Исповедь пофигиста - Александр Тавровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Был как-то заказ из Золотоноши. А что тогда везли? Крышки пластиковые… нет, вру — тушенку. Четырнадцать тонн — под завяз. Поедем на Москву, там на окружной станем жопа к жопе и перегрузим. За тушенку киевский жлоб просил восемь тыщ баксов, но в купонах. Представляете: восемь тыщ баксов в украинских купонах? Хрен вы себе это представите!
Поехали мы на стадион, где менялы. Они, как узнали сколько, обомлели; привезли полный багажник купонов. Андрей сказал:
— Я пересчитывать не буду — так возьму.
А чего считать: если будет «кукла», тем бандитам хана. Они же знают, что фирма наша бандитская, от Рыбки.
Андрюха тоже захотел со мной ехать, я не возражал:
— А что, поехали, покатаемся. Чего там: два спальника, три сидушки.
Я, да Серега-зам, да Паша-бухгалтер, да Андрей. Серега лежал, Паша маг крутил, я баранку вертел, а Андрюха — шеф, чего ему делать?
— Как поедем? — спрашиваю. — Как обычно — по Голодовке?
А Голодовка, Голодная трасса, — Киев—Москва, восемьсот километров, ни одного города.
— Лучше через Тулу, — говорит Андрей, — по карте так ближе.
— Андрей, там холмы, и я этой дорогой никогда не ездил.
— Рыжий, не ори, я лучше знаю!
А мне что? Газ до пола — и в Туле мы в два часа ночи. Там, на окружной — «карман» и КП. Мент проверил документы:
— Вперед!
— А можно мы здесь переночуем?
— Если место есть — ночуй.
— А вы тут будете всю ночь?
— Да, спи спокойно, не дрейфь!
Короче, купили мы два пива «Белый медведь», я шоколадку съел. Легли спать: директор — на второй полке, зам Серега — на нижней, а мы с Пашей — на сидушках. Иерархия, блин!
В три ночи стук в дверь.
Я:
— Кто там?
— Свои.
Я чуть стекло приспустил, а кто-то спрашивает:
— Я не вижу, ты что там, ствол держишь?
— Да нет. Что случилось?
— Да вот заблудились.
— А карта есть?
— Все есть!
Я окно побольше приоткрыл, чтобы это «все» разглядеть, и — бац! — ствол «Калашникова» прямо в лоб. Я — раз! — врубил свет в салоне, весь сон прошел. «Калашник» — чик! — исчез. А я ни черта не вижу. С улицы орут:
— Окно не закрывать, свет не тушить. Свет потушишь — все трупы!
А потом:
— Братан! Ты меня видишь?
— Нет, — говорю, — не вижу.
— Добро! Так, стоянка платная — пятьдесят баксов, жду три минуты.
И ушел. Я смотрю: кого-то уже метелят, кто-то уже под машиной орет. И чувствуется, что нас окружили плотно, а менты исчезли.
Андрюха — раз! — за занавеску. Я шепчу:
— Андрюха, вылазь, давай бабки.
Наскребли тридцать пять баксов и ни цента больше. Я говорю:
— Вот, братан, тридцать пять баксов, о’кей?
Он приказывает:
— Выходи!
А, думаю, черт с ним со всем, и выхожу. И бандитам предлагаю:
— Братуха, давай так. У меня жратва, я ею расплачусь.
— Ты свою жратву жопой жуй!
— Да у меня тушенка!
— А! Тогда пошли.
Кругом же голодуха, как при полном коммунизме.
Я говорю:
— Только у меня там пломба.
— Ерунда. Скажешь, рэкет взял. А кто там у тебя в кабине сидит?
— Директор, зам директора, бухгалтер.
— Тогда полный порядок! Все по закону. Пост сдал — пост принял. Давай!
Подогнали они «девятку» — загружаю полную, шесть ящиков им скинул.
— Все, мужики. Тушенка украинская, говяжья — все дела. Нажретесь — спасибо скажете. А можно я здесь погуляю?
Ну и гуляю вокруг без конвоя. Вижу, мужика бьют. И бандитов, наконец, разглядел. Три новеньких «девятки», человек десять с «Калашниковыми» и пистолетами. Все свеженькое, тульское.
Передо мной «КРАЗ». Вывели мужика, бросили на борт, а он орет: «КРАЗ» его, частный, дизельный, новый, возил в Москву зубопротезный кабинет, осталось пятьдесят баксов на солярку.
Отметелили его, поставили в сторонку. Слышу: «калашник» заряжается. Один из этих хренов подошел и начал движок бомбить в упор. Крышка капота отлетела, он через радиатор бьет по блоку, но так, чтоб соляру не задеть.
А мужик, хозяин, к будке приварил швеллера, чтоб сбоку никто не подъехал. И пуля — цоб! — по швеллеру и меня по ноге — кожу содрала.
Они сели по машинам и уехали. И началось: все осмелели, руками машут. Вылазит один пионер, вез помидоры:
— Такие козлы! Я военный, у меня ствол есть! Если снова придут, поубиваю!
Я говорю:
— Если они вернутся, ты первый убежишь.
А мои бандиты поворчали немного, посетовали на бандитские порядки на дорогах и приказали гнать дальше. Они-то свое у других отнимут.
Глава восемнадцатая
О своих рейсах я могу базарить круглосуточно, причем без всяких предисловий, а просто так: ехали мы из Белоруссии…
Ехали мы из Белоруссии, кофе везли на Киев. Втроем. Останавливает нас таможня:
— А сколько у вас седоков?
— Двое.
А я обычно в таких случаях ложусь и бушлатом прикрываюсь. Так он, гад, под бушлат залез. Я ему:
— Здрасте!
Он тоже:
— Здрасте! Это кто?
Вовка отвечает:
— Клиент.
— В машине два кресла, вас трое. Что будем делать?
А я как раз вспомнил случай в школе, когда мы на практику в село собирались и учитель нас инструктировал:
— На практику поедете по двое. По двое! Это не по трое и не по четверо. А по двое! Вот, например: ты и ты или ты и ты. А может, ты с ним не желаешь ехать. Тогда — ты и ты или наоборот…
И так — полчаса. Сложная это штука: на первый-второй рассчитайсь!
А мент все дико упрощает: что будем делать?
Вовка просит:
— Давайте чем-то обойдемся.
А я свое говорю:
— Ну, командир, давай договоримся, не в первый раз ездим через тебя.
— А договор есть?
— Нет. На фирме забыли. Но сейчас кофе везем, завтра за спиртным поедем. Светилась же машина. Чего тебе привезти? Мы все жрать хотим. Что у тебя, жены нет? Вон — кольцо на пальце, значит, и ребенок, в натуре. Ну куда ты этот штраф засунешь? Старшой тебя похвалит? Звезду через пару лет получишь или не получишь — один черт. За нас, за фуфло такое, звезду не влепят, а договоримся — бабки тебе живые. Я работаю — я ворую, ты тоже воруешь, значит, работаешь. У нас страна воровская и жизнь воровская — иначе нельзя.
Я все это очень быстро сказал. Кто же такое долго слушать будет?
Он надулся всерьез:
— Ну у вас и разговоры… Слышь, Толик, может, застрелить его для порядку? Давай тебе сейчас пулю выпишу, распишу на двоих.
А Толик его сидит в будке, порнушку по видику смотрит. Холодина кругом. Видик замерз, тормозит — Толику не до нас.
— Не ори, отстань! Тут фильм такой, досмотреть надо.
Вовка был моим напарником, после него был сынок одного моего знакомого — прирожденный водила: мог ехать и спать на автопилоте! Вовка тоже хорош, но как-то поехали с ним за кожей на Одессу — очутились в кукурузном поле; больше Вовка никогда ночью не ехал.
А тот, прирожденный, едет, глаза прикрыты.
— Дима, Дим! — ноль.
Но чуть что — он сразу по тормозам, он даже обгонять мог спя. Я его взял в восемнадцать лет: он только-только на права сдал.
Таможня у нас везде знакомая.
— А, это ты!
— Я.
— Куда?
— На Москву.
— Проезжай!
Фуфляндия!
Сидим, едем с Вовкой в Полтаву за обувью. Клиент, зараза, заснул, ноги вытянул и сорвал трубку системы охлаждения. Смотрю, пар пошел…
— Вова, тормози!
Клиент проснулся, глядит, а у него ноги парят.
— Горим! — визжит.
Спрыгнул с фуры и убег в лес. Я свет включаю: пар — ни черта не видно. А где зимой воды набрать? Блин, кошмар!
— Тащи, Вовка, сюда весь лимонад.
Вылили четыре бутылки — не хватает. Клиент вернулся. Я ему говорю:
— Ну что же вы ноги-то тянете, какого хрена?
— А что у вас за машина? Все трубки наружу торчат.
Я объясняю:
— Такая гребаная система, «ифа», немецкая — для Африки. Пожары у меня были часто и всегда во сне. Не доезжая до Вильнюса, легли спать, кто-то долбится в окно. Вовка просит:
— Не открывай, это рэкет.
Я спросонок шепчу:
— Рэкет, пошел в жопу!
Глядь, мент прибалтийский:
— Ребята, вы горите!
Я говорю:
— Счас! Я ни за что из машины не вылезу. Не плати ему, Вовка, давай дальше спать. А чего он, собственно, так долго кричит?
Открыл окно: О Господи! — точно пожар.
— Вовка! Мы горим! Нас менты подожгли!
Ментам тоже нужно верить, иногда.
А маргарин — это вообще опупея!
Спрашиваю клиента: сколько груза?
— Десять тонн.
У нас машина на восемь, а Вовке все нипочем:
— Давай, грузи, две тонны перегрузу — не горб!
Грузят, грузят, грузят…
— Смотри, — говорю, — по колесам вроде уже больше десяти тонн.
Ладно. Выезжаем на трассу. Притопили сто километров, идем нормально — бабах! — колесо лопнуло. А, думаю, старое колесо. Поменяли, едем дальше. Я прошу: