Дети выживших - Сергей Смирнов

— Что ты делаешь?

— Что делаю? — Ай-биби стащила через голову нательную рубаху и засмеялась:

— Раздеваюсь!..

Она предстала перед Ар-Угаем во всей красе — пышная, белотелая, со свисающими, но упругими ягодицами и грудями.

— Ты тоже вставай, — велела она, хлопком в ладоши вызывая служанок. — Мы выезжаем сегодня же.

— Куда?

— В Арманатту. И дальше, на север, в родную степь…

Вошли служанки. Они шли вереницей, неся на вытянутых руках предметы одежды и вооружение.

— Сейчас ты меня не узнаешь… — сказала Ай-биби, подставляя служанкам руки. — Ты увидишь настоящего воина, и поймешь, чем он отличается от тех, кого привыкли считать хуссарабским непобедимым бойцом…

Она села на постель, подставляя ноги: кожаные штаны, шерстяные белые чулки, сапоги из нежнейшей кожи…

— Что ты стоишь? — обернулась она к Ар-Угаю. — Ступай в оружейню. Выбери там всё самое лучшее. Ты у меня и так красавец, но в доспехах царя Наммуза станешь подстать мне.

Уже вечерело, когда они выехали на северо-восток, по дороге, которая вела через горные перевалы к Тобарре.

Ар-Угай ехал, чуть отстав от Ай-биби. В военных доспехах, в остроконечном шлеме с пучком совиных перьев, она казалась богатырем. Конь под ней тоже оказался богатырской породы и больше был похож на тяжеловоза из тех, которых выращивают специально для грузовых работ.

Ар-Угай украдкой обернулся. Войско тянулось за ними бесконечной змеёй; последние еще только выезжали из ворот лагеря. А следом за Ар-Угаем ехала целая толпа огромных, краснорожих одышливых воинов. Кони под ними ходили ходуном и дрожали мелкой дрожью от напряжения. Эти люди мало были похожи на воинов, скорее на вояк, впервые собравшихся на войну. Кольчуги не по размеру, шлемы, вкривь и вкось сидевшие на раздутых головах…

Ар-Угай догнал Ай-биби и спросил, показав назад:

— Кто это? Телохранители?

Ай-биби с неудовольствием глянула на любовника, кратко ответила:

— Мои кровники.

Ар-Угай спрятал усмешку. Что ж, ему следовало бы догадаться самому…

Через несколько дней утомительной дороги впереди показалась излучина Тобарры и впадающая в нее Алаамба.

На последнем привале Ай-биби была задумчива и жаловалась на разбитые ягодицы, — слишком нежные для военного седла. Кровники не жаловались, хотя каждый за эти дни сменил не одного коня: кони не выдерживали исполинов, начиная спотыкаться после первого же перехода. У некоторых ноги подгибались прямо на ходу, и тогда толстяк с грохотом летел на дорогу, проклиная коня.

Ар-Угай еще в начале пути посоветовал им пересесть в повозку, но они, изображая из себя бывалых воинов, отказывались до последней возможности, точнее, до последней павшей лошади: других лошадей старший табунщик наотрез отказался им давать. Толстяки нехотя расселись по повозкам.

Но в Арманатту им вздумалось-таки въехать на конях.

Затея была хороша, жаль, — Арманатты больше не было.

Сожжённая Арманатта частично вновь отстроилась, но обитали в ней подозрительные люди, которые, завидев входившее на главную улицу войско, немедленно разбежались.

— Та-ак… — грозно сказала Ай-биби и подбоченилась. — Дезертиров — изловить, отрубить головы. Работников заставить работать.

И она отправилась выбирать дом, в котором могла бы поселиться.

Сначала планы у неё были обширны: она хотела заново отстроить новую столицу, женить на себе Ар-Угая, объявив его великим кааном. Тогда под её властью хотя бы номинально оказались бы все завоеванные хуссарабами земли.

Но увидев, во что превращена столица, Ай-биби приуныла. Ни красивых зданий, ни фонтанов, никаких следов царского или иного другого, подходящего для неё, дворца. Пришлось стать лагерем на окраине разрушенного города и разбить шатры.

Ночью, прижимая к себе Ар-Угая, словно ребёнка, она размышляла вслух:

— Это плохое место. Недаром старые люди говорят, что нельзя жить на перекрёстке. Ничего, мы построим новый город — там, на севере, на берегу Тобарры, поближе к Голубой степи. Например, в Аллагаше, у озера Нанай. Или в Махабатте, Городе любви.

Ар-Угай молчал. Он думал о том времени, когда сможет с наслаждением прервать земную жизнь Ай-биби и всех её кровников. Каким образом это сделать — он ещё не решил. Но твёрдо знал, что рано или поздно, в Аллагаше или Махабатте, или даже в Тауатте, — это обязательно произойдёт.

Он вдыхал смрадный запах, — от Ай-биби теперь несло крепкой смесью лошадиного и её собственного пота, — и внезапно подумал: А не прирезать ли её прямо сейчас? Эта мысль взволновала его и он завозился.

— Ну что ты, мой красавчик, — пробормотала Ай-биби сонным голосом. — Я спрятала все ножи и кинжалы, чтобы ты нечаянно не порезался…

Дезертиры были казнены, к вящему удовольствию Ай-биби, которая постаралась сделать из казни настоящее представление.

Остальные обитатели Арманатты — бывшие рабы, которым некуда было идти, шайки разбойников без роду и племени, — то ли разбежались, то ли затаились на время.

Арманатта опустела.

И тогда, поскучав, посидев на обрывистом берегу Тобарры, Ай-биби решила:

— Пора в путь! На север!..

Они двигались по дороге вдоль Тобарры, развлекаясь тем, что вылавливали шайки дезертиров и топили их, связав попарно так, чтобы они не могли шевелить руками.

Миновали развалины Багбарту и Орна, и вошли в долину озера Нанай.

Здесь жило осёдлое племя, родственное хуссарабам; мимо озера проходила большая дорога, которая вела из Степи мимо Махабатты к побережью, заканчиваясь у Хеймы и Ретмы, небольших торговых портов.

На берегу озера разбили лагерь — здесь Ай-биби собралась как следует отдохнуть, залечить мозоли на ягодицах и на внутренней стороне бёдер, дать отдохнуть коням и людям.

Озеро Нанай — длинное и узкое — отражало голубое небо и дальние горные вершины.

Ай-биби со служанками, раздевшись донага, отправилась купаться; с берега, невидимого за рощей, послышались вопли и возня.

Ар-Угай сел перед входом в шатёр, погружённый в мрачные размышления.

Тысячник Хуттах попросил позволения поохотится. Он смотрел на Ар-Угая бесстрастно, но Ар-Угай угадывал в щёлках его глаз презрение и насмешку.

Хуттах ушёл. В лагере стало тихо и сонно; из соседних шатров, где расположились кровники Ай-биби, доносился могучий храп.

Ар-Угай уже хотел было прилечь, почувствовав, что его тоже клонит в сон, но издалека послышался топот копыт.

Стряхнув дрёму, Ар-Угай привстал.