Тайник - Элизабет Джордж

На мужа она не смотрела, и он ничего не говорил. В другой ситуации она истолковала бы его молчание как знак согласия и оставила бы этот разговор. Но сейчас, когда прекращение одного разговора было чревато началом другого, она не могла себе этого позволить. Все темы были для них одинаково опасны, и она выбрала эту, потому что рано или поздно они все равно пришли бы к ней.

— Разве не так, Кевин? Разве не так у вас все началось?

Несмотря на то, что тему разговора выбрала она сама, и сделала это хладнокровно, стремясь замаскировать и навеки спрятать другое, опасное знание, ей все равно вспомнилась мать, ее слезы и мольбы не покидать ее, обещания сделать все, что отец захочет, стать такой, какой он пожелает ее видеть, даже похожей на ту, другую. Она обещала себе, что если и у них с Кевином до этого дойдет, то она никогда не будет вести себя так, как ее мать тогда.

— Валери. — Голос Кевина вдруг охрип. — Что с нами стало?

— А ты не знаешь?

— Объясни мне.

Она поглядела на него.

— Еще есть «мы»?

Вид у него сделался до того озадаченный, что ей захотелось закончить разговор на этих самых словах и не пересекать грань, к которой они подошли так близко. Но поступить так было не в ее власти.

— О чем ты говоришь? — спросил он.

— О выборе, — ответила она. — О том, что настает время, когда мы уходим от выбора. Или делаем выбор и уходим от кого-то другого. Вот что с нами случилось. Я долго наблюдала за тем, как мы к этому шли. Пыталась делать вид, что не смотрю, глядела сквозь пальцы, глядела в другую сторону. Но все остается как есть, и ты прав. Нам пора поговорить.

— Вэл, ты говорила…

Но она пресекла его попытку двинуться в новом направлении.

— Если муж уходит от жены, значит, между ними образовалась пустота.

— Уходит от жены?

— Да, где-то образовалась пустота. В отношениях. Сначала я думала, что ты вполне можешь играть роль их отца, не становясь им. Дашь девочкам все, что дают дочерям отцы, а мы с тобой как-нибудь с этим справимся. Займешь в их жизни место, которое занимал Кори. Это можно. Я не обижусь.

Сглотнув, она пожалела, что затеяла этот разговор. Однако выбора в данной ситуации у нее было не больше, чем у мужа.

— Я подумала, — продолжала она, — когда стала размышлять об этом, Кев: для жены Кори делать то же самое тебе не обязательно.

— Погоди-ка. Ты думала… что Мэри Бет… и я?

Он выглядел потрясенным. В другое время у нее отлегло бы от сердца, но теперь ей надо было дожать его, чтобы в его голове осталась лишь одна мысль: жена подозревает его в том, что он влюбился во вдову своего брата Кори.

— Разве не так все было? — спросила она его. — И разве сейчас все по-другому? Я хочу знать правду, Кев. По-моему, у меня есть на это право.

— Все хотят знать правду, — сказал Кевин. — Но я не уверен, что всякий имеет на нее право.

— Даже жена? — сказала она, — Ответь мне, Кевин. Я хочу знать, что происходит.

— Ничего, — сказал он. — Понять не могу, как ты вообще могла поверить, будто что-то происходит.

— Ее девочки. Ее звонки. То ей нужно одно, то другое. Ты ей помогаешь, а сам скучаешь по мальчикам и хочешь… Я ведь вижу, что ты скучаешь по ним, Кев.

— Конечно скучаю. Я ведь их отец. Разве это не нормально? Но это вовсе не значит… Вэл, Мэри Бет для меня как сестра. Не больше, но и не меньше. Я думал, что уж ты-то меня поймешь. И это было все?

— В смысле?

— Твое молчание. Секреты. Как будто ты от меня что-то скрываешь. Я ведь прав, да? Ты что-то скрываешь? Ты всегда все мне рассказывала и вдруг перестала. Когда я спрашивал… — Он взмахнул рукой и тут же безвольно опустил ее. — Ты не отвечала. Вот я и подумал…

Он отвернулся и стал глядеть в бульон с таким видом, как будто это было ведьмино варево.

— Что подумал? — спросила она, потому что рано или поздно она все равно узнает, а если он скажет сейчас, то она будет все отрицать и тема перейдет в разряд закрытых.

— Сначала, — сказал он, — я решил, что ты все рассказала Генри, хотя и обещала мне помалкивать. Я подумал: господи Иисусе, не иначе она рассказала своему брату про Син и теперь боится, что это он прикончил Бруара, а мне не рассказывает, потому что я предостерегал ее с самого начала. Но потом я решил, что тут кое-что другое, похуже. В смысле, похуже для меня.

— Что же?

— Вэл, я же знал его привычки. У него была эта Эббот, но она была не в его вкусе. У него была Син, но Син ведь просто девчонка. А ему нужна была женщина, которая ведет себя, как положено женщине, и знает все, что положено знать женщине, такая, которой он был бы нужен не меньше, чем она ему. А ты как раз такая женщина, Вэл. И он это знал. Я видел, что он знает.

— И ты подумал, что мистер Бруар и я…

Валери не верила своим ушам, и не только потому, что ему вообще могло прийти такое в голову, но и потому, что ей несказанно повезло. Вид у него был такой жалкий, что у нее даже сердце заныло. И в то же время ей хотелось расхохотаться при мысли о том, что Ги Бруару могла приглянуться именно она, с ее загрубевшими от работы руками и познавшим материнство телом, которого не касался нож пластического хирурга.

«Дурачок ты, ему нужны были молодость и красота взамен его собственных», — хотелось ей сказать своему мужу. Вместо этого она произнесла:

— Милый, с чего это, скажи на милость, ты так решил?

— Секретничать не в твоих привычках, — ответил он. — Если дело было не в Генри…

— Конечно нет, — сказала она и улыбнулась мужу, рискуя, что тот заметит ее ложь.

— Тогда что еще это могло быть?

— Но решить, что между мистером Бруаром и мной… Неужели ты думал, что он мне интересен?

— А я не думал. Я просто видел. Он был такой, какой был, а у тебя появились от меня секреты. У него были деньги, а мы с тобой богатыми уж точно никогда не будем, и, кто знает, может, для тебя это важно. А ты… Ну, тут все ясно.

— В смысле?

Он развел руками. По его лицу было видно, что сейчас он выскажет самую разумную часть фантазии, с которой жил все это время.

— Кто отказался бы попытать счастья с тобой, будь у него хотя бы слабая надежда?

Она почувствовала, как все ее тело потянулось к нему: вопрос, который он только что задал, выражение его лица, движение рук — все ее смягчило. Смягчились ее глаза, ее лицо. Она шагнула к нему.

— Кевин, в моей жизни всегда был только один мужчина. Не многие женщины могут это сказать. И совсем не многие могут этим гордиться. Я говорю это и этим горжусь. В моей жизни всегда был и есть только ты.

Она ощутила, как его руки сомкнулись вокруг нее. Без всякой нежности он притянул ее к себе. И обнимал без всякого желания. Надежности, вот чего он искал, и она знала это, потому что надежность была нужна и ей.

К счастью, больше он ее ни о чем не спрашивал.

Поэтому она ничего и не сказала.

Маргарет поставила на кровать свой второй чемодан и стала выгребать в него одежду из комода. По прибытии она разложила все очень тщательно, но теперь ей не было никакого дела до того, как все будет лежать в чемодане. Хватит с нее этого острова, и Бруаров тоже хватит. Один бог знает, когда следующий рейс на Англию, но она его не пропустит.

Что она могла, то сделала: и для сына, и для бывшей невестки, и для всех остальных, черт их дери. Но то, как обошлась с ней Рут, не пустив в утреннюю комнату, переполнило чашу ее терпения сильнее, чем разговор с Адрианом, последовавший затем.

— Вот что думает Рут, — объявила она.

В поисках сына она заходила в его спальню, но та оказалась пуста. Маргарет обнаружила Адриана на верхнем этаже дома, в галерее, где Ги хранил часть коллекции скульптур, собранной им за много лет, а также почти все картины. Подумать только, что все это могло бы принадлежать Адриану… должно было принадлежать Адриану… И не важно, что все холсты были современные — красочные кляксы и фигуры, выглядящие так, словно их пропустили через кухонный комбайн, — все равно они должны были что-то стоить, и их хозяином должен был стать ее сын, а от мысли, что Ги посвятил последние годы своей жизни сознательному обиранию собственного сына, Маргарет просто пылала. Она поклялась отомстить.

Адриан был в галерее и ничего не делал. Просто сидел развалившись в кресле. В комнате было холодно, и, чтобы согреться, он надел кожаный пиджак. Руки засунул в карманы, а ноги вытянул вперед. В такой позе часто сидят футбольные фанаты, наблюдая, как их любимую команду планомерно уничтожают на поле, только Адриан смотрел не в телевизор. Его взгляд был прикован к каминной полке. На ней стояло с полдюжины семейных фотографий, в том числе Адриан с отцом, Адриан со сводными сестрами, Адриан с тетей.

Окликнув его, Маргарет продолжила:

— Слышал, что я сказала? Она думает, что ты не имеешь права на его деньги. По ее словам, он тоже так думал. Она говорит, что он не верил в наследование. Так она выражается. Как будто мы в это поверим. Да если бы твоему отцу кто-нибудь оставил хорошее большое наследство, неужели бы он от него отвернулся? Неужели сказал бы: «О господи, нет, спасибо. Я этого не заслуживаю. Лучше отдайте его кому-нибудь другому, чья духовная чистота не пострадает от внезапно свалившихся на него денег». Нисколько на него не похоже. Лицемеры они оба. Все, что он сделал, задумано только для того, чтобы через тебя наказать меня, а она потакает его планам и сидит довольная, как слизняк в салате. Адриан! Ты меня слушаешь? Ты слышал хотя бы слово из того, что я сказала?