Череп в небесах - Ник Перумов

Говорят, что можно преодолеть.

Интересно, проверяли ли они на себе эту методику.

– Одну шестьдесят четвертую, Ханс, держатель. Клаус, дезинфекция.

Пшиканье. Холодное облако окутывает пальцы. Вновь по-звякиванье. Мягкое пожатие.

– Обойма. Микрометр. Спасибо, Ханс. Начинаем. Ушные фильтры на счёт три. Один… два… три!

Пришла боль, и мир распался на части. В такие моменты очень пригодилось бы умение терять сознание по собственному желанию.

Крик ударился о потолок, рухнул обратно.

– Три миллиметра, Георг.

– Прекрасно. Ещё одну на шестьдесят четыре, Клаус. Лёгкие выбрасывают только что с неимоверным усилием втянутый воздух.

– Четыре миллиметра.

– Одна тридцать вторая, Клаус.

– Перебой. Ещё перебой. Сердце…

– Стимулятор, три кубика.

– Вторая на двух миллиметрах.

– Задержись.

Тьма. И я кидаюсь в неё, понимая, что там – спасение.

– Фатеев!

Та же комната. Я в той же позе. Тот же оберфюрер. Трое в масках, держат руки на отлёте, перчатки и комбинезоны испачканы красным. То есть моей кровью, тупо проговариваю я себе.

Странно, но ничего не болит. Правда, рук я вообще не чувствовал. Попробовал пошевелить пальцами – ничего. Мне словно ампутировали кисти.

– Болевая блокада, – заметив мои попытки, пояснил секурист. – Сейчас тебя поставят на ноги.

Я молчал. Им что-то от меня надо. Надо. От меня. От меня. Надо…

Ничего не значащие слова мечутся по сознанию, словно бильярдные шары.

Секурист наклонился, заглянул мне в глаза. Сделал какой-то быстрый жест.

Один из палачей быстро сунулся вперёд с ампулой-самовпрыской.

Окончательно я пришёл в себя, когда меня запихали в машину. Охрана в чёрных комбинезонах, украшенных двойными «молниями» на петлицах.

Бронетранспортёр долго петлял по улицам, потом вырвался из города. Не знаю, сколько продолжалась поездка – может, несколько часов. Я пребывал в полусне; и ещё очень сильно мёрзли руки. Секурист сидел рядом, заботливо поддерживая меня, словно брата.

А потом железный гроб замер, броневая плита откинулась; темнота, режущие лучи фонарей. Меня подхватили под руки, куда-то повели.

– Фатеев, – негромко произнёс голос. – Вы слышите меня, Фатеев?

– Слышу, – механически ответил я. Почему я не чувствую кисти рук?..

– Вы можете говорить? Вы меня видите?

– Нет, – сообщил я. – Что-то с руками…

– Это для вашей же пользы. Боль была бы непереносима.

– Хватит! – резко перебил другой голос, низкий и сильный. Знакомый голос… я слышал его… где?

– Руслан Фатеев, я не играю в прятки. Меня зовут Адальберт. Эрцгерцог Адальберт.

Я слепо вглядывался в темноту. Меня посадили на стул, посреди яркого круга света. За его пределами – мрак.

– Пробы твоей крови дали невероятный результат, – Адальберт (или человек с похожим голосом) говорил резко, уверенно, наверное, ещё рубил при этом ладонью воздух. – Руслан Фатеев, ты не человек.

Докопались. Но как? Неужто я сам открыл им дорогу, когда пытался «дать силы» биоморфу в себе? Таившийся доселе только в извивах хромосомной ДНК (или где-то ещё на субклеточном уровне) зверь вырвался из клетки. Его засекли.

– Руслан Фатеев, от твоего желания сотрудничать может зависеть судьба Империи.

– Мне наплевать на Империю, – ответил я. – Жрите друг друга.

Назвавшийся Адальбертом рассмеялся.

– Это неправда, Фатеев. Иначе ты был бы с Дарианой Дарк, а не с нами.

– Я не с вами, кем бы вы ни были.

– Нет, ты с нами, – с нажимом произнёс голос. – Когда помогал истребить Тучу на Каппе-4.

– Что вы от меня хотите? – Я очень устал. Блокаторы не пропускали боль от истерзанных пальцев в сознание, взамен я расплачивался чудовищной слабостью. Неадекватный размен… в редких случаях. И сейчас как раз такой. Предпочёл бы чувствовать всё, но не ощущать себя двухсотлетним старцем.

– Правды. О том, кто ты и как можешь управлять Тучей.

– Я не могу управлять Тучей.

– Не важно. Ты можешь притягивать её к себе. Это видела вся бригада. Ты – и шарфюрер Паттерс. У неё мы нашли те же компоненты в крови. Вы с ней – два сапога пара, как говорите вы, русские.

– Поздравляю, – вяло сказал я. Язык и губы отчего-то отказывались шевелиться.

– Кое-кто из моего окружения считал, что всё необходимое ты скажешь под пытками. Ты не сказал.

– Что ж, вам не повезло. А может, у вас плохие специалисты?

Нелегко пытаться иронизировать в таком положении.

– У меня прекрасные специалисты, – сдерживаясь, ответил мой собеседник. – Но ты просто стал умирать. И никакие препараты не могли это остановить. Они прекратили пытку. Симптомы ушли. Я правильно говорю, доктор?

– Ваша светлость совершенно правы, – прошелестел ещё один голос, весь истекавший подобострастием. – Острая сердечная недостаточность, которая…

– Достаточно, – остановил его назвавшийся Адальбертом. – Поэтому я и решил поговорить с тобой лично, Фатеев. У меня миллион дел, но ты сейчас из них – самое важное.

– Благодарю, – с прежним выражением сказал я. Что им теперь может от меня понадобиться?

– Мне подали неплохой совет, – продолжал эрцгерцог, а может, и не он. – Выложить карты на стол, как говорили в старину.

– Я не вижу вашего лица, – бесцветно заметил я. Последовала пауза. Очевидно, они думали, что я не услышу. Но ошиблись:

– Ваша Светлость! Открывать лицо…

– Доннерветтер, если мне потребуется открыть лицо перед самим чёртом, чтобы только это распутать, – я не остановлюсь!..

– Но, Ваша Светлость, господин эрцгерцог!..

Они препирались довольно долго.

– Смотри, Фатеев, – прозвучало наконец.

Человек шагнул вперёд, где-то за моей спиной вспыхнул свет.

– Вы действительно похожи на Его Светлость эрцгерцога, – я старался, чтобы это прозвучало как можно более невозмутимо.

– Я он и есть, – угрюмо сказал Его Светлость регент. – Не притворяйся, Фатеев.

В общем, притворяться действительно не стоило. Его Светлость эргцерцог действительно решил пожертвовать своим инкогнито.

– Так что же за дело у вас, Ваша Светлость?

– Откуда в тебе примесь биоморфа? – загрохотал Адальберт.

Надо признать, что веке в одиннадцатом из него вышел бы отличный правитель. Во всяком случае, на поле боя, когда сшибалась рыцарская конница, его услыхал бы даже самый последний пехотинец.

Наверное, можно было бы сделать круглые глаза и всё отрицать. Мол, какой такой биоморф? Но мне сейчас придётся с ними торговаться, жестоко, ожесточённо, и пусть знают, что я вполне представляю цену своего слова. А что торговаться придётся, я не сомневался. И потому я ответил правдой: