Всеобщая история. - Полибий

8. Пройдя названные выше места и достигнув деревни, именуемой Памфиею30, Филипп оставил и там для охраны гарнизон и продолжал путь к Ферму; дорога была не только крута и чрезвычайно неровна, но и окаймлена по бокам глубокими рытвинами, так что в некоторых местах становилась слишком опасною и узкою, и весь подъем имел около тридцати стадий. Но македоняне шли бодро, а потому и этот путь пройден был быстро. Филипп достиг Ферма в позднюю пору31. Расположившись здесь лагерем, он послал войска разорять соседние деревни, делать набеги на Фермейскую равнину, а также в самом Ферме грабить дома, вмещавшие в себе в изобилии не только хлеб и другие припасы, но и ценную утварь, снесенную сюда этолянами. Дело в том, что ежегодно в этом месте бывали весьма значительные ярмарки и всенародные празднества; там же обыкновенно происходили и выборы должностных лиц; вот почему каждый сносил туда драгоценнейшие предметы из своего имущества, нужные для приема гостей и для празднества. Но и помимо такого назначения этоляне считали Ферм надежнейшим хранилищем, ибо никогда никакой враг не дерзал проникать в эти места, самою природою обращенные как бы в кремль целой Этолии. Благодаря этому область с давних времен наслаждалась миром, а потому дома вокруг святилища и все окрестности переполнены были всяким добром. Первую ночь македоняне, обремененные разного рода добычею, провели под открытым небом; на следующее утро они выделили для себя наиболее ценную и удобную для передвижения часть добычи, а все прочее нагромоздили перед палатками в кучу и сожгли. Равным образом они выбрали из висевшего в портиках оружия более ценное и унесли с собою, другое обменяли на свое, остальное сложили в кучу и предали пламени. Сожжено было больше пятнадцати тысяч вооружений.

9. До сих пор все шло прекрасно и правильно по законам войны; о дальнейшем я не знаю, что и сказать. Памятуя, что учинили этоляне в Дии и Додоне, македоняне жгли портики, уничтожали и все прочие храмовые здания32, из коих иные были великолепно отделаны, стоили большого труда и издержек. Не только крыши обращали они в пепел, но и самые здания равняли с землею; опрокинули кумиры числом не менее двух тысяч, множество кумиров, не имевших на себе посвящений богам или не изображавших лика божества, было уничтожено; другие они пощадили. На стене македоняне начертали общеизвестный стих, чем тогда уже Сам33, сын Хрисогона и товарищ детства царя, дал свидетельство природного остроумия. Стих гласил так: «Видишь ли ты, куда метнула божественная стрела?»34 Царь и друзья его проникнуты были полнейшею уверенностью в справедливости и законности такого образа действий, ибо они воздавали равною мерою этолянам за нечестие их относительно Дия. Я держусь противоположного мнения, и чтобы решить, прав ли я, достаточно взять несколько примеров из того же царского дома. Так, Антигон, одолев в открытом сражении Клеомена, царя лакедемонян, тем самым овладел и Спартою. Властный поступить с городом и его гражданами по своему усмотрению, он, однако, не только не причинил какого-либо зла находившимся в его власти людям, но возвратил им свободу и их исконное государственное устройство, оказал величайшие благодеяния государству лакедемонян и отдельным гражданам и затем возвратился на родину. За это он не только в то время был признан благодетелем государства, но и после смерти спасителем его, и стяжал себе от всех эллинов, не только от лакедемонян, бессмертные почести и славу.

10. Потом, первый владыка, расширивший пределы царства и положивший начало процветанию дома, Филипп после победы над афинянами в битве при Херонее35 свершил так много не столько оружием, сколько обходительностью и мягкостью. Войною и оружием он только одолел воевавших против него врагов и достиг власти над ними, напротив, снисходительностью и умеренностью покорил себе всех афинян и город их. Не приумножая бед войны озлоблением, он воевал и боролся до тех пор, пока не получил возможности проявить свою милость и великодушие. Так, пленных он отпустил домой без выкупа, оказал последнюю честь павшим афинянам, останки их отправил через Антипатра в Афины, снабдил одеждою большинство возвращавшихся на родину афинян и с небольшими издержками, только своею рассудительностью достиг величайших успехов. Гордость афинян Филипп смирил великодушием и из врагов обратил их в готовых на все соратников. Далее, как действовал Александр?36 Он был разгневан на Фивы до такой степени, что продал в рабство жителей их, самый город срыл до основания и все-таки при взятии города не оскорбил богов кощунством; напротив, с величайшею заботливостью охранял храмы и вообще священные места от всякого даже невольного оскорбления. Потом, после переправы в Азию для отмщения эллинов за кощунство персов он старался в наказании виновных соблюсти соответствующую преступлениям их меру; вместе с тем щадил все посвященные богам предметы, хотя персы бесчинствовали в Элладе наибольше именно в этом отношении37.

Так и Филиппу следовало бы тогда непрестанно помышлять о том, дабы явить себя преемником и наследником не столько власти поименованных выше мужей, сколько настроения их и великодушия. Всю свою жизнь он с особенным старанием выставлял на вид родство свое с Александром, сыном Филиппа, и вовсе не подумал о том, чтобы соревноваться с ними в добродетели. Так как поведение Филиппа было противоположно поведению предшественников его, то и слава, которую с возрастом он стяжал себе у всех людей, была совершенно иная.

11. Одним из примеров такого поведения были и поступки его в Ферме. Увлекаясь раздражением и врачуя одно зло другим, Филипп соревновался с этолянами в кощунстве и был уверен, что не совершает никакого нечестия. Потом, при всяком удобном случае, он укорял Скопаса и Доримаха за наглость и необузданность, разумея кощунство их в Додоне и Дии. Между тем сам поступал подобным же образом, не воображая, что тем самым приобретает себе у слушателей такую же славу, как и те этоляне. Отнимать у неприятеля и уничтожать крепости, гавани, людей, корабли, плоды, вообще все то, потеря чего обессиливает противника, выгодно для борющегося и облегчает ему достижение цели, — к этому обязывают нас законы и правила войны. Но без всякой нужды38 сокрушать храмы, вместе с ними кумиры и все подобные сооружения, уничтожение коих не сулит ни малейшей выгоды одному и нисколько не ослабляет сил другого, по крайности, для той войны, которая ведется в данное время, — не есть ли это поведение неистовствующего безумца? Для людей доблестных задача войны состоит не в гибели и уничтожении провинившихся, но в исправлении их и возмещении ошибок, не в том, чтобы истреблять вместе с виновными ни в чем неповинных, но скорее в том, чтобы спасать и сохранять от гибели вместе с невинными и тех, которые почитаются виновниками неправды. Дело тирана — творить зло, владычествовать с помощью страха над непокорными, быть предметом ненависти для своих подданных и самому ненавидеть их39. Напротив, царю свойственно творить всем добро, стяжать себе любовь добрыми делами и милосердием, руководить и управлять людьми, повинующимися ему по доброй воле.

Для наилучшего уразумения того, в какую ошибку впал тогда Филипп, достаточно представить себе те чувства, какие, по всей вероятности, испытывали бы этоляне, если бы царь поступил противоположно тогдашнему поведению, не уничтожал бы портиков и кумиров, не кощунствовал бы над прочими святынями. Я полагаю, что этоляне испытывали бы прекраснейшее чувство благожелательности. Памятуя собственный образ действий в Дии и Додоне, они ясно видели бы, что Филипп имеет силу поступить с ними по своему усмотрению, не опасаясь прослыть несправедливым даже в случае жесточайшей расправы с ними; однако по своей мягкости и великодушию предпочел не подражать им.

12. Отсюда до очевидности ясно, что этоляне осуждали бы сами себя, а Филиппа восхваляли бы и удивлялись царственному великодушию, какое он проявил в благочестии по отношению к божеству и с каким он умерил свой гнев против них. И в самом деле, превзойти врага благородством и справедливостью не только не менее, скорее более выгодно, чем победить оружием. В одном случае побежденные покоряются из нужды, в другом уступают добровольно; победа оружием ведет к исправлению лишь ценою больших потерь, великодушие умудряет заблуждающихся без жертв. Наконец, и это самое важное, в одном случае наибольшая доля успеха принадлежит подчиненным40, в другом — победа достается всецело начальникам.

Впрочем, быть может, вина за содеянное в то время должна падать не столько на Филиппа, человека молодого, сколько на друзей и пособников, находившихся при нем, в числе коих были Арат и Деметрий из Фара. Даже не присутствуя при этих событиях, можно догадываться, кто из этих двух подал царю такой совет. Не говоря уже о том, что во всей жизни Арата нельзя было бы указать ни одного поступка поспешного или необдуманного, тогда как жизнь Деметрия изобиловала противоположными деяниями, у нас имеется бесспорное свидетельство о поведении обоих людей в подобных обстоятельствах; но мы скажем об этом, что следует, в другом, более удобном месте.