Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт - Ирвинг Стоун

Комиссии потребовалось два с половиной дня, чтобы заслушать все дело, и еще два с половиной дня на обсуждение и принятие решения. Генералы Фремонт и Джесси не только были оправданы, но и была дана высокая оценка их действиям по ведению войны. Было сказано об их ошибках и неудачах, но это объяснялось желанием сделать за несколько месяцев то, на что потребовался бы целый год тщательной подготовки. Действия Джона по созданию флотилии канонерок, закреплению Сент-Луиса в Союзе, борьбе против партизан, назначению генерала Гранта, повышению боевого духа армии Запада, преследованию генерала Прайса, готового перед лицом неминуемого поражения противостоять превосходящим силам генерала Фремонта около Спрингфилда на рассвете того дня, когда генерал Хантер взял на себя командование, получили одобрение.

Газеты Востока и Запада давали почти единодушную оценку решению комиссии: они соглашались с ее заявлением, что командование Джона Фремонта западными территориями отличалось «искренностью, способностью и бесспорной преданностью Союзу». На большом митинге в Институте Купера некоторые наиболее популярные лидеры Севера — Чарлз Самнер, Шуйлер Колфакс, Дэвид Дадли Филд, Чарлз Кинг, Уильям Эвартс высказались в поддержку прокламации Джона об освобождении рабов. Генри Уорд Бичер пригласил чету Фремонт утром в одно из воскресений в свою Плимутскую церковь и в проповеди противопоставил Джона Даниэлю Уэбстеру,[19] сказав, что Уэбстер умер и будет забыт, ибо пошел на компромисс с рабством, а имя Джона Фремонта будет жить и его будут помнить, когда Соединенные Штаты станут нацией свободных людей. Из Цинциннати, Эндовера, Галлиполиса и сельских районов Айовы поступали сообщения, что семьи, чьи сыновья участвуют в боях, выражали признательность Джону Фремонту за его прокламацию об освобождении рабов, которая могла ускорить окончание войны, и что снятие Джона с поста подорвало доверие народа к правительству.

Она была рада оправданию, но ощущала лишь чувство облегчения и благодарности, ибо будущее еще ничего не обещало. Слова доверия не могли вернуть те часы перед рассветом 3 ноября, когда Джон и его армия были готовы принести Северу первую крупную победу. Оправдав Джона Фремонта, комиссия возродила веру страны в него, но на сцену вышли и заняли его место более молодые, более свежие и полные энтузиазма, готовые к бою, полные уверенности в своих силах, ведь они еще не испытали тягот войны. У них была возможность внести собственный вклад в дело Союза, а они, чета Фремонт, не преуспели по не зависящим от них причинам.

Годы войны были для Джесси особыми: она постоянно ощущала нервное напряжение, близость к надлому, чувствовала, получив известие о новом сражении, что настоящая жизнь не в ненавистной реальности, а в страстно желаемом отдаленном будущем.

1863 год начался с того, что она искренне поверила: с его окончанием кончится и война; в день Нового года Авраам Линкольн провозгласил прокламацию об освобождении рабов. Всего пятнадцать месяцев назад он кричал на нее: «Генерал не должен был втягивать негров в войну! Негры не имеют к ней никакого отношения!» Ныне же принятие президентом Линкольном эмансипации политически оправдало Джона в дополнение к оправданию конгресса в военном отношении.

Ее сотрудничество с санитарной комиссией почти завершилось, поскольку появилось достаточно санитаров и госпиталей, страна осознала необходимость выделения фондов для раненых солдат. Подобно тому как в тот неудачливый вечер в Вашингтоне, стоя перед заросшим сорняками участком Бентонов, она мечтала вернуться в Блэк-Пойнт, отойти от противоборства и драк, разрывавших душу, ее мысли все чаще возвращались к застекленной веранде, позволявшей видеть суда, проходившие пролив Золотые Ворота, дюны, по которым она ездила верхом со своими детьми, залив, по которому плавала с ними в лодке. Она стремилась к уединению, семейному покою, литературным дискуссиям с Томасом Старром Кингом и Брет Гартом, к атмосфере жизни в пограничных районах, где люди заняты урожаем и строительством и не склонны поэтому участвовать в личной вражде и политических интригах. Удивляясь самой себе, она обнаружила, что мечтает о приятной и размеренной жизни. Ее не влекли напыщенные традиции Черри-Гроув, но благополучие и уравновешенность Блэк-Пойнта отвечали ее темпераменту и обеспечивали прекрасное укрытие от противоборства, о котором мечтала много лет Элизабет Макдоуэлл Бентон.

— Я знаю, как страстно ты стремишься вернуться домой, Джесси, — сказал сочувственно Джон, — но мне нечего делать в Сан-Франциско.

— …Даже с твоими планами трансконтинентальной железной дороги?

— Все железнодорожные проекты начинаются здесь, на Востоке. Я нащупываю свой путь; перспективы кажутся хорошими… Терпение, моя дорогая, и присутствие духа, — прошептал он, целуя ее в щеку. — Через несколько лет у тебя будет личный железнодорожный вагон, и ты сможешь путешествовать каждый месяц между твоими домами в Нью-Йорке и Сан-Франциско.

Она ответила поцелуем, воскликнув:

— Разумеется! Я гоняюсь за радугой через весь континент. Дом там, где твоя работа! Может ли кто знать это лучше меня? — Она задумалась и замолчала. — Ведь именно в эти месяцы Блэк-Пойнт так красив; я хорошо его помню, словно была там вчера. Когда ты построишь железную дорогу, мы поедем домой.

Оказавшись в неопределенном положении, без увлекательного дела, но страстно желая скорейшего прекращения войны, она продолжала переписку с Томасом Старром Кингом, обмениваясь с ним информацией о положении на Востоке в ответ на сообщения Кинга о настроениях и обстановке в Сан-Франциско. Ей удалось пристроить одну из поэм Брет Гарта в журнал «Атлантик мансли». Джон и она сблизились и стали доверенными лицами поэта Джона Гринлифа Уитьера, чьи стихи избирательной кампании — «Вставай, Фремонт, и веди; время должно иметь своего человека», а после смещения Джона — «Твоя ошибка была, Фремонт, смельчака актом, а не скользкого государственного мужа тактом» — обеспечили моральную поддержку сторонникам Фремонта. Джон дорожил дружбой с Уитьером из-за, как он открылся Джесси, духовной чистоты поэта. Поняв, как много полезного способен Уитьер внушить ее мужу, Джесси часто приглашала поэта, и он останавливался в их доме на несколько дней. Однажды она и Джон провели в Эймсбери у Уитьера уик-энд среди его книг и цветочных посадок.

Затем война нанесла новый неожиданный удар: Джесси получила от военного департамента телеграмму, извещавшую, что правительство взяло под свой контроль Блэк-Пойнт и на месте ее дома будет построен форт. Перечитав телеграмму несколько раз, она так и не смогла понять ее смысл. Зачем правительству нужен Блэк-Пойнт? Этот крошечный участок земли? Правительство не может отобрать семейный дом. Ведь он — частная собственность!

Но когда она показала телеграмму мужу, тот заикаясь объяснил ей, что она ошибается: правительство может конфисковать любую собственность в целях национальной безопасности. Блэк-Пойнт находится на расстоянии мили от Алькатраза; при размещении пушек в этих двух точках ни один вражеский корабль не сможет войти в залив Сан-Франциско. Это несправедливо, разрушает их планы возвращения в Блэк-Пойнт, но он понимает доводы военного департамента. Нет, они ничего не могут сделать, лишь потребовать и ждать возмещения правительством стоимости земли.

Со слезами на глазах Джесси спросила:

— А что будет с нашим домом? Им ведь не нужен наш коттедж.

— Он слишком велик, чтобы перенести его на другое место, а военный департамент спешит. Дом будет снесен, чтобы освободить место для размещения пушек.

— Снесен! — воскликнула она с душевной болью. — Почему они имеют право разрушать нашу собственность и наши жизни? Почему вправе унизить нас в Сент-Луисе и отозвать тебя с поста командующего лишь для того, чтобы комитет по расследованию, а теперь и президент Линкольн признали, что ты был во всем прав? Откуда у них власть снести наш дом в Блэк-Пойнте, а затем через год или два с извинениями признать свою ошибку? Разве мы не люди, с душой и чувствами? Разве мы лишены всех прав? Разве у нас нет средств защититься?..

— Не могу ответить на твои вопросы, дорогая, — мрачно сказал он, — ведь «их» на деле нет. Сегодня они — военный департамент, лишающий нас дома; вчера — Блэры и Линкольны, отстранившие нас от командования; еще ранее ими были продажность прессы и клевета политической партии, лишившие нас поста президента и Белого дома; до этого — небрежность в избирательном законе, не обеспечивавшая наиболее желаемому населением сенатору длительного срока пребывания на посту, что лишило нас места в сенате; еще раньше выступали генерал Кирни, полковник Кук и лейтенант Эмори. Ты видишь, дорогая, «их» нет: с каждым поворотом фортуны — новые личности, причины, силы.