Об этом нельзя забывать:Рассказы, очерки, памфлеты, пьесы - Ярослав Галан

Грицку захотелось потанцевать. Наскоро пообедав, он за­кинул за плечо винтовку и отправился на хутор.

На мосту стоял часовой. Грицко узнал отца. Старик был не в духе. Сын не любил его таким.

—    Тебя там только не хватало! Все в одну хату. Придут бандеры — как мышей вас передавят...

Грицко не ответил. Он знал по опыту: в таких случаях с отцом лучше не препираться. Вдруг мальчик вспомнил, что у него было только пять патронов. Однако возвращаться было стыдно. Отец заклевал бы его своими попреками.

Крутая тропка вела на пригорок. Мальчик окинул взглядом снежную равнину, за которой чернели леса. На едва видневшийся из-за тумана месяц наползала тучка, страшилище с лохматыми щупальцами. Надвигалась вьюга.

Снежная пустыня лежала перед взором мальчика немая и скорбная. Ничто не шевелилось, только невесомые тени туч плыли по ней, исчезая во мгле.

Порывистый ветер обжег лицо, и тут Грицко услышал что-то похожее на отдаленный человеческий голос. Это длилось один миг, вслед за тем снова зазвучала музыка и земля задрожала от ритмичного перестука каблуков, на этот раз отбивавших польку.

Грицку стало холодно, по спине пробежали мурашки. В ушах все еще звенел далекий голос. Мальчик хотел было бежать в хату — кликнуть «ястребков», но мысль, что его могут поднять на смех, сковала его движения. В самом деле — мало ли что могло ему почудиться после трех бессонных ночей?

Он ощутил что-то подобное страху. Щеки мальчика пылали от стыда. Он снял с плеча винтовку и пошел вперед вдоль полу заметённого снегом кустарника, тянувшегося по долине.

Возле дуплистой вербы над родничком он остановился. Сюда не долетали уже звуки музыки, и только ветер тихонько шумел в ветвях.

Вьюга усиливалась, стремительные снежинки кололи Грицу щеки.

Мальчик боялся одного: чтобы бандиты не подошли внезапно к хате, где пировали «ястребки». Хата стояла на отшибе, и в эту пору нетрудно было подкрасться к ней незаметно.

Правда, по всем данным, банда еще вчера отошла на север, но едва слышный оклик с равнины настораживал. Грицко знал, с кем имеет дело: эти двуногие волки были опаснее своих четверо­ногих братьев.

Мир окутала темень, и, казалось, разбушевавшейся снежной стихии нет ни конца, ни края. Проходили минуты, ветер крепчал. Грицка знобило. Он пробовал согреться с помощью воспомина­ний о мужественных героях Джека Лондона, об отважных путешественниках, которых день и ночь жгло ледяное дыхание Севера, однако не мог забыть н о том, что их защищали меха из волчьих шкур, а на нем только подбитая ветром шинелька...

Его уже грызли сомнения. Далекий голос с полей мог быть обыкновенным эхом оклика, раздавшегося в селе и отраженного холмами. Так, верно, это и было. Грицко знал повадку бандеровцев: они были хитрее рыжих псов из книжки Киплинга и под­крадывались к своим жертвам тихо; тише, чем хорек к курятнику. Слух обманул его.

И все же он не двинулся с места: что бы там ни было, он про­стоит здесь до самого рассвета, борясь со стужей и сном,— иначе сердце его не успокоится. Он был солдатом и мстителем и таким останется до тех пор, пока не засияют снова огни в хатах, пока люди не смогут ходить на свадьбы с беспечальными песнями, пока топоры не примутся вновь рубить дрова вместо детских голов, а учителям не надо будет расплачиваться мученической смертью за то, что они учителя. Мальчику, как всегда в тяжелые минуты, казалось теперь, что на него смотрит весь Подбужанский район, а может, кто его знает, и вся Украина.

Музыка смолкла. Еще одна мертвецки тихая ночь легла на измученное село. Ветер вдруг прекратился, и вновь пошел снег, медленно покрывая землю ровным пластом.

Перед глазами Грицка что-то заколыхалось. «Ястребок» вздрогнул. В двадцати шагах от него появился человек, за ним другой, третий, четвертый. Пока из-за кустов вынырнул пятый, Грицко знал уже, кто перед ним. Это были бандеровские развед­чики; за ними, чуть левее, в двухстах шагах отрывалась от земли цепь!

Сердце у мальчика заколотилось. Отступать было поздно, но он мог прижаться к вербе и головорезы прошли бы, не заметив его. Но за спиной у Грицка было село, малые дети, их родители, Грицко не предаст их, он и вообще не знает, что такое измена, как не знал когда-то этого слова Ричард-Львиное сердце. Пусть бандеровские пули изрешетят его, но первый выстрел даст он, и этот выстрел подымет на ноги все село.

Он недолго целился — на это не оставалось времени. Спокой­но нажал спуск, и выстрел громом прокатился по холмам. Передний бандит взмахнул руками и упал навзничь. Другие залегли, но, пока они открыли огонь, Грицко успел уже занять выгодную позицию за желобком с замерзшей водой.

В затворе его винтовки было четыре патрона. Их следовало беречь. Это были последние капли воды во фляжке путника, очутившегося посреди африканской пустыни.

Пули бандеровцев злобно постукивали о корни вербы. Когда один из бандитов попробовал подняться, Гриц выстрелил вторич­но и — промахнулся. Выстрелил еще — с тем же результатом. Где-то слева откликнулся автомат, и после этого сразу наступила тишина.

Гриц не спускал глаз с бандитов. Они, оставив тело убитого, медленно отползали.

Грицко осторожно встал и, спрятавшись за вербу, бросил взгляд на овраг. Цепь бандитов быстро продвигалась вперед, до села им оставалось не более трехсот метров.

Дорога была каждая секунда. Низко пригнувшись, Грицко побежал вверх. Он во что бы то ни стало должен опередить бандитов!

«Неужто в селе не обратили внимания на перестрелку?» —- подумал он в отчаянии. Прицелился снова и выстрелил. Словно издеваясь над ним, бандиты не отвечали. По обе стороны тракта цепь вдруг разорвалась, и человек двадцать бандеровцев скрылись в придорожных кюветах. Они пройдут еще двести метров и молниеносным броском захватят мост. Что дальше будет, Гриц не хотел и думать. Картина пылающей школы и висящего под балконом учителя так и маячила у него перед глазами.

Мальчик чуть не заплакал от гнева и обиды. Бандиты под­ходили уже к реке. Месяц, выглянув из-за тучи, осветил их правый фланг на противоположном холме: там бандеровцы при­близились к первым хатам, почти на расстояние револьверного выстрела.                                                               

Грицко знал, чем это пахнет.

Ровно через минуту они скроются в садах, а еще через минуту вспыхнут первые овины и сквозь стрельбу послышатся крики истязаемых людей.

Он в ярости стукнул винтовкой оземь. Оставалось только одно — кричать. Грицко поднял уже ладони ко рту, когда над хатами взвилась ракета, а следом за нею весь край села за­искрился и огласился залпами винтовок и клекотом автоматных очередей. Пулемет откликнулся, когда бандеровцы вылезли из кюветов и устремились к мосту. Их скосило первой же очередью.

Грицко был на седьмом небе. Рискуя угодить под огонь своих, он стремглав несся с холма. Через минуту «ястребок» был уже в кювете. Перед ним лежал мертвый бандит с зажатым в руке пистолетом.

Этого только и надо было Грицку: примостившись за кустом шиповника, он посылал короткие прощальные очереди вслед удирающим бандитам. А потом вместе со всем почти селом под­нялся в атаку. Ветер стеснял его дыхание и глушил радостный возглас — возглас бессмертного Уленшпигеля: «Ура! Победа за гезами!..»

1945

МИССИС МАККАРДИ ТЕРЯЕТ ВЕРУ

Миссис Маккарди была необыкновенно вежлива.

—    Вы спешите в Дахау? Можете ехать со мной.

Знакомство наше началось за четверть часа перед тем, и

фразы, которыми мы обменялись в бюро «лагеря прессы», носили чисто деловой характер: я искал оказии, чтобы добраться до Мюнхена.

—    Очень благодарен вам за помощь.

Во время оживленного разговора мы коснулись темы недав­но законченной войны.

—    Мы верили в эту войну: скептицизм — не американская черта характера. А сегодня... сегодня я боюсь, что из этой кро­вавой купели мы вышли грязнее, чем были когда-либо прежде.

Я не совсем понимаю мою соседку.

—     Боюсь, что мы с вами говорим на разных языках, миссис. Если бы не отвага солдат Сталинграда,— кто знает, не везла ли бы сегодня «Куин Мери» в какой-нибудь из европейских портов очередной груз уже американского топлива для крематориев Дахау и Освенцима. Нет, миссис Маккарди, ваш сын погиб не напрасно.

—    Спасибо! — бросила она сухо.

Мы долго молчали, не отрывая глаз от дали, откуда надви­гались на нас грозные лесистые холмы, которые затем, при­близившись, расступались и таяли, как вчерашний сон. Наконец мое любопытство пересилило.

—    Я осмелюсь напомнить, миссис, что вы не поставили то­чек над и. Может быть, вы имели в виду Индонезию?

—    Ох, сэр! Не напоминайте мне в такое чудесное утро о наших английских родичах. Узнав, что о них так много гово­рят, они еще чего доброго лопнут от спеси. Другое дело, что это, вероятно, был бы наилучший выход из создавшегося положения.