Пространство круга - Лина Баркли

— Значит, теперь ты так относишься к сексу, Хейзл? — холодно спросил он. — Как к оружию? Как к средству получить то, что тебе надо?

— Как я получила тебя — ты на это намекаешь?

Дик гневно стиснул кулаки. Она продолжает искажать его слова, которые в конечном счете обретают совершенно иной смысл!

— Я не это имел в виду, и ты это знаешь! — рявкнул он.

— Правда? Похоже, как я сейчас выяснила, я вообще знаю очень мало. И еще меньше о тебе, Дик, — добавила она ледяным тоном. — Например, я не имела представления, насколько ты несчастлив…

— Хейзл…

— Я не мешала тебе говорить, так что, будь любезен, дай мне закончить! — фыркнула она. — Ибо, кто знает, какие еще твои тайны порадуют меня, прежде чем мы покончим с нашими делами?

Наступило зловещее молчание. Выражение глаз мужа заставило Хейзл сжаться от страха.

— Покончим? — выразительно переспросил он.

Хейзл имела в виду проблему с переездом, но сейчас поняла, что Дик истолковал ее слова превратно. Господи, да он решил, что она говорит о браке!

— Дик, я вовсе не имела в виду наши отношения!

Но Дик был полон гнева, горечи и разочарования. Он боялся, что сгоряча один из них брякнет непоправимое.

— Давай оставим это, Хейзл, — с легкой усталостью предложил он. — Прежде, чем кто-то из нас скажет нечто, о чем искренне пожалеет.

Он снова улегся на диван и решительно закрыл глаза.

4

Этой ночью, впервые за все годы семейной жизни, Хейзл и Дик спали не вместе.

Да, им доводилось проводить ночи отдельно друг от друга: когда Хейзл находилась в родильном доме или когда Дик, к счастью довольно редко, отправлялся в деловые поездки. Но никогда, будучи под одной крышей, они не спали в разных кроватях.

Приняв душ, Хейзл отправилась в спальню, где до полуночи пролежала без сна, ожидая Дика. Решив наконец, что он, должно быть, слушая музыку, так и уснул на диване, Хейзл прокралась в гостиную, но, когда увидела, что та погружена в темноту, а на диване Дика нет, сердце ее тревожно сжалось. Куда он, черт возьми, делся? — недоумевала она.

Это тут же выяснилось, стоило Хейзл распахнуть двери комнаты для гостей, в которой безмятежно спал Дик. И ее беспокойство тут же сменилось гневом и горечью.

Она позволила себе присмотреться. Дик спал нагишом; сомневаться в этом не приходилось. Он никогда не мерз по ночам, даже в середине зимы, вот и сейчас укрылся лишь простыней.

Ярость и желание бурлили у неё в крови подобно убийственному сочетанию наркотиков, и Хейзл замялась на пороге, размышляя, как поступить. Чувственность побуждала ее отбросить простыню, лечь рядом с Диком и прижаться к нему, после чего тому останется лишь застонать от наслаждения и заняться с ней любовью, что у него так восхитительно получилось сегодня днем.

Вспоминая об их сегодняшних любовных радостях, Хейзл понимала, что они были самыми страстными за все эти годы. Не вспыхнувшая ли между нами ссора тому виной, думала она, томясь желанием и возмущенно отторгая его. Не потому ли нас охватил жар страсти, что мы перестали понимать друг друга?

Хейзл поджала губы, вспоминая, что она себе позволила. Намеренно соблазнила Дика, не сомневаясь, что он тут же забудет о переезде и примет ее точку зрения. Что лишь доказывало, насколько она заблуждалась на его счет.

Лечь с Диком в постель? После всего? Да лучше с коброй!

Повернувшись на пятках, она вылетела из комнаты, и Дик с облегчением перевел дыхание, ибо все это время не спал.

Никто из них этой ночью не сомкнул глаз.

Завтрак оказался тяжелым испытанием. У Хейзл все валилось из рук. Она, которая обычно в мгновение ока готовила три яичницы и лихо жонглировала многочисленными пакетами с кукурузными хлопьями, никак не могла собраться с силами и приготовить завтрак, а когда в кухню вошел мрачный Дик, она окончательно упала духом.

На нем был темный костюм, который подчеркивал тени под глазами, и Хейзл испытала легкое удовлетворение, увидев доказательства, свидетельствующие, что и муж провел ночь не лучше ее. Она ограничилась легким кивком.

Тройняшки весело зачирикали, здороваясь с отцом.

— Привет, папа! — до ушей улыбнулась Лили, пальцем рисуя в воздухе воображаемую лошадь.

— Доброе утро, папа! — Летти чуть приподняла светловолосую головку, оторвавшись от книги по истории Древнего Рима, которую в данный момент увлеченно читала.

Только Валери — эта шкодливая непредсказуемая Валери — выпалила то, что было у Хейзл на уме:

— Папа, а почему ты ночью спал в комнате для гостей?

Хейзл встретила взгляд Дика и едва заметно пожала плечами: дескать, сам заварил кашу, вот и выкручивайся, как знаешь.

— Я слегка простудился, — кашлянув, объяснил Дик. — И не хотел беспокоить маму своим храпом.

Но Летти, как ни была увлечена чтением, все же сочла невозможным пропустить мимо ушей алогичность отцовских слов.

— Но ведь, когда папа ужасно простудился, и у него была температура, и доктора вызывали, он же все равно спал с тобой, мамочка, верно?

Вот тут уже надо было реагировать. Хейзл не могла простить себе, что, как ни странно, начисто забыла запрет, который сама же и наложила: не втягивать детей в их с Диком размолвки. Но у них никогда и не было столь серьезных ссор.

— Да, ты права, Летти, — ответила она на вопрос дочери.

— Так почему же, папа? — продолжала настаивать та.

— Да, почему, Дик? — поддержала ее Хейзл.

Дик возмущенно посмотрел на жену, и в глазах его блеснули искры гнева. Ему не хотелось в присутствии девочек бросать в ее адрес обидные слова, и, обдумывая ответ, он отвернулся и стал наливать себе кофе. Да, что бы там ни было, а Хейзл не имеет права втягивать девочек в такие разговоры.

Повернувшись, Дик обнаружил, что на него выжидающе смотрят четыре пары темно-синих глаз.

— Вчера вечером мне было о чем подумать, — не кривя душой, сказал он, — и я засиделся. А поскольку понимал, что спать мне осталось недолго… — Дик подтянул к себе стул и улыбнулся дочкам, — я решил, что не стоит будить маму. А теперь отложи свою книжку, Летти, и займись завтраком.

— Пожалуйста, — легко согласилась девочка и взялась за ложку, забыв о предмете разговора.

Хейзл же не могла себе такого позволить. Желудок свело спазмом, и холодные влажные пальцы безотчетного страха стиснули горло.

— Шевелитесь, девочки! — попыталась сказать она легким веселым тоном, но получилось натужно и скрипуче. — Вам еще надо собраться. Поскорее, Валери, пожалуйста, дорогая! Через пятнадцать минут выходить!

Когда галдящая троица вылетела из кухни, наступила давящая тишина, от которой заложило уши.