклерком следующую задачу: овладеть оазисом Феццана, организовать там администрацию, действующую от имени Франции, затем отсюда идти на Триполи, подавив при этом пункты Гат и Гадамес. К операции приступить, как только 8-я английская армия вернет Киренаику и проникнет в Триполитанию. Леклерк перейдет в подчинение генералам Александеру и Монтгомери лишь после того, как соединится с их войсками. Тогда он под общим стратегическим командованием этих генералов примет участие в битве за Тунис, если таковая произойдет. В случае если вишисты окажут сопротивление высадке и с помощью немцев начнут сражение с союзниками, мы со своей стороны должны выбить их с французской территории, где это возможно. Кстати сказать, наши миссии Понтон на Золотом Береге и Адан в Нигерии — обеспечивали нам в районах Берега Слоновой Кости, Верхней Вольты, Того, в Дагомее, в Нигерии полезные связи. Поэтому и моя инструкция предписывала Леклерку направить, если понадобится, свои части во Французскую Западную Африку, беря за исходный путь Нигер. Наконец, ему надлежало подготовить части, могущие служить ядром наших войск на Мадагаскаре.

Задача не из легких. Но у нас не было колебаний. Свободные французы в Африке представляли собою достаточно крепкое целое, чтобы выдержать любые испытания. Что касается коренных африканцев, то они держались как нельзя более лояльно. Это относится как к их монархам и вождям, таким, как султаны в Уадайе, в Канеме, в Форт-Лами, как правитель Орагола в Форт-Аршамбо, Ахмед-бей в Маго, ранее изгнанный итальянцами из Феццана, как вождь Мамаду М’Баики в Банги, королева народности батеке в Конго, вождь народности вилис в Пуэнт-Нуаре, принц Феликс в Габоне, верховный вождь Параизо в Дуале, король абронов, бежавший со своим окружением с Берега Слоновой Кости, чтобы присоединиться к де Голлю и др.; это относится также к интеллигентным африканцам, которые стали деятелями местной власти, армии, торговли, просвещения; наконец вся масса простых людей — земледельцев, солдат, рабочих, обслуживающего персонала — также сочувствовала делу Сражающейся Франции и считала необходимым нести свою долю жертв. Но вместе с тем сердца африканцев исполнились трепетом надежды и веры в право человека быть свободным. Драма, потрясшая мир, элемент чудесного, который входил в «голлистскую» эпопею, развертывавшуюся на их собственном континенте, картина войны, требовавшей напряженных усилий, менявшей самые условия их существования, — все это не могло не сказаться в хижинах и кочевьях, в саванне и в лесах, в пустыне и на берегах рек: миллионы чернокожих людей, тысячелетиями изнывавших под ярмом нищеты, отныне поднимали голову и задумывались над своим уделом.

Генерал-губернатор Эбуэ старался направлять это шедшее из самых глубин движение. Будучи убежденным гуманистом, Эбуэ считал подобную тенденцию благотворной, поскольку она имела целью поднять нынешний уровень существования этих народностей, но в качестве крупного администратора он полагал, что французские власти должны извлечь из этого пользу. Он отнюдь не отступал перед необходимостью моральных, политических, экономических преобразований, которые начинали проникать на этот непроницаемый континент. Но он хотел, чтобы это была особая африканская революция, чтобы все изменения в области нравов, быта, законов не только не уничтожали порядков, установленных предками, но, напротив, совершались, не выходя за пределы местных обычаев и установлений. Такой путь, по мнению Эбуэ, поведет к прогрессу в Африке, к усилению и распространению влияния Франции, к сближению рас. Сам он, возглавляя администрацию, побуждал своих сотрудников действовать в этом направлении. Он давал соответствующие указания насчет управления территориями, а также условий труда коренного населения, относительно юстиции, полиции, налогов. Воспользовавшись своим пребыванием в Браззавиле, я поздравил его с успехом. Наши взгляды совпадали. В этой сфере, как и во многих других, единство Сражающейся Франции казалось прочно скрепленным.