Письмо с того берега - Анна Князева

– Что вы хотите от меня?

– Перескажите нам то, что вы сообщили Файнбергу на встрече филателистов.

Чуть помолчав, старик покрутил открытку в руках и осведомился:

– Надеюсь, вы понимаете, что скорее всего это подделка? Да и открыткой этот документ мы можем назвать с большой натяжкой.

– Из чего это следует? – Богдан заинтересованно придвинулся ближе.

– В тексте обозначена дата – ноябрь 1812 года. В те времена Открытых писем еще не было. По крайней мере в широком доступе. Они появились гораздо позже, в 1869 году в Австро-Венгерской империи. Но, если рассуждать строго научно, по факту, в конце восемнадцатого века во Франции имелся весьма ограниченный оборот поздравительных гравированных карточек, автором которых был гравер по имени Демезон. Его изобретение подхватил француз Шоффар, далее, англичанин Добсон. Но это были преимущественно рождественские поздравления, позднее к ним добавились валентинки. – Навикас указал на раскрашенную гравюру: – Здесь, как видите, ни то, ни другое.

– Не факт, что эта открытка не принадлежит Демезону или тому же Шоффару. – Сказал Богдан.

Артур Янович хохотнул и похлопал его по руке.

– Факт, голубчик. Доказанный факт. Те открытки просто не сохранились.

– Но эта может быть первой, – робко возразила Элина.

– В российских архивах хранится более трехсот писем наполеоновских солдат и офицеров. И все они датируются в основном сентябрем – декабрем 1812 года, когда коммуникации французской армии прерывались, а почтовые эстафеты перехватывались.

Элина вспомнила разговор с Карасевым и попыталась уточнить детали.

– Если бы открытка была отправлена по официальным каналам, на ней бы стоял почтовый штамп Великой армии. Ведь так? Но здесь его нет.

– Будь это подлинник, то возможны три варианта. Первый: открытка не была отправлена и попала в чужие руки на территории России. Второе: она могла быть отправлена с оказией, чтобы избежать военной цензуры. Однако в таком случае адрес, как правило, не писали – доверенный человек знал, кому ее вручить. Третий вариант самый правдоподобный, открытка переправлялась в конверте.

– Если отправляли в конверте, зачем же было писать адрес и имя получателя на самой открытке? – возразила Элина.

– Возможно, открытку отправил не тот, кто ее написал. – Навикас вгляделся в текст: – И, кстати, имя отправителя написано неразборчиво. Не то Шаброль, не то Шарби. А вот имя определенно Мишель.

– Расскажите, каким был обычный формат писем того времени?

– В боевых условия, из-за недостатка бумаги, письма писались на любых клочках, но большинство написано на половине листа формата А4, сложенном пополам. Таким образом для текста оставались 3 страницы в четверть формата. На четвертом писался адрес.

За увлекательным разговором никто из них не заметил, что в библиотеку вошла Нинель Николаевна, а с ней – ее муж профессор Астахов.

– Мы вас потеряли. – Сказал Федор Павлович. Приблизившись, он вдруг заинтересовался открыткой. – Дайте-ка посмотреть! Да это же мой обожаемый французский!

– Ну вот! – Нинель Николаевна всплеснула руками. – Опять сел на своего французского конька!

– Позвольте-позвольте! – Профессор Астахов забрал у Артура Яновича открытку и подошел к каминной лампе. – Ах, как интересно! Да тут превосходный текст!

– Можете его перевести? – спросила Элина.

– Могу ли? – Федор Павлович саркастически рассмеялся. – Могу! И сделаю это с величайшим удовольствием. Я бы сказал, avec beaucoup de plaisir[5].

Богдан и Элина встали с кресел и одновременно приблизились к камину. Вслед за ними подошла Нинель Николаевна.

– Переводи, неугомонный старик. – Велела она мужу.

– Адрес опущу, это не суть важно. А вот само письмо, на мой взгляд, прелюбопытное. – Пробежав глазами текст, профессор стал переводить вслух.

– «Моя дорогая Эмилия! Сообщаю, что у меня все в порядке. Чувствую себя хорошо, несмотря на снег, холод и все, что связано с войной в это время года. Благодарю Господа и русского офицера, который спас мою жизнь. Помяните этого человека в своих молитвах, его имя – Алекс Курбатов. Эмилия, заклинаю вас сохранить то письмо, что я послал вам с оказией в конце октября после оставления Несвижского замка. Одиннадцать, сопоставимых с величайшим великолепием, составят мой долг перед князем, которого я бесконечно почитаю. Если хочешь что-то надежно спрятать – прячь на видном месте. До встречи в Варшаве, дорогая Эмилия». Подпись – Мишель Шарбонье. Дата и место вполне читабельны: 10 ноября 1812 года, город Борисов.

– Судя по дате и месту, письмо написано незадолго до сражения при Березине. – Заметил Навикас.

– И всего через пару недель, после сдачи русским войскам замка Радзивиллов[6], дополнил Астахов. – Это интересно! – Перечитав текст письма, он задумчиво потер подбородок. – Так-так… Алекс Курбатов… Алексей или Александр? Конечно же Александр! Не так давно в публичной исторической библиотеке мне попалось упоминание о дневнике Александра Курбатова, поручика 9-й роты Лейб-гвардейского Семеновского полка.

– Скорее всего, тот самый Курбатов, – заметила Нинель Николаевна. – Хотелось бы прочитать его дневник и проверить, был ли Курбатов в октябре 1812 года в Несвижском замке или его окрестностях.

– Хочу заметить, это очень интересная тема для научной статьи или для кандидатской диссертации. – Воскликнул Навикас. Его чрезвычайно взволновал перевод послания. Он знал французский, но не так хорошо, как профессор Астахов.

– Кандидатская? – рассмеялась Нинель Николаевна. – Эта вершина вами давно покорена. Впрочем, так же, как докторская.

– Но у меня есть аспиранты, которые рвутся в бой. Им только подавай интересные темы.

– Так вот и отдайте ее кому-нибудь. Уверена, это будет необычайно увлекательное исследование.

Артур Янович обернулся к Элине:

– Итак, каковы ваши намерения относительно этого письма?

– Я уже сказала – отдам жене, Файнберга.

– В таком случае, позвольте сфотографировать текст? – спросил Навикас, и Элина ответила:

– Не возражаю. Фотографируйте.

Глава 9

До поры, до времени

После возвращения в гостиницу Элина весь вечер звонила Карасеву, но он по-прежнему оставался вне доступа.

На следующее утро она все так же продолжала звонить. Отправить открытку жене погибшего Файнберга хотелось до возвращения в Москву, но для этого требовался его варшавский адрес.

Выйдя к завтраку, Элина сразу же увидела Богдана, он сидел в кулуаре и смотрел на дверь ее номера.

– Ты здесь зачем? – поинтересовалась она.

– Культурный человек сказал бы «доброе утро», – ответил болгарин.

– Что ты здесь делаешь? – повторила Элина.

– Жду тебя. Знал, что уедешь не попрощавшись.

– Боже, какие нежности…

– Просто не хочу забывать привычки из прошлой жизни.

Элина прошла мимо, расчетливо обронив:

– Идешь на завтрак?

Ее каштановые волосы, пылали рыжиной, горели в солнечных лучах как яркое пламя.

Богдан вскочил с кресла и ринулся за ней. Догнав Элину, приноровился к ее шагам, потом глухо проронил:

– Тебе никуда от меня не деться.