Бульдожья схватка - Александр Бушков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава четвертая
ДОМАШНИЙ ТЕАТР ГРАФА ШЕРЕМЕТЬЕВА
Вопреки его опасениям, ужин в роскошной столовой оказался не столь уж удручающим процессом. Он очень быстро привык. Просто внушил себе, что оказался в хорошем ресторане, — бывали-с в прошлые времена, когда славные офицеры армии российской еще не считались отбросами общества…
Да и не оказалось тех самых наборов многочисленных ножей и вилок, касаемо которых правила этикета предписывали начинать непременно с крайних. Видимо, Пашка справедливо решил не доводить идею великосветскости до абсурда — по крайней мере, в домашнем кругу. В общем, обычный ужин — с поправкой на роскошь и обилие блюд, прилежно подаваемых бесшумно порхавшей вокруг стола Марианной.
И Катя, и Надя держались предельно обыденно — они-то, надо полагать, привыкли. Постепенно и Петр немного расслабился душою, не следил бдительно за локтями и падающими на скатерть крошками, в итоге неплохо поужинал, завершив процесс парой бокалов вина. Кажется, прошло гладко. В следующий раз пройдет и совсем непринужденно — не самое тяжкое испытание, как оказалось, семейные трапезы в хоромах г-на Савельева, промышленника и коммерсанта…
Гораздо более нервировало поведение Реджи — чертова псина вела себя по-прежнему: явно сбитый с панталыку буль то возникал в дверях столовой, вглядываясь в Петра прямо-таки с человеческим недоумением, то скрывался, тихо ворча. Никак не хотел признавать хозяина — и успокоиться никак не желал. И «жена», и «падчерица» не могли не обратить на это внимание — но, к счастью, Катя сама подыскала подходящее объяснение: кто-то ей напел, что собаки — прирожденные телепаты, и она всерьез предположила, что пес шестым чувством просек случившуюся с хозяином беду, оттого и не находит себе места. Петр, вздохнув с превеликим облегчением. постарался развить и закрепить эту тему, добросовестно пересказав парочку историй о собачьей телепатии, вычитанных из многоцветных бульварных газеток. Удалось, похоже. В конце концов Катя шуганула пса на место. и он, ворча, удалился.
— Благодарю за хлеб-соль, папенька, — присела Надя, встав из-за стола. — Разрешите вздорному ребенку удалиться на дискотеку? Не зацикливаться же на компьютерных трудах, нужно и развеяться временами.
— Валяй, чадушко, — сказал Петр.
Щелкнула невидимая картотека. Дискотека «Метрополис», приют золотой молодежи, проплаченная заботливыми новорусскими «предками», немаленькая охрана старательно бдит, по мере возможности отсекая наркотики, спиртное и замаячивших на горизонте представителей «низших классов». Отвезет и привезет Митя Елагин, нет причин для беспокойства, можно спокойно разрешить…
Механически поблагодарив Марианну — последовав в том примеру Кати, прямо-таки скопировав ее интонации и слова, — Петр пошел к себе в кабинет. По дороге чертова псина снова проводила его злым, недоуменным ворчаньем, но, слава богу, на какие-либо активные действия не решилась. Может, притерпится? Задобрить его следует, вот что, притащить с кухни какого-нибудь мясца, глядишь, и наладится…
Он даже обрадовался, когда после обычного деликатного стука появилась Марианна. Взял быка за рога:
— Слушай, сообрази там с кухни чего-нибудь для Реджи. Тина сосисок, колбаски… Такое впечатление, он от меня за неделю отвык. Надо налаживать контакт…
— Павел Иванович, вы, наверное, забыли… — Марианна показала на письменный стол. — Перед самой аварией я купила пару упаковок костей, ну, этих, импортных имитаций, вы тогда просили… Они там и лежат. Реджи обожает.
— Забыл ведь, — сказал Петр с вымученной улыбочкой. — Ну да. кости… Ты, главное, не удивляйся, чует моя душа, мне еще многое придется напоминать. Положительно, дают о себе знать провальчики…
— Я и не удивляюсь, Павел Иванович, — преспокойно заявила Марианна. — Екатерина Алексеевна мне подробно пересказала все, что говорил доктор. Вы не напрягайтесь, со временем обязательно пройдет…
— Да я и не напрягаюсь, — облегченно вздохнул Петр.
И подумал, что следует в ближайшее же время ознакомиться с содержимым «своих» стола и секретера. Чтобы поменьше попадать впросак. Вот так вот ляпнешь о чем-то — а оно, оказывается, у тебя в столе преспокойно лежит. Пашка, правда, не дал кода от корейского сейфа, но там, надо полагать, чисто личные бумаги, Лжепавлу в данный момент совершенно ненужные. А стол и секретер следует изучить не откладывая…
Марианна, похоже, не собиралась уходить. Петр вопросительно поднял глаза.
— Театр, Павел Иванович, — непринужденно напомнила она. — В каминной все готово, ждем-с…
«Вот оно что, — облегченно вздохнул Петр. — Вот он где, театр „Палас“, оказывается, — на дому, как у вельмож в старину водилось. Интересно, в чем сюрприз?»
— Все, как обычно? — осведомился он небрежно, чтобы не давать ей повода лишний раз вспоминать о «провальчиках».
— Разумеется. Изволите проследовать?
— Изволю, — кивнул он.
…За его спиной с тихим стуком вошла в пазы задвижка. В каминной царил полумрак, только на столике возле широкого дивана горел неяркий ночник. Добравшись до дивана, Петр устроился поудобнее, обнаружил на столике приличных размеров поднос с бутылкой коньяка, тоником, закусками и заедками. Марианна, скользнув в полумраке грациозной тенью, скрылась в той самой низкой дверце в дальнем углу зальчика. На минуту воцарилась загадочная тишина. Признаться, Петр был заинтригован — Пашка ни словом не упомянул ни о каких домашних театрах графьев Шереметьевых, ушедших в небытие развлечениях былого всемогущего барства в «век золотой Екатерины»…
Чтобы вернуть душевное спокойствие, налил себе изрядную дозу коньяка, разделался с ней в темноте и закурил — слава богу, с этим никаких проблем не возникало, Пашка сам дымил, как старинный паровоз, повсюду в хоромах стояли пепельницы…
Неожиданно послышалась тихая музыка, постепенно она становилась громче, но так и не дошла до рубежа, на котором превратилась бы в терзающую уши какофонию. Некая смесь булькающе-томных турецких мелодий и современных электронных ухищрений. Приятная, в общем. Столь же внезапно налились светом прожекторы, бросая на эстраду разноцветные лучики, понемногу залив ее ярким сиянием, смешением причудливых радужных теней, скольжением невесомых геометрических фигур — круги плавно превращались в овалы, овалы — в звезды, в волнообразные линии, загадочные переплетения. Цвет постепенно менялся, под потолком пришел в движение зеркальный шар. Денег и высококлассной электроники во все это было, надо полагать, вбухано немало…
Но выглядело, нельзя не согласиться, чертовски красиво. Петр засмотрелся с сигаретой у рта.
— Сегодня мы открываем нашу программу полюбившимся публике номером «Лас-Вегас»… — промурлыкал на фоне музыки из невидимых динамиков голосок Марианны.
Катя появилась на эстраде столь же неожиданно, выскользнув из низенькой дверцы.
Вот тут-то у него по-настоящему сперло в зобу дыханье. На ней красовался кружевной халат до пят, просторный, белый, в разноцветных лучиках прожекторов, ставших подобием рентгена, не скрывавший черного затейливого белья и алых колготок с замысловатым узором. Обычно она пользовалась косметикой умело и ни капельки не вульгарно, так что казалось, будто никакого макияжа и нет вовсе, а сейчас была накрашена с удручающей обильностью, словно недалекая провинциалочка, впервые в жизни попавшая в столичную дискотеку и посчитавшая потому нужным нанести на мордашку полкило грима. Как ни странно, от этого она казалась еще красивее и моложе.
Петр сидел с отвисшей челюстью — чего в залитым мраком «зрительном зале» никто, к счастью, не мог бы узреть. Да и не было других зрителей.
Катя танцевала так, словно последний год только тем и занималась, что смотрела ночной канал «Плейбоя», старательно разучивая потом все приемчики и ухватки заокеанских стриптизерш. С застывшей на лице улыбкой, посылая в темноту недвусмысленные взгляды, извивалась вокруг шеста, сверкавшего сейчас так, будто его отлили из чистого золота. Кружевной халат давно уже улетел на край эстрады, где и висел комом, стройная фигурка выгибалась с отточенной грацией, заставляя его несчастное сердчишко колотиться турецким барабаном, черный бюстгальтер проплыл по воздуху, словно осенний лист на слабом ветерке, исчез в темноте, в голове у Петра стоял совершеннейший сумбур…
Он судорожно сжал в кулаке полный бокал, поднес ко рту, пытаясь этим жестом найти некую спасительную соломинку. Отличный коньяк мягкой, щекочущей волной достиг желудка. Большими пальцами Катя приспустила черные трусики, прильнула к сверкающему шесту, скользя по нему ладонями, то опускаясь на колени, то медленно выпрямляясь.
То, что с ним происходило, однозначному описанию не поддавалось. С одной стороны, мужское естество заявляло о себе так, что Петр ежесекундно ожидал услышать треск рвущейся материи. С другой — он сгорал со стыда. За себя, за нее, за Пашку, за все происходящее. В разнесчастной башке стоял полный кавардак. Где она научилась так? Неужели ей это нравится? Сразу видно, все это происходит не впервые — «театр» должен быть чуть ли не обыденностью. Почему Пашка, сволочь такая, промолчал? Как вообще нормальному мужику стукнула в голову идея использовать законную супругу для подобных представлений? И какая нормальная жена согласилась бы на роль домашней стриптизерки, да вдобавок отточила, надо признать, мастерство до нешуточных высот?