Подводная лодка - Буххайм (Букхайм) Лотар-Гюнтер

Верно, существует еще динамический способ всплытия и погружения. Под электрическими гребными моторами и установив оба комплекта горизонтальных рулей на всплытие, подводная лодка может быть поднята под некоторым углом, подобно самолету. Но в нашем случае это не сработает. U-A была слишком тяжелой, и было сомнительно, что наших оставшихся ампер-часов достаточно, чтобы вращать гребные винты дольше нескольких минут. Хотелось бы знать — имеет ли Стармех хоть какое-то представление о том, сколько энергии в лучшем случае могли выдать наши несколько целых аккумуляторных банок.

Мы вероятно должны будем воспользоваться методом воздушного шара. Избыточная вода должна быть откачана за борт — откачана любой ценой.

Затем вверх. Вверх, за борт и плыть, спасая свои жизни.

Я смогу повесить свои пленки на шею. У меня есть водонепроницаемый мешочек. Я определенно должен взять те, на которых наша встреча со штормом. Они заслуживают спасения — они уникальны.

Нам бы только не попасть в то проклятое течение в проливе… Пригоршня песка под наш киль в самый последний момент — это близко к чуду!

Командир жевал нижнюю губу. Планирование и надзор теперь были функцией Стармеха. Это от его решений все зависело. Один Бог знал, как он выдерживает — он не остановился ни на мгновение.

Похоже было, что все протечки были устранены, за исключением небольшого просачивания от нескольких второстепенных ран на нашей стальной шкуре. Но та вода, что уже находится на борту? Я понятия не имел о ее объеме. Один литр воды — это означает один килограмм избыточного веса. Все мое тело чувствовало вес ноши, которую мы несем. Мы были тяжелы, тяжелы, несоизмеримо тяжелы — прикованы к одному месту своим собственным весом.

«Я чувствую, что пахнет дерьмом,» — пробормотал Айзенберг.

Френссен ухмыльнулся: «Почему бы тебе не открыть форточку?»

Из кормы донеслось шипение, как от выходящего пара. Оно пронзило меня насквозь. Боже, что там на этот раз? Тональность звука изменилась и теперь он напоминал струю с иголку толщиной, бьющую в стальной лист. Мне непреодолимо хотелось взглянуть — что это такое.

Что было в голове у Командира? Что могло происходить в его голове сейчас, когда он сидел в центральном посту, уставившись в пространство? Быть может, он планировал поднять нас на поверхность, сделать еще один рывок к Марокканскому побережью и высадить нас на берег? Должно быть, это так и было, потому что он хотел всплыть до рассвета. Если его единственным намерением было покинуть корабль, он не интересовался бы завершением ремонта в машинном отделении до первого луча света.

Плыть в темноте было бы чересчур рискованно. Течение разметает нас сразу, за пару минут, задолго до того, как британцы смогут остановить нас. Наши спасательные жилеты не имели аварийных огней, как у них. Мы даже не имели красных фальшфейеров — в действительности мы были совсем не готовы к нынешней аварийной ситуации.

Все еще ни слова от Командира. Я не могу задавать ему вопросы. Спустя две минуты он вошел в кают-компанию.

«Они должны дать ему медаль», — услышал я его слова. «Что-нибудь красивое и звенящее — Крест Победы, например».

Я тупо уставился на него.

«Да, он заслужил его. Это же не его вина, что мы до сих пор живы и брыкаемся».

Я живо представил себе сцену. Барак из гофрированного железа на Скале, стая летчиков в форме с фужерами шампанского наготове, собравшихся отпраздновать потопление подводной лодки. Определенно наблюдавшееся на экране радара самолета и подтвержденное Королевскими ВМС.

«Все это чушь собачья,» — голос Командира звучал устало и покорно, как будто немного больше повреждений здесь или там не имело больше значения.

Корма должна выглядеть хуже всего. Я удивлялся — почему бомба нанесла такой хаос в кормовой части подводной лодки. Повреждения в центральном посту и на аккумуляторной батарее No.1 были достаточно понятны, но я не мог понять причины для обширных повреждений в корме. Возможно, все-таки было две бомбы. Прозвучал ли взрыв как сдвоенный? Я не мог заставить себя задать вопрос.

Прибыл Стармех, чтобы обстоятельно доложить обстановку. Из потока технических подробностей я сделал вывод, что почти все отверстия в прочном корпусе протекали. Часть электрической системы была полностью выведена из действия, а также система контроля пожара, зависевшая от нее. Также была вероятность, что пострадали подшипники гребных валов. Если это так, то они будут перегреваться, как только валы начнут вращаться.

Доклад Стармеха содержал полный перечень наших повреждений. Не только главный осушительный насос был выведен из работы — остальные тоже. Носовой дифферентный танк больше не был водонепроницаем. Болты фундамента левого дизеля чудесным образом выдержали, а вот на правом дизеле их срезало. Компрессоры были вырваны со своих оснований. Носовые горизонтальные рули почти не двигались — без сомнения вследствие нашего столкновения со скалистым дном. Система компасов полностью накрылась. Магнитный, гирокомпас — все. Лаг и эхолот были сорваны со своих креплений: похоже, их не удастся восстановить. Радиооборудование тяжело пострадало. Даже машинный телеграф не работал.

«Это все, Стармех?» Рот Командира дернулся в кривой ухмылке. «Я могу все же предположить, что все ваши головы еще в порядке?»

Внезапно я услышал новый звук, определенно из-за борта. Высокий ритмичный вой, наложенный на более глухой ритм. Они вернулись! Мое дыхание перехватило, как будто сработал стоп-кран. Командир заметил звук в тот же момент. Он слушал с открытым ртом, нахмурившись. Пульсирующий вой нарастал. Снова турбины. Я подождал скороговорки ASDIC. Все — сидевшие, стоявшие в рост или на коленях — замерли в неподвижности. Мне было немного сложно узнать стоявших вокруг меня людей. Тот, что слева от перископа, должен быть мичманом — я смог узнать характерный подъем его левого плеча. Согнутая спина перед пультом управления гидрофоном принадлежала Стармеху. Моряк слева него должен быть второй помощник. Айзенберг стоял под боевой рубкой.

Казалось, что мой пульс бьется как паровой молот. Невозможно было избавиться от впечатления, что его биение было слышно всем в отсеке.

Мои уши стали гидрофонами беспредельной чувствительности. Они улавливали целый диапазон еле слышных шумов, множество из которых они не замечали до сих пор — скрип кожаных курток, мышиный писк подошвы ботинка на стальной плите палубы. Корабельные двигатели над нами были слишком громкими для моих высокочувствительных детекторов звука.

Они собираются нас прикончить. Тросовые тралы, ASDIC? Возможно, описывавшее круг почета торговое судно не имело на борту глубинных бомб — возможно, это было вспомогательное судно. Я напряг все свои мускулы и стал неподвижен — все, что угодно, только чтобы не выдать себя.

Что случилось? Вой гребных винтов, похоже, стихает — или я ошибаюсь?

Горящее ощущение в легких. Моя грудь свободно расширилась. Я сделал один неровный вдох, и тут же стал судорожно делать следующий. И еще, и еще. Я заряжал свои легкие воздухом и удерживал его. Паровой молот снова стал бить.

Я был прав, шумы утихали.

«Уходят,» — пробормотал Командир. Я тут же ослабел. Сдерживаемое дыхание вышло из меня чем-то вроде вздоха, и я угостил себя добрым глотком наполненного газом воздуха.

«Эсминцев надо опасаться,» — невозмутимо пробормотал Командир. «Это место просто кишит кораблями — должно быть, они подняли по тревоге все, что может держаться на плаву».

Это, будучи интерпретировано, означало, что последний визит был случайным. С моих плеч словно камень свалился.

И тут бряканье и стук инструмента заставили меня подскочить. В корме возобновилась работа. Я заметил, как и раньше, что в центральном посту было гораздо больше людей, чем могло быть тут по праву и долгу службы. Чисто инстинктивно они собирались тут под люком, когда неприятель был совсем близко. Все матросы прекрасно знали о глубине, на которой мы лежали — глубине, которой было впервые абсолютно все равно, кто ты: матрос или машинист. Для моряков в нашем положении спасательное снаряжение было бесполезно — если не считать дополнительных полчаса жизни, которые могут обеспечить его вставки, если кончится кислород в баллонах.