Ревет и стонет Днепр широкий - Юрий Смолич

— Царское имущество уничтожается! — насмешливо сказал Лаврентий. — Смотрите, господин офицер, придется вам нести ответ перед династией Романовых!..

Боголепов–Южин наконец удостоил его пренебрежительным взглядом.

— Не беспокойтесь, господин… большевик: от династии Романовых имеем… индульгенцию — вплоть до права распоряжаться вашей жизнью… Жизнь, впрочем, — сразу повысил он голос обращаясь уже к Пятакову, — мы вам даруем!

Поведя глазом на разъяренных казачьих офицеров, окружавших его, он насмешливо добавил:

— Сопротивление, как вы сами понимаете, бессмысленно. Кровопролитие тоже ни к чему… Оружие будем принимать… по закону — по описи, составив протокол и в присутствии, понятых, — он кивнул на представителей Думы, Викорого и партий.

Представители Думы, Викорого и партий прятались за его спиной и за спинами других, блудливо поглядывая по сторонам.

Только барон Нольде чувствовал себя совершенно свободно и непринужденно. Он все покуривал из своего янтарного мундштука и посвистывал сквозь стиснутые зубы:

Частица черта в нас заключена подчас,

И сила женских чар творит в душе кошмар…

Миф, блеф, фантасмагория!..

Когда с позорной процедурой, таким образом было покончено, штабс–капитан Боголепов–Южин снова обратился к Пятакову и членам ревкома. На устах его появилась насмешливая улыбка:

— Теперь, господа, я должен транспортировать вас в… помещение штаба… Нет, нет! — сразу же поднял он руку, заметив возмущение членов ревкома. — Можете быть спокойны: я уверен, что в штабе вы и в самом деле, как в этом заверил вас всех и ваш председательствующий мосье Пятаков, — он так и сказал, подчеркивая иронию, «мосье Пятаков», — будет достигнута, гм, договоренность… Но ведь… — он развел руками и сокрушенно повел головой на окна, за которыми, на площади перед дворцом, слышен был гомон огромных толп юнкеров и казаков, пьяные выкрики и залихватское пение, — вы же сами понимаете, что… как бы это нам скачать? гм… гнев народа — вы сами понимаете. Словом, у нас не хватит сил оказать сопротивление толпе, а самосуд в наше время, при таких обстоятельствах… вполне возможен…

Он посмотрел на своего военного напарника, барона Нольде:

— Вы как полагаете, господин поручик… пардон — пан сотник?

— И очень просто! Какие могут быть сомнения? Провести большевиков сквозь справедливый гнев народной стихии? Миф, блеф, фантасмагория!

— И я так думаю, — констатировал Боголепов–Южин. — Итак, господа, я предлагаю вам самим объявить себя… арестованными. Вы понимаете? Тогда, под усиленным конвоем, заверив толпу, охваченную справедливом гневом и совершенно законной ненавистью, что ведем вас на заслуженный суд и расправу, мы, ясное дело, будем в состоянии доставить вас в штаб на Банковую… гм, живыми и неприкосновенными… Ясно?

— Нет! — крикнули в один голос Леонид Пятаков и Картвелишвили. — Мы отказываемся!

Члены ревкома единодушно поддержали товарищей.

Юрий Пятаков стоял бледный, покусывая волоски, которые он нервно выщипывал из бородки и усов.

— Что же, — надменно пожал плечами Боголепов–Южин, — в таком случае… не будем разыгрывать оперетту: вы арестованы!

— Вы не имеете права!..

Но штабс–капитан лишь махнул рукой:

— Конвой!

Полсотни юнкеров взяли винтовки на руку.

— Шагом марш!

Арестованный ревком — под конвоем юнкеров и в сопровождении конных донцов — тронулся к штабу, в подвал.

5

А Боженко с Ростиславом в это время уже вышли на Большую Васильковскую, направляясь к железной дороге.

У Иванова они уже были. Иванов лежал в своей комнате на матраце, установленном на четырех кирпичах, бледный, обескровленный, но кровотечение у него было остановлено. Возле него суетилась, улыбаясь, Мария и поила, его холодным молоком. Доктора Драгомирецкого Боженко с Ростиславам уже не застали: он сделал впрыскивание, прописал больному абсолютный покой и усиленное питание, велел Марии, чтобы она не разрешала мужу вставать, а тем более выводить из комнаты, оставил пузырек с кальцием–хлорати для приема по столовой ложке и побежал: на вечерний обход в больнице он и так уже опаздывал, а это было равносильно мировой катастрофе. Впрочем, доктор Драгомирецкий пообещал, что завтра ранехонько, после окончания ночного дежурства, он непременно заглянет. На попытку Марии сунуть ему в карман рубль Гервасий Аникеевич затопал ногами и поднял такой крик, что больной застонал, а бедная Мария даже побледнела с перепугу.

Сообщение Боженко Иванов принял почти спокойно.

— Знаешь, Василек? Нельзя допустить, чтобы штаб пошел против нас первым! Наши силы несравненно меньше — и потому начинать должны мы. Тогда нас поддержит весь Киев… И уже поддержала вся страна: Винница, Харьков, Донетчина…

Иванов сказал, что нужно делать дальше. Раз не удалось дробиться в ревком, нужно пробиваться к силам, поддерживающим ревком. Прежде всего поднять железнодорожные мастерские. Затем любой ценой найти сапожника Сивцова, руководителя всей киевской Красной гвардии. Не будет его — немедленно связаться с штабами Красной гвардии на Демиевке, Подоле и Шулявке. Довнар–Запольский на Шулявке, Ливер на Подоле уже поднимают рабочих и солдат частей, которые расположены в их районах. Когда же наступит ночь, станет возможным тайком пробраться и в «Арсенал». Если нет, — в Третий авиапарк. «Арсенал» или авиапарк должны стать центром, который будет руководить ударом. Не позднее как утром нужно осуществить этот удар: выступить против штаба! Возможно к тому времени подоспеет и Бош с гвардейцами.

Ростиславу Иванов сказал:

— Спасибо вам, товарищ поручик! Василий Назарович позаботится уж обо всем, а вы… примите на себя руководство боевыми операциями. Хотя вы и военный специалист в… воздушных пространствах, — Иванов бледно улыбнулся, но ведь видите, что творится тут, на земле? Спуститесь уж на землю и… того — станьте ее хозяином! Вот вам моя рука…

Он пожал Ростиславу руку, и пожатие его — даром что Иванов перед этим потирал много крови — было крепким, твердым.

Когда же Боженко с Ростиславам метнулись к двери, чтобы выполнять указания не теряя ни минуты, Иванов еще остановил их:

— Товарищ поручик! Да вы же без шинели! Простудитесь! На дворе холодно… Марийка, дай товарищу поручику мою фронтовую шинель, пускай наденет… Нет, нет, не беспокойтесь, у меня есть еще бекеша… К тому же видите, какое дело: суровый доктор, наш чудесный батюшка, запретил мне и нос тыкать за дверь…

6

И вот Ростислав в солдатской фронтовой шинели Иванова и Боженко спешили теперь в железнодорожные мастерские. Уже спускались сумерки — скоро наступит ночь, а до ночи нужно было еще столько успеть сделать!