Вариант "И" - Владимир Михайлов

— Интересно: у них антенна снаружи. Куда они транслируют?

— На спутник, куда же еще, — откликнулся я. — Где-то с нетерпением ожидают их сообщения… Ладно, ребята, не отвлекайте меня еще минуту-другую…

Иванов, глядевший в мою камеру, первым заметил:

— Смотрите-ка: вон ваша дама сидит… И в самом деле, на первом ряду балкона второго яруса сидела Наташа. Что это она покинула партер? Она выглядела грустной, и мне вдруг очень-очень захотелось быть в эти секунды рядом с нею, взять за руку и сказать что-нибудь такое, от чего она сразу улыбнулась бы и посмотрела на меня так, как только она одна умела. Но именно сейчас я никак не мог находиться там, и даже будь у меня клонированный двойник, я не доверил бы ему занять мое место ни здесь, ни рядом с нею…

А на соседнем балконе того же яруса располагался всего лишь один человек.

— Гляди, — сказал я Изе, — наш Долинский и в самом деле скромничает: не в первом ряду, как вся азороссовская шляхта, а на самой камчатке…

Скромность, как говорится, украшает… кого там? Политика?

На самом деле я отлично помнил, кого украшала скромность: большевика, вот кого.

— Думается мне, — проговорил Изя медленно, — что этот парень никогда и ничего не делает без причины.

— Просто осторожничает, — сказал Иванов.

— Ммм… — пробормотал я. — Пожалуй, правильно. Сделаем тогда так: ты, каперанг, следи за залом, а я буду — за балконом. Что-то есть в его скромности, что паче гордыни.

— А я? — спросил Иванов. Он уже полностью передал командование в мои руки.

— Можете передать добро. Пусть выходит государь.

— Ну наконец-то, — пробормотал он облегченно.

— Только охрану оставьте.

— Не надо, — сказал Изя. — Там мои. В случае чего справятся.

— Оставьте, оставьте, — повторил я.

Иванов кивнул и исчез, осторожно затворив за собою дверцу.

— Ну что же, — сказал я Липсису. — Двигаем историю дальше?

— Полный вперед! — усмехнулся капитан первого ранга в отставке.

Монитор исправно показал, как зал замер, затаив дыхание, а потом как бы единой грудью выдохнул; и это означало, что историческое заседание съезда азо-россов наконец-то приблизилось к апогею.

— …Если, конечно, гражданам России угодно будет избрать меня своим государем… — так говорил, стоя на трибуне, Искандер, наш претендент.

Овации успели стихнуть, и его внимательно слушали.

Я перевел свою камеру на Искандера. На мониторе перекрестие прицела лежало прямо на его груди. Навести аппарат можно было очень точно. Он обладал прекрасной механикой. Я быстро вернул прицел камеры на балкон.

— Завтра состоятся референдум и избрание, — продолжал претендент. — Если вам хоть в какой-то мере близко то, что я говорил, если судьба державы волнует вас — сделайте правильный выбор. Я буду говорить еще и еще, отвечать на все вопросы, какие люди захотят мне задать; мне нечего скрывать, нечего стыдиться. Все мои желания — в том, чтобы достойно продолжить дом Романовых на российском престоле — с пользою для великой страны, для великого народа. Иншалла.

Я удовлетворенно кивнул. Уверенность в том, что Россия выберет себе наконец-то достойного правителя, была почти полной.

Я включил увеличение и приблизил лицо Наташи. Она сидела по-прежнему неподвижно, словно бы внимательно слушала речь. Но смотрела она вовсе не на Искандера. На Долинского! Я заметил в ее глазах тревожный блеск. И направил камеру туда, куда был направлен ее взгляд.

Лицо профессора заняло весь экран. Оно показывало, что Делийский волнуется. Были отчетливо видны капли пота. Он беспрерывно двигал челюстями, словно жевал резинку. Раз и другой посмотрел на часы.

Я понимал его. По его расчету, сейчас должно было произойти нечто. После этого «нечто» автобусик должен был сорваться с места и затеряться в московских улицах, заметая следы, Долинский же наверняка остался бы, чтобы принять участие в неизбежной всеобщей суете.

Он ждал; но ничего не происходило. И когда истекли те минуты, что он отводил на какие-то легкие неурядицы, он понял, что ожидаемого события не произойдет.

Тогда он начал открывать «молнию» на лежавшей в соседнем кресле сумке.

Я взял средний план. Наташа чуть шевельнулась, Долинский мгновенно глянул на нее и так же сразу отвернулся. Наташа тоже полезла в свою сумку и достала пистолет — подарок Филина. Но я надеялся, что ей не придется пустить его в ход.

Долинский еще раз посмотрел на часы и, очевидно, пришел к окончательному решению. Перекрестье моего прицела оказалось у него на груди.

У Наташи что-то не заладилось: видимо, взвод пистолета заело.

А Долинский встал во весь рост. Было похоже, что он гордится своей отвагой. Мой палец лежал на нужной клавише.

Долинский глубоко вздохнул. И его руки, сжимавшие автомат, начали подниматься…

Но клавиша уже подалась под нажимом моего пальца.

Тонкий прут света вырвался из второго, сверхнормативного объектива задранной кверху камеры и ударил Долинского в грудь. Поразить его оказалось даже проще, чем противника в какой-нибудь компьютерной игре.

Падая, он успел еще изогнуться и опустился на соседнее кресло первого ряда. И это было все.

Я видел еще, как Наташа медленно убрала оружие в сумку, встала и пошла к выходу.

А заседание продолжалось. Кажется, никто так и не понял, что случилось.

Только Искандер на миг вскинул глаза — но продолжал свою речь без единой запинки. У него были крепкие нервы.

— Ладно, Изя, — сказал я. — Раз уж ты подрядился помогать мне, то оставайся тут и наблюдай. А мне надо поспешить туда.

— Я на месте претендента устроил бы хороший банкет — не в его, а в твою честь, — пробормотал Изя Липсис. — Если бы не ты…

Я махнул рукой. Я верю в благодарность, но только не со стороны вышестоящих. Да и потом — какой, собственно, благодарности мог я ожидать? У нас не было, конечно же, никакого письменного контракта.

Я ничего не просил. Просто я издавна был заряжен именно на эту работу; я ее сделал — и теперь чувствовал внутри лишь пустоту.

— Хотя думается, — сказал Липсис задумчиво, — что теперь там и без тебя могут обойтись.

— Обойтись без меня, конечно, могут, — сказал я в ответ, — но очень надеюсь, что не все. Или, точнее, — я без них всех проживу. А вот без нее — наверное, не смогу больше.

— Престарелый Ромео, — сказал Изя, оскаливая рот до ушей.

Я бегом ворвался в театр и бросился по лестнице на балкон. Навстречу мне двое парней тащили на носилках тело человека, прикрытое простынкой. Я понял, что это труп Долинского, и уступил им дорогу. Наташа сидела в холле на банкетке. Я улыбнулся ей, подошел и сел рядом, крепко сжав ее холодные пальцы, упавшие на узкое красивое колено.