Рыцари былого и грядущего. Том 3 - Сергей Катканов

Получился парадокс: чем сильнее становился Антихрист, тем слабее он становился. Первоначально антихристовы нелюди сохраняли в себе ещё слишком много человеческого, это не устраивало их хозяина, он хотел, чтобы их души принадлежали ему «на все сто», то есть чтобы человеческого в них не осталось вообще ничего. Сын погибели сам не понимал, что его власть, то есть его способность подчинять чужую волю, держится исключительно на остатках человеческого в подданных. И вот он начал активно рубить сук, на котором сидел, делая из своих людей законченных нелюдей. У него получилось, но их души перестали ему принадлежать, они уже больше никому не принадлежали. На глазах распалось государственное управление, армия, силы самообороны. В армии, к примеру, не было никаких бунтов, не было столкновения группировок, не было никаких отказов подчиняться. Солдаты и офицеры просто разбредались, время от времени вяло постреливая друг в друга, скорее для развлечения, чем из ненависти. Законченным сатанистам ненависть почти не свойственна, как не свойственны вообще никакие человеческие эмоции. Страха они вообще не испытывают. Им всё равно. Чистый сатанизм приводит к полному распаду личности.

— А те, с кем мы дрались, довольно бодро кричали «Смерть христианам».

— Это у них есть. Это осталось. Говорят, что у дурака одна извилина, а я бы добавил, что у сатаниста — одна эмоция. Как ни странно, именно эта эмоция ещё кое–как поддерживает в них жизненные функции. Ошибочно считать, что чистое зло, это чистая ненависть. Нет, чистое зло — это абсолютная пустота и полное безразличие ко всему на свете.

— И что представляют собой сегодня наши враги на Афоне?

— Дивизия просто разбрелась, кто–то вообще ушёл с Афона, кто–то остался. Теперь по Святой Горе бродят мелкие разрозненные группы, чаще всего по 3–4 человека, редко больше. Группа из двух десятков человек, на которую вы натолкнулись в нашем монастыре — уникально большая, они кажется ещё сохраняли некоторое подчинение остаткам государственной антихристовой власти и в отношении нас готовы были выполнить некий приказ. Но вряд ли вы ещё встретите хоть одну группу равную этой по численности.

— Но если мелкие разрозненные группы сатанистов, которых уже трудно назвать слугами Антихриста, как правило, не подчиняются никакому единому руководству, то каким образом они могут быть нацелены на выполнение общей задачи — воспрепятствовать Божественной Литургии в храме Преображения Господня?

— Тут вот какое дело. Любая Литургия для них — источник боли. Полностью изгнав благодать из своих душ, они теперь невероятно страдают от воздействия благодати на их души извне. Даже животное рефлекторно пытается уничтожить источник боли, и они — так же. Они будут охотиться на отшельников, чтобы прекратить совершение Божественной Литургии, которая их так мучает.

— То есть сознательно препятствовать нам они не станут?

— Нет, не станут. Они просто идут на источник боли, чтобы его уничтожить, а когда вы встанете у них на пути, они попытаются уничтожить и вас. В известной мере вы сами для них — источник боли. Даже наши грешные души несут в себе столько благодати, сколько они не могут выдержать. Поэтому храмовники станут для них отчасти препятствием на пути к цели, отчасти — целью.

— То есть вы исключаете координацию действий между различными группами?

— Да, пожалуй, исключаю, и это облегчит вашу задачу, но отнюдь не сделает её лёгкой. Подчиняясь общему антихристианскому рефлексу, они одновременно будут делать одно и то же — результат возможен примерно такой же, как и от согласованных действий.

— Суть ясна. Завтра мы выступаем в путь. А хорошо бы здесь у вас отслужить Божественную Литургию. Это возможно?

— Да, возможно. Храмы страшно осквернены, мы вычистим один из них и переосвятим. Там, конечно, полностью уничтожена вся богослужебная утварь и облачения, но Господь сотворил чудо. Заглянув в древнехранилище, я убедился, что там всё цело. Древние фелони и епитрахили, антиминсы, потиры, дискосы, словом всё, что необходимо. До Антихриста нам, конечно, не пришло бы в голову использовать эти уникальные реликвии. Но теперь время пришло. Точнее, оно уже почти вышло, — игумен, пребывавший в самом благодушном настроении, вдруг неожиданно сошёл с лица и растерянно спросил сам себя: — А хлеб и вино? В обители нет ни вина, ни хлеба. Вряд ли они могут оказаться в древнехранилище. Впрочем, подождите, пойду посмотрю.

Игумен торопливо исчез и появился через полчаса с двумя бутылками в руках, сияя от счастья:

— Нашёл! Это невероятно, но там на пыльной полке стояли две бутылки древнего кагора. Их, видимо, в своё время прислали в дар монастырю из России, и уж не знаю, кто надоумил стародавнего инока отнести вино в древнехранилище. Просто удивительно. Древний российский кагор из XXI века.

Душу Андрея защемило, он грустно улыбнулся:

— Дайте–ка гляну.

Он взял в руки такую привычную в своё время бутылку и убедился: кагор был краснодарским. Слегка закружилась голова, он с трудом спросил игумена:

— А что с Россией?

— Она последней пала под натиском Антихриста. Когда уже и Европа, и Америка на все лады славили новоявленного «мессию», русский царь и не думал сдаваться. Вся Россия сражалась и молилась. Даже здесь, на Афоне, мы хорошо чувствовали мощные молитвенные токи, исходившие от Третьего Рима. Русские сражались до последнего, явив миру небывалое количество мучеников Христовых.

— Как всегда, — прохрипел Андрей и закрыл лицо ладонями, которые тут же стали влажными.

Игумен не обратил на это внимания, потому что вспомнил про ещё одну печаль: «Хлеба всё–таки нет и муки — тоже». Его успокоил Морунген: «У нас есть с собой хлеб. Такой хороший хлеб, что лучше и не надо».

Всю ночь монахи мыли и скребли осквернённый храм, ближе к утру его освятили. И под древними сводами прозвучали такие желанные и такие радостные слова: «Благословенно царство Отца, и Сына, и Святого Духа…».

Раненного Вальтера тоже принесли на носилках в храм. Он говорил, что рана чудесным образом болеть перестала, хотя встать он не мог. Сейчас он крестился вместе со всеми и улыбался совершенно по–детски. Усопшего Годфруа де Сент — Омера тоже перенесли в храм, он лежал у стены, завёрнутый в белый плащ лицом вниз по тамплиерскому обычаю.

Когда все причастились, игумен поведал православным о чуде, которое сотворил Господь: для Литургии использовали полбутылки вина, а после Литургии бутылка вновь оказалась полной.

Счастливый игумен сказал тамплиерам:

— Возьмите с собой вторую бутылку, вдруг у отшельников нет вина.

Храмовники, в свою очередь, подарили монахам хлеб, который был в ранце де Сент — Омера. После Литургии, набравшись сил, рыцари решили сразу же отправиться в путь. Игумен сказал на прощание:

— Мы переосвятим все храмы монастыря, у нас есть несколько антиминсов и четыре священника. Будем служить Божественную Литургию почти непрерывно.

— Думаете, что сатанисты оставят вас в покое?

— Думаю, что не оставят. Через некоторое время они появятся здесь, они обязательно почувствуют, что в монастыре совершается Литургия. Это, кстати, поможет вам, мы отвлечём на себя значительные силы нелюдей.

— Но ведь вас вырежут всех до единого.

— Так и будет. Но разве это имеет значение? Представьте, сколько Литургий мы успеем к тому времени отслужить!

Они шли по разорённому, безблагодатному Афону сутки, вторые, третьи. Всюду камень, пепел и ничего больше. Изредка они видели небольшие оплавленные углубления — воронки от бомб. По разрушительной силе бомбы явно были не слишком мощными, их основной эффект заключался в резком повышении температуры. Монастыри и скиты, встречавшиеся братьям, стояли, как живые, но они были мёртвые. Тамплиеры больше не заходили ни в один из них, даже ночевать предпочитали на голом камне. Оплавленные скалы не настолько дышали смертью, как пустая скорлупа монастырских стен.

Постоянно ощущаемое ими дыхание смерти было самым страшным в этой реальности. Словно духовный вакуум постоянно пытался засосать их души. Мир без благодати совершенно не рассчитан на пребывание в нём живых христиан, возникает страшная разница мистических давлений. Этот мир — последнее убежище безбожников. Им тоже не может быть здесь хорошо, но им здесь всё–таки легче, чем в человеческом мире. А христианин в почти безблагодавном мире — как рыба не мели. Это самое «почти» только и спасало. Вообще без благодати не только человек, но и никакая жизнь существовать не может в принципе. Если раньше это утверждение было для них чисто теоретическим, то теперь они проверили его на своей шкуре. Даже здесь всё–таки ощущалось остаточное присутствие Божие, и они очень искренне благодарили за это Бога.